Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)

Гарри нахмурился:

— С каким взрослым?

— С чужим, но о-о-очень крутым. Этот дурак у родителей денег попросил, якобы на метлу и у бабки на курсы дополнительные по Чарам, что-ли. Вечеринку в Хогсмите шестикурсники закатили галеонов на… ну, не знаю, сколько… тысяч на пять; а он артистов пригласил за свой счёт. В отеле праздновали… И переспал Долгопупс якобы с самим Сванхилем, солистом из «Кrom fendere». Представляешь?

Да, сказать нечего. И тут этот Мотылёк встрял? Что за чёрт? Больно было за Альбуса, очень больно, взрослые они какие… Но мальчик, видно, выводы сделал, поступит ли как надо? Гарри вздохнул и положил руку на плечо сыну, сжал:

— Порвал?

— Что?

— Ты с ним порвал?

— А, ага, вроде… Пап, это ничего не значит, я не… изменюсь! Даже после всего этого…

— Понял, не держи меня за идиота. Ломать тебя не собираюсь, — Поттер говорил со своим младшим почти как с ровесником, серьезно, не лукавя, глаз не отводил, даже сам не знал, что умеет так. Эх, раньше бы чутки… да, ясно, что так уж сложилось. Но Альбус Северус Поттер был и остался Альбусом, умным, хорошим парнем, по-прежнему любимым сыном. И слова появились. Нужные:

— Просто в любви не всё надо прощать, то есть прощать надо обязательно… но не предательство. И не того, кто не любит… Больно?

— Угу.

Помолчали.

Гарри поднялся, убрал со стола. Ал, казалось, был где-то далеко. Теребил салфетку, стучал ногой по стулу.

— Спать? — тронул его Гарри. — Или лучше пойдем-ка к тебе в комнату, камин разожжём, хочешь?

— Да, можно. Ты меня, — сын сполз с табурета, — не презираешь, па?

— Нет, конечно… Ты же мой сын. И вообще… Это кто тебе внушил, что за то, что ты… неудачно, не в того человека влюбился, презирать надо?

— Я о том, что я — гей.

— А надо? Презирать? Прямо так? — спросил Поттер. — Чушь! Ты не трус, не подлец, не лгун. Ты талантливый и стараешься. Через несколько лет станешь настоящим мужчиной и сильным магом. Я горжусь тобой. Какое к этому всему имеет отношение… твоя ориентация?

— Почему тогда в обществе это считается таким мерзким и позорным?

— Размножение.

— Что? — удивился Альбус, даже на минуту позабыв о своих невзгодах.

— Любому государству жизненно важен прирост населения. А магическому сообществу — и подавно. Магия магией, но не придумали заклинаний, выращивающих детишек в пробирках или на капустных грядках, без участия женщин. Ну… и противостояние хотя бы нескольких групп, лучше большего количества, типа, белые — чёрные, католики — протестанты… понял? У власти свои законы.

— Легче управлять?

— Не только. Это сложная тема, мы её обязательно обсудим, если тебе интересно. И геев она касается вовсе не напрямую… Давай-давай, двигаем наверх, — отец подтолкнул к лестнице страдальца, показавшегося ему таким худеньким и, впрямь, маленьким. Совсем птенец, но характер и мозги у мальчишки есть. Гарри невольно сравнил его со своим старшим, первенцем — крепким, горластым, таким задиристым. Э-э-эх! Джеймс, наверняка, уверенно и славно пойдёт по жизни, вон, в Аврорате какие успехи делает, лучший курсант. И за Лили, хоть и дочка, почти малышка, Гарри спокоен — своего не упустит, настоит, уговорит кого хочешь и в чём хочешь, очарует, наконец, зеленоглазая красавица. А вот Альбус… Слишком он пошёл в… непонятно в кого… Умный, с раннего детства такой разносторонний, вроде и упрямый, но… ранимый. Сейчас вот доказал отцу, что в чём-то понимает гораздо больше его самого, и ребёнком только кажется. Всё равно жаль, проще быть, как все. Правильней что-ли. Легче. Для родителей особенно тяжело наблюдать терзания и душевные метания детей, вне зависимости от причин. Но этого, конечно, отец мальчику не скажет!

— Слушай, Ал, а можно вопрос… совсем личный? — Гарри вроде и не хотел спрашивать, а само как-то вышло: он же отец, стало быть, должен знать такие вещи про ребёнка.

— Совсем личный — это как? — удивлённо уставился на него сын. — Пап, может, не надо?

— У тебя… э… пирсинг? Интимный.

— Джей проболтался? Трепло! — фыркнул Альбус и возмущённо, как-то совершенно по-детски засопел.

Ну вот, подумал Гарри, кто меня за язык тянул? Но Ал усмехнулся и спросил с вызовом:

— Тебе показать?

Поттеру стоило определённых усилий не покраснеть, он сдержанно кашлянул и не очень внятно пробурчал:

— Там поосторожнее с этими мелкими железяками. Место-то важное.

Спустя час, всё-таки накинув на уставшего и немного успокоившегося сына лёгонькое сонное заклятье, Гарри взял куртку и вышел во дворик. Расположил на слегка отсыревших досках садовой скамейки бутылку огневиски и стал раскладывать все детали разговора по полочкам, как научился делать, работая уже двадцать лет в Аврорате. «Хм, а Хорёк всегда говорил, что у меня вместо головы — репа! Хорёк…», — подумал… шрамоголовый и …

— Эй, шрамоголовый, — донёсся с тёмной лестницы шёпот. Гарри крутанулся на каблуках и увидел над собою свесившегося с перил белобрысого слизеринского приставалу.

— Что надо, чего шепчешь? — тоже тихо спросил он врага и улыбнулся. Сердце одновременно замирало и трепыхалось в груди. Вот странно, никто, кроме Хорька не придумывал ему столько обидных прозвищ, и самое непонятное, почему Гарри на них отзывался.

— Нужна геройская помощь, пойди поближе! — наглый Малфой был приветлив, даже весел и для убедительности сделал такой загребающий жест рукой, будто плыл саженками.

Гарри шагнул на первую ступеньку марша; оказалось, Драко пьян. Не просто пьян, а на ногах не стоит, после своих welcome-жестов он вообще исчез из вида, картинно и потешно завалившись набок у стеночки.

— Вот же чучело, — пробормотал Поттер, присев на корточки, — какого Мордреда нажрались, господин Хорек? И что теперь с вами делать? — он наклонился к мокрому, растрепанному Драко и…

Тот тут же вскочил, неловко подвернув ногу, скатился на ступеньку ниже, приложившись задницей о гранитный поребрик, матюкнулся, потряс головой. Гарри протянул было к нему руку, но хорек сердито оттолкнул и прошипел:

— Короче, катись, Поттер, далеко! Я не извращенец, и всё, что ты там напридумывал — мерзкая гадость. Я просто тогда пересрал после Выручай-комнаты и то, что говорил и писал тебе — брехня. Ну, типа благодарности. Понял?

— Не-е-ет, — обалдело промямлил Гарри. — Разве ты не ко мне шёл?

— А что тут непонятного? — Малфой, зло дёргая, стянул галстук. — Я тебе письмо написал… да, написал, но я так не чувствую. Я к тебе ни хрена не чувствую! Какая может быть любовь? Подумаешь мне, спаситель! Я так поиграть хотел, слабину твою зная. Я наблюдательный, понимаешь ли! Сумел отличить голубого от настоящего парня. Но я не встречаюсь с парнями, я — нормальный! И мне просто стало с тобой тошно! Тошно, понимаешь! Я три месяца притворялся.

Гарри встал:

— Ты сейчас пьяный. Придумал? Зачем?

Драко начал смеяться. Он просто складывался пополам и показывал на Поттера пальцем:

— Гарри-то наш, Великий Победитель Лорда — от мужиков тащится! Господин директор не иначе заразный оказался, вот бы посмотреть, какому колдовству старый хер учил нашего Золотого Мальчика?

Гарри опустил глаза, не верил, что это говорит Малфой.

— И теперь что?

— А ничего, отцу кто-то из наших донёс, и он меня из рода выгнал, хотя, может, его ещё и упекут… я рад буду. Вы все меня затрахали! Не хочу, не трогай меня…

Гарри, потянувшийся было помочь неуклюже завозившемуся Малфою, сглотнул, провёл потными ладонями по брюкам.

— Ты ж меня целовал…

— Я всё в нашей гостиной рассказал, как в меня геройский Потти влюбился, и записки твои показал. Все в курсе — жди завтра тепленького приёма в Большом зале… Вот! Все смеялись, понял! Ненавижу тебя! Грязный педрила, урод! Ты во всём виноват! Чтоб ты сдох! — срываясь на истерику, заныл Драко.

— Ну и гнида ты, Малфой! — произнёс Поттер. — Трус и лжец. Дай пройти.

А потом, размазывая слёзы, от бешенства и обиды просто душившие его, скрючившегося за пологом кровати, Гарри вспоминал, как получил первое письмо Малфоя, как обрадовался, удивился! Правда, не поверил особо. Но прискакал тогда к озеру, слушал красивый убедительный голос Драко, сам не желая того, верил, не сразу, но верил… каждому слову. А как можно было не поверить, когда Драко был такой… Как сидели они потом на чердаке, почти каждый вечер, если не было тренировок, как за руку Хорька держал, пальчики пересчитывал. Как целовались, Хорек лизучий был, щекотный… Гарри чувствовал себя счастливым; стрёмно немножко, что с мальчишкой, но ведь никто его так не обнимал, в шею не дышал, не дразнился, не бегал от него по пыльным полам, среди рухляди всякой и ящиков, никто грязной ладошкой под рубашку не лез… Гарри выл, кусая подушку: