Я без ума от французов (СИ)

– Так хочется сделать вид, что нас нет дома, – Тиерсен прикрывает глаза. – Конечно, Сел нам нужен, но именно сейчас у меня были такие замечательные планы…

Цицеро отрывается от книги каких-то дрянных стихов на французском с английским переводом. Он тоже немного устал и хочет отдохнуть, хотя ему и нравится возиться с домом, приводя его в относительный порядок.

– Цицеро не успеет все это съесть до того, как он нас найдет, – с сомнением говорит он, оглядывая блюдо. И на всякий случай перетаскивает мисочку с шоколадным соусом на подлокотник своего кресла, к большой кружке какао.

Селестин тем временем осторожно огибает лужи на заросшей дорожке, поднимается по ступеням и стучит молотком, поморщившись перед тем, как обхватить его пальцами.

– Пока он осмотрит весь дом…

– Мы на веранде, Сел! – Тиерсен снова вздыхает. – Не стоит его злить, быстрее начнем – быстрее уедет.

Цицеро качает головой и запихивает в рот сразу два круассана, набирая соус пальцами и с явным трудом облизывая их.

Селестин обходит дом, по дороге все-таки наступив в лужу лакированным ботинком и чертыхнувшись.

– Прекрасная идиллия. Не знал бы, что это ты, братец, подумал бы, что хоть где-то в этом мире царят мир и гармония. Доброго дня, – он кивает Цицеро и с интересом смотрит на круассаны. Маленький итальянец пододвигает столик с блюдом к себе за ножку и утыкается обратно в книгу. – Кстати, Тир, ты ведь в курсе, что это нарушение границ частной собственности? – Тиерсен только пожимает плечами, и Селестин не развивает тему. – Третьего кресла, я смотрю, у вас нет.

– Может быть, в доме есть, – вставать Тиерсен, конечно, не собирается.

– Ладно, обойдусь и без гостеприимства, – Селестин вздыхает и открывает кейс. – Договор на покупку дома я заключил на свое имя, мне так будет спокойнее. Платить налог на наследство не хочется, если вдруг что. Но ты, разумеется, можешь здесь жить, сколько хочешь и как хочешь, делать ремонт… Кстати, здесь есть телефон?

– Здесь есть довоенный холодильник и лампы времен Эдисона, это устроит?

– Значит, посмотрим, можно ли провести связь из города… Как хочешь, но, пока ты где-то рядом, я предпочту иметь возможность следить за тобой. Все-таки, когда ты жил в Италии, мне было куда удобнее. Я уже почти отвык от того, как ты приезжаешь и превращаешь мою жизнь в “угадай, где твой непутевый брат окажется завтра и как ты будешь его оттуда вытаскивать”.

– Ты говоришь так, будто это не я вытаскивал тебя…

– Из всех проблем, которые прямо или косвенно устроил сам. Ладно, не будем снова начинать. Я привез тебе информацию, которую ты просил. И заодно посмотрел по своим источникам… В общем, понятия не имею, откуда ты взял все это, но, не зная, что и где искать, такое не найдешь. Информация о таком прошлом сейчас стоит дорого, оптом брал?

Цицеро хмыкает, переворачивая страницу. Конечно, он не читает на самом деле.

– Ты же сказал, что это тебя не интересует, – Тиерсен прищуривается мягко. – Сумму, которую ты получишь, обговорим потом, а все остальное – слишком грязная работа для такого чистюли.

– Знаешь, я пересмотрел свое мнение. И, учитывая, что я потратил на дорогу не один час, не откажусь от несомненно интересного разговора, – Селестин демонстративно закрывает кейс и, обтерев рукой в перчатке верхнюю ступень крыльца, опускается на нее осторожно.

Тиерсен коротко встречается взглядом с Цицеро. Нет смысла спрашивать, это его брат, и он знает его куда лучше. И, как и в большей части своих жизненных выборов, считает, что стоит рискнуть.

– Ну, гляди – не пожалей потом, – Тиерсен протягивает руку, и Селестин толкает кейс к нему.

– Я пожалел, когда родился в этой семье, – Селестин усмехается язвительно и всем видом показывает, что готов слушать. Тиерсен роется по карманам, доставая пачку сигарет. Разговор обещает быть долгим.

Цицеро нравится во Франции. Здесь Тиерсен больше не злится, здесь находится приятный сюрприз в виде понятливого Селестина, здесь есть шикарное Убежище, работа и сладости каждый день. Конечно, есть и некоторые проблемы с языком и видом на жительство, но первое поправимо – Цицеро быстро учится, – а о втором ближайшие месяцы можно не беспокоиться, а потом можно будет придумать что-нибудь с документами. Поэтому этих мыслей в голове Цицеро нет, когда он, напевая, складывает пакеты в багажник. После долгих сомнений Тиерсен доверил ему отправиться в магазин, составив подробный и занудный список покупок и не меньше пяти раз разъяснив каждый пункт. Как будто не знает, что Цицеро уж как-нибудь сможет отличить свежее мясо, а смородиновый сироп одинаково сладкий в любой упаковке. Цицеро как раз раздумывает, открыть его и попробовать сейчас или потерпеть до дома, когда слышит легкие шаги за спиной. Так не ходят, когда просто идут куда-то, да и на стоянке нет других автомобилей, Цицеро провозился в конфетном отделе, будучи совершенно не в силах определиться, до самого закрытия. Поэтому он совсем не удивляется тихой фразе на английском и приставленному к спине острому предмету.

– Давай кошелек, папаша.

Цицеро вздыхает, испытывая что-то среднее между довольством и раздражением. Почему-то его очень любят грабить, словно Дева Мария намеренно посылает ему грешников. Он бросает короткий взгляд в сторону закрытых уже окон.

– Если ты испортишь Цицеро куртку, ему придется шить новую! – маленький итальянец поворачивается быстро, отводя руку с ножом, не так, как мог раньше, но все равно слишком быстро для совсем молоденькой девушки, которой едва двадцать. От сильного удара кулаком в челюсть она падает, вскрикивая. – Что скажешь, если из твоей кожи, дрянная девчонка?! – Цицеро не может стрелять сейчас, но Тиерсен знал, что он может захотеть, и одолжил ему свой клинок. И Цицеро выхватывает его из ножен под кобурой, наступая до хруста на узкое запястье, наклоняясь над девушкой. Маленький итальянец любит болтать, но не тогда, когда нужно убивать, и мигом заносит клинок над едва поднявшейся рваным вздохом грудью. И долю секунды позволить себе запомнить бедняжку, внести в свой внутренний список жертв возлюбленному Богу и Царице Его.

Цицеро даже не успевает понять, что девушка делает, она выглядела такой напуганной, явно не ожидая, что сегодня ее захотят убить. Но она выворачивается потрясающе ловким движением, ударяя Цицеро под колени, и он не задевает даже ткани на боку, теряя равновесие, и заваливается на спину, коротко взвизгнув.

Девушка шипит и тянется левой рукой за выпущенным ножом: правое запястье горит ужасной болью. Но Цицеро, хрипло вдохнув, поднимается быстро и бьет ее ногой в лицо, пока она пытается выпрямиться, и снова наваливается и роняет на асфальт, занося клинок. Но, даже оглушенная двумя ударами, девушка совсем не собирается умирать, и она вовсе не такая хрупкая, как кажется в мешковатой толстовке. Левой рукой она перехватывает запястье Цицеро и высоко хрипит, когда бьет его правой в висок, и запястье громко хрустит второй раз. Крик от боли сорванный, но девушка не может остановиться. Она очень хочет жить. Но Цицеро тоже не боится боли, и она почти не мешает ему.

Борьба короткая, яростная, перемежающаяся приглушенными вскриками на выдохах. Цицеро наконец сжимает пальцы левой руки на горле девушки, и она, бросив наносить болезненные для них обоих удары куда придется, задыхается и пытается вывернуться из-под него, используя разницу в росте в ее пользу. И, почти заорав от боли, все-таки переворачивает Цицеро мощным толчком, но правая кисть теперь абсолютно бесполезна, и девушка бьет его локтем, все еще отводя руку с клинком. Секунда между ударами, и они снова переплетаются, пытаясь: он – ударить клинком или придушить, неважно, она – сдержать его и освободиться хоть на миг, схватить свой нож, валяющийся совсем рядом.

Цицеро надоедает это первому, и он разжимает пальцы на рукояти клинка, зная, что девушка сделает. И, конечно, она сразу отпускает его руку, хватая кинжал. И не успевает занести его, потому что холодный пистолет тут же прижимается снизу к ее подбородку.