Золото в волосах (СИ)

Он резко мотнул головой, прогоняя неуместную мысль. Ричард словно почувствовал, что о нем подумали: чуть сменил положение тела, подтянул колени к груди и положил на них подбородок. Он любил так сидеть на песчаном берегу алвасетской бухты. Если бы здесь было солнце, оно путалось бы в волосах и расцвечивало их темным золотом.

Рокэ выругался про себя и прямо уставился на Алана Окделла.

— Я правильно понимаю, что если откажусь и пошлю вас к кошкам, то проснусь в Кэналлоа и сочту все произошедшее неприятным сном?

— Нет. Ричард разрушил ловушку, в которую вас загнали твари и видения Лабиринта, — Алан повел рукой. — Вы вправе уйти хоть сейчас или согласиться вернуться в Кэртиану. Наших с Рамирито сил вполне хватит для осуществления этого.

— Могу уйти, — фыркнул Рокэ. — А проводник мне, значит, не положен?

Алан пожал плечами.

— Как вы думаете, почему и абвениаты, и эсператисты, и олларианцы всегда были удивительно единодушны относительно самоубийц? — спросил он.

— Не желали, чтобы у паствы был выбор!

— Проводник не положен самоубийцам, Росио, — пояснил Рамиро, — но я проведу тебя к выходу.

— Вот как, — пробормотал Рокэ. — И где подвох? Учтите, что я не навешиваю на себя долгов благодарности, не Окделл все-таки.

По лицу Алана прошла тень, он посмотрел на Ричарда и, подойдя к нему, положил руку на плечо, подбадривая. Тот остался безучастным. Рокэ на его месте тоже не реагировал бы, однако он и не допустил бы, чтобы им вертели.

— Мы ждем твоего решения.

Интересно, родичи-покойники отдают себе отчет в том, что повели себя с Ричардом еще хуже, чем Штанцлер. Впрочем, полно, мальчишка только счастлив быть орудием в чужих руках.

Рокэ прекрасно понимал, что действительно вырвался из ловушки. Он, вероятно, и в Ричарда так вцепился, поскольку уже начал угасать. Кэналлоа была прекрасной, почти настоящей, но Рокэ никогда не мог усидеть на месте. Когда он еще являлся маркизом Алвасете, то постоянно сбегал в город, лазил по скалам, выходил в море под парусом. Затем, после Лаик, когда его взял в оруженосцы фок Варзов и отвез в Торку, ни дня не проходило без приключений. Отпуск в Кэналлоа привел к угону «Каммористы» и захвату «Императрикс». Позже, если не подворачивалось подходящей войны, он развлекался в столице, отдавливая мозоли местным ызаргам. У Рокэ не выходило иначе: спокойная жизнь очень быстро оборачивалась рутиной.

Доходить до конца Лабиринта и ступать на путь перерождения он также не хотел: род Алва прервался, и кто знает, куда его занесет. В конце концов, Рокэ любил себя таким, какой есть, да и свои воспоминания не променял бы ни на что. Их порядком не хватало в устроенной закатными тварями мистерии.

— Допустим, я все же вернусь в Кэртиану.

Рамиро и Алан переглянулись, и Рокэ мысленно махнул на это рукой: пусть думают, будто выиграли. Кто они здесь? Стражи Лабиринта? Еще одна мистическая сила, решившая для разнообразия остановить гибель мира, а не подтолкнуть его к пропасти?

— Костры Этерны погасли. Если бы этого не произошло, Росио, ты стал бы Одиноким, ушел на Рубеж и хранил бы Ожерелье. Вернувшись из Лабиринта, станешь почти Одиноким, хранящим только Кэртиану. Не скажу, будто подобное почетно; более того — хлопотно. Например, каждые лет семьдесят придется инсценировать собственную гибель.

— Забавно… — вечность не пугала. Вернее, Рокэ просто не представлял, как станет жить. — И что от меня требуется?

— Просто жить, — ответил Алан.

— Можно даже прыгать в надорские дыры время от времени, — добавил Рамиро. — Обещаю поставить тебе ящик «крови» в следующую встречу.

— Вы переполнили колодцы, и теперь Кэртиану затопила скверна. Люди сходят с ума. Ты утихомирил проснувшегося Зверя, но не больше.

Рокэ передернул плечами. Он еще не забыл тех изматывающих приступов и слабости, преследовавших его в Нохе. Впрочем, он все равно не разучился любить ни жизнь, ни тот мир, от которого теперь открещивался. Кэртиану хотелось спасти, и Талиг, и Кэналлоа с Марикьярой, и Багряные земли, и даже Гайифу с Дриксен, хотя бы потому, что без них было бы скучно. Задетая гордость и обиды не должны влиять на решения, но…

— При одном условии, — сказал Рокэ и посмотрел на Ричарда. — Без данного представителя рода Окделлов.

То, что Ричард никак не отреагировал на эти слова, стало, вероятно, последней каплей. К закатным тварям его! Не видеть, не слышать, не знать! Пора заканчивать с кошкиной связью.

Алан открыл было рот, но Рамиро качнул головой и заговорил сам:

— Нести бремя вечности одному сложно, а Кэртиана не выстоит без Повелителя Скал.

— Полно, — Рокэ поморщился, — Эгмонт был достаточно неразборчив в связях.

— Ты тоже…

— Тебе надо найти Ригона Холла.

Рамиро обернулся к Алану, но Рокэ не успел сообразить, что именно мог нести в себе его взгляд.

— Ригон… почти как Ричард, — фыркнул он.

— Старший сын Эгмонта.

Рокэ приподнял бровь.

— Если бы божественная кровь переходила лишь к старшему сыну, мир оказался бы проще, — заметил Алан.

«И Карлос бы не погиб, уступив место мне», — подумал Рокэ, окончательно поверив.

— К нему перешла бы сила Скал после смерти Ричарда, но он все испортил.

— И почему я не удивлен? — фыркнул Рокэ. — Дайте угадаю: вызвал камнепад на собственную голову?

— Стихия не покарала его на шестнадцатый день после предательства клятвы крови, но настигла в час вступления в свои права. Оползень, да. Он выжил бы, потому что являлся последним, но сам не захотел этого. Он умер раньше собственного тела, — сказал Алан. — Я сам провел его по Лабиринту. Тело сейчас находится в агонии, но оно выживет. Я готовил его для Ричарда, но раз условие неизменно…

— Именно так, — упрямо заявил Рокэ. Что-то внутри оборвалось, но он загнал чувство сосущей пустоты подальше, пусть и догадывался, насколько будет плохо.

— Тело выживет, — сказал Алан после некоторой паузы. — И будет функционировать еще двадцать лет. Для Кэртианы этого окажется достаточно. Тело станет ходить, говорить, есть, но озвучивать только те решения, которые примешь ты, и делать лишь то, что ты скажешь. Придется подыскать ему жену, и пусть появившийся наследник живет отдельно.

— Я требовал никаких Окделлов в своей жизни!

— Ты не хотел Ричарда, его и не будет! — Алан повысил тон, и пол под ногами содрогнулся, а камни грозно загудели. Рамиро подошел к нему и положил руку на плечо.

Так и стояли: Рамиро держал Алана, Алан — Ричарда. Последний оставался безразличным.

— Всего лет на двадцать, Росио, — сказал Рамиро с заметным осуждением в голосе.

— Всего, — фыркнул Рокэ. — То есть мне будет восемьдесят, когда я сброшу с плеч этот горный хребет, вот ведь свинство! Еще и проследить за наследником придется. Первым же делом скажу, чтобы Холл сменил дурацкий девиз: возможно, из-за него все беды. Мысли, говорят, материальны, — он язвил, а внутри все буквально переворачивалось, но не находилось мгновения остановиться и понять, что же он творит. И ужаснуться.

— Восемьдесят, Росио, тебе не исполнится никогда, — сказал Рамиро. — Теперь тебе навечно тридцать семь… тридцать пять… тридцать, но не двадцать один или шестнадцать. Бессмертие омолаживает и никогда не старит. Потому и придется придумывать легенды и обставлять собственную гибель.

Тридцать семь. Странно, что не тридцать девять или сорок. Специально ли выбран год, когда он назвал Ричарда Окделла своим оруженосцем, или это случайность?..

— Хорошо, если так. Детей у меня не будет, я надеюсь?

— Вы в Лабиринте во плоти, потому нет. У Ричарда их тоже не могло бы быть: сознание первично, тело подстроилось бы под него и стало вечным. Однако у Ригона наследники будут, — ответил Алан с неприязнью, откровенно сквозившей в голосе. Она не была вызовом, как у Ричарда в те дни, когда он только появился в особняке на улице Мимоз, неприязнь являлась уверенным состоявшимся фактом, и было ясно: своего мнения Алан не изменит.