Полуночный поезд (СИ)

— Номер двенадцать, — почти шёпотом, сдавленно произнёс он, сглатывая неприятный комок в горле; собеседник кивнул и вскинул рюкзак на плечо. Чес схватил свои две сумки и направился к выходу на станции, где изредка сновали люди. Если город и засыпал, пускай и условно, то вокзалы были лишь в спящем режиме в промежутке с одиннадцати до семи утра; они бодрствовали, только не так ярко и активно, как днём. Кто-то всё-таки уезжал ночью, хотя таких людей было мало; залы ожидания и платформы практически пустовали — полуночники-бедняги слишком быстро проходили зал и слишком быстро находили свой перрон и вагон. Джон и Чес молча прошли всё расстояние до платформы с горящей в темноте циферкой 12. Там их встретил мерзкий пронизывающий ветер, мелко накрапывающий дождь, тёмное, не имеющее конца и края пространство над головой, пришедший и ожидающий отправления поезд с горящими окошками и несколькими людьми рядом, и там их встретила осень — окончательная, бесповоротная, не та, связанная с жёлтыми листьями и похолоданием, а та, которая имела в своём арсенале два слова и одно ощущение: «До встречи, Джон» и глубокое одиночество.

Чес судорожно вздыхал, нервно выдыхал белый пар и не мог унять слишком тоскливое, по-настоящему осеннее чувство на душе; Джон шёл рядом, изредка касаясь его своим плечом. От этих редких прикосновений становилось тепло; однако ледяной билет на поезд в руках портил всё. Нет, его ни разу не посетила мысль о том, чтобы не поехать — не дай Бог такого! Это как-то слишком — такое оправдание сойдёт. К тому же, вложенный в него с детства долг заботиться о родителях не давал ни на секунду забыть о трагедии, пускай, может, и приукрашенной, но… ведь всякое может быть? От этого всякого холодок пробегал по спине; он усиленно мотал головой, не хотел думать так. Впрочем, ему уже не было страшно: он надумался вдоволь за сегодняшний день. Поэтому сейчас его уже ничто не могло удивить…

Они остановились; Чес развернулся к Джону и выдохнул, полностью потеряв за белым паром лицо напарника; Константин, кажется, негромко хмыкнул — хмык этот растворился в зачем-то затарахтевшем поезде на платформе рядом; ещё миг, и гулко заскрежетали рельсы — поезд тронулся. Чес на секунду обернулся в его сторону: это был поезд, отправляющийся как раз без пятнадцати двенадцать. Значит, скоро и его также тронется с места, загудев на прощанье. Хотя какое к чёрту прощанье?..

— Ладно, Чес, удачи… И, прошу тебя, не смей начинать курить! — его глаза грозно блеснули в темноте. — Это всё, о чём я тебя прошу… ну, и береги себя.

— Спасибо, Джон, — слабо, легко, едва заметно дёрнув губой в качестве улыбки, прошептал он в ответ, сильнее сжав в руках сумки. — Не скучай что ли.

— О, мне это не грозит! — усмехнувшись, воскликнул он и ободрительно похлопал его по плечу; Чес знал, что значили эти слова — Джон и вправду не имеет функции «скучать», однако он и знал, что заключало в себе дружеское похлапывание — «Не бери в голову, я как всегда лгу!». Он знал эту противоречивость, поэтому снисходительно улыбнулся; его улыбку Константин, кажется, заметил — тусклые фонари висели через каждые тридцать метров, и, хотя они и встали где-то между ними ровно посередине, Джон смог различить в дождливой мгле полуобкусанные губы, растянувшиеся в улыбке. И он всё понял.

— Ладно, Джон, не будем здесь стоять, глупо смотря друг на друга… дождь всё-таки. И промозгло. Кстати, это должен был ты сказать! — поёжившись и стряхнув капли с волос, заметил он, ухмыльнувшись. — Неужели твой сарказм растаял под натиском… чего-нибудь?

— Чего, например? Глупости ситуации? — Чес простодушно рассмеялся, понимая, что ещё долго не сможет смеяться так искренне; дождь забарабанил ещё сильнее, ветер скашивал капли в сторону, и теперь они хлестали прямо в лицо. Константин всё понял и кивнул в сторону поезда; Чес кое-как разглядел циферку своего вагона и скорым шагом направился по лоснящейся от воды на свету платформе; они вместе направились, ступая то в лужи, то в размокшие, зачем-то выброшенные билеты. Чес бы тоже выбросил, да не мог; он только теперь понял, где его дом, но понимание пришло слишком поздно — теперь его от «дома» отрывал полуночный поезд. Он только сейчас задумался, в чём причина его таких провальных неудач за весь сегодняшний день; пока никаких, кроме осени, на ум не приходило — бывает же такое особенное время года, когда концентрация неудач наиболее высокая? Видимо, это осень в его случае, в его и остальных миллионных; да-да, Чес знал, что не оригинал.

Наконец показался вагон пятый; водитель и повелитель тьмы остановились около входа — попутчиков не пропускали внутрь, поэтому расставаться нужно было уже здесь. Чес помнил те светлые времена своего детства, когда они с семьёй уезжали или вместе, или по отдельности и их провожающие могли свободно входить в вагон и оставаться там сколько угодно вплоть до отбытия. Ему маленькому нравились те моменты перед порой долгим расставанием с родственниками, которых теперь он даже и не помнил, хотя в детстве, видимо, обожал: тогда ему казалось, что они должны поехать вместе с ними — ведь в вагон-то сели. Но, уже глядя из окна на их уплывающие вдали фигурки, он понимал, что ошибался — тогда становилось грустно-грустно. Но как-то грустно светло, а не так, как сейчас — черным-черно. Тогда была надежда, чистый детский разум и вера в хорошее; от этого в его теперешние двадцать лет осталось совсем немногое. Теперь он знал, что провожающие отнюдь не могут быть попутчиками — таково правило. Новое правило, открывшееся только сегодня.

— Ну, вот теперь точно пока… — проговорил Чес, смотря вниз и не решаясь поднять взгляд на напарника — что-то невыносимое было в этом. Тот на секунду положил свою тёплую ладонь на его плечо, пару раз похлопал и сказал:

— Держись там. Не унывай. Ты никогда не унывал.

— Постараюсь… — он всё же поднял голову и украдкой глянул на Константина: улыбался. Нет, не так: усмехался, но усмехался с претензией на улыбку. Искреннюю и чистую, которую сам всегда презирал. Чес был удивлён, но сам лишь неловко дёрнул губами и кивнул, взял сумки и сделал шаг в сторону входа в тамбур; там стояла проводница, принявшая его билет и сделавшая на нём какую-то пометку. Он вошёл полностью и после проверки обернулся к Джону, который был не столь ясен сквозь изморось; но, кажется, он улыбался. Чес встряхнулся — капли разлетелись от него в разные стороны блёстками — и пригладил мокрые волосы; отчего уходить вглубь вагона не хотелось. Хотелось сказать что-то Константину, между тем мокнувшему под дождём.

— Отправление через пять минут! — возвестила проводница, чьи смутные очертания он кое-как мог углядеть в темноте. Именно она мешала чему-то немыслимому, зародившемуся в его голове, хотя и не была видна в тусклом свете лампочек; впрочем, также не видна была сама суть того, что он хотел якобы сказать или сделать. В итоге он забил и решил хотя бы скрасить затянувшееся молчание.

— Ладно, Джон, пожелай мне удачи. Иди, не мокни здесь! — Константин заметно кивнул и протянул руку; тот осторожно обхватил пальцами тёплую сухую ладонь и сжал её. Несмотря на дождь, на то, что руки вмиг стали мокрыми, и сразу же стало холодно, он ощутил, как вновь потеплело на душе: частичка «дома» ещё была сильна. Рукопожатие затянулось, Чес пристально смотрел на него, видя сквозь сумрак его глаза и искренно не понимая, что за странные эмоции плясали там; он проклинал свои тупость, недалёкость и ненаблюдательность, но ничего поделать не мог — пальцы разжались, прозвучало финальное:

— Удачи, Чес… — слишком мягко и приторно; Чес поморщился — не в стиле повелителя тьмы. Хотя такое было, безусловно, приятно. Уже собираясь проходить в вагон, он бросил:

— И тебе… всё же не скучай, Джон.

— Не буду, — Чес добро усмехнулся и вновь не принял на веру: потому что знал, что такая же добродушная улыбка прошлась по губам Константина сейчас; оно и понятно — в темноте всегда лучше что-нибудь скрывать. Он тогда ощутил, как запершили в горле несказанные слова, как начало душить какое-то смутное чувство — его дыхание даже слегка сбилось; он сам не понял и не помнил, что же всё-таки произошло с ним в тот момент и что же, в конце концов, ему нужно было сказать. Чес решил это подавить в себе вновь, подумав, что так лучше; лучше уйти от ответа, чем говорить то самое, имеющее номенклатуру «бред». Он глянул на фигуру последний раз, в мыслях прокрутил запоздалое «Впрочем, он будет немного скучать. Это я точно знаю» и стал забираться в вагон.