Золото в волосах (СИ)

Ричард закусил губу, но Росио все равно услышал тихий стон и сильнее сжал ягодицы, надавил, побуждая двигаться. Ричарду нравилось, и это заводило еще сильнее, он выгибался, зажмуривался, вздыбленная плоть призывно покачивалась, сверкая капелькой смазки, и Росио просто не мог отвести от нее взгляда. Он протянул руку, провел по стволу и самодовольно улыбнулся, услышав новый стон-вскрик. Ричард больше не сдерживался, он увеличил темп, и теперь уже Росио стало не до чего, он тоже стонал и шептал проклятия.

Он на мгновение вынырнул в реальность, но только для того, чтобы приспустить штаны. Невообразимо глупо заниматься рукоблудством, когда достаточно свистнуть, и от желающих удовлетворить его потребность не будет отбоя, они даже сделают вид, будто ничего не слышали, если в пылу страсти Росио позовет…

Ричард в видении ускорял темп, задыхался, срывался на крики. Росио быстрее ласкал себя. Разумеется, излились они одновременно… хотя нет, Ричард чуть раньше, а Росио — уже от осознания того, что доставил ему удовольствие. Семя забрызгало ткань штанов, и пришлось идти в купальню. Хотелось наплевать на все, на собственный вид в частности, и видеть пленника немедленно, но он сдержался.

Росио ни за что не пошел бы к Ричарду для удовлетворения страсти. Он имел на это полное право! Никто его не осудил бы — более того, сказали бы, что соберано оказал пленнику честь. Но, вероятно, именно это его и останавливало. Росио слишком хорошо знал себя. Окажись он на месте Ричарда — может, и смирился бы с подобным времяпрепровождением, но не принял бы никогда и уж точно не питал нежных чувств, какое бы удовольствие ни испытывал.

Одержимость брала свое. В купальне он снова представлял: казалось, достаточно протянуть руку, чтобы дотронуться до бледной кожи. На внутренней стороне бедер она не слишком-то и нежна — сказалась привычка к верховой езде, что лишний раз подтверждало принадлежность Ричарда отнюдь не к простолюдинам, — зато на запястьях, под коленями, у основания шеи… Росио целовал, вдыхая горьковатый аромат, не имеющий ничего общего с морисскими благовониями; подсадил его на бортик бассейна, развел ноги… и снова вынужденно сжал собственный член.

С этим следовало что-то делать.

У морисков существовало множество изречений относительно первой, второй и следующих юностей. Росио не чувствовал себя ни счастливым, ни влюбленным, однако отдавал себе отчет в собственной одержимости.

Он боялся выдать себя. Поначалу думал — стоит увидеть Ричарда, и будет уже не удержаться от того, чтобы схватить его, толкнуть к первой попавшейся горизонтальной поверхности или к стене, расправиться со штанами и взять почти без подготовки. Оказалось — достаточно просто посмотреть ему в глаза. Серая хмарь разошлась, прозрачный серый взгляд охладил мысли, но не сердце, и безумие отступило. Ричард несмело улыбнулся, словно обо всем догадался, но не отступил, — это сделал Росио, впервые на своей памяти устыдившись собственных мыслей. Желание, впрочем, никуда не делось, но больше не мучило, не резало по живому, а тлело в сердце.

Ричард понемногу оживал, и все же он являлся тварью. Росио выяснил это, когда пригласил его в кабинет и попытался напоить вином. С некоторых пор они практически не расставались, только спали в разных комнатах. Росио водил своего пленника даже на встречи с вассалами, пусть те и не испытывали радости от такого общества. Хуан хмурился все сильнее, и отблески свечей в его карих глазах почему-то казались лиловыми.

Ричард отказывался от вина ровно до тех пор, пока Росио, которому надоело уговаривать, не порезал палец и не влил в бокал несколько алых капель.

— Не желаете «Черной крови», отведайте моей, — сказал он и вздрогнул, когда поймал серый взгляд. В нем не было лиловых отблесков, но таилось нечто жуткое, болезненное и… то ли печальное, то ли горькое — он так и не понял.

Затем он играл, пока Ричард не заснул, и впервые гитара так плакала и смеялась, а Росио сочинял и подхватывал мелодию на лету.

— Что это?..

Сегодня они ушли под парусом в море. Росио правил, а Ричард сидел на носу лодки и смотрел на воду. Солнце ласкало русые волосы, подсвечивая их золотом. Разумеется, такое чудо не могло не привлечь внимания.

— Вы никогда не видели найери?

Морская дева полностью поднялась из воды. Издали ее удалось бы даже спутать с человеком, однако вблизи чешуйки на коже переливались перламутром. Волосы свисали до пояса, змеиное тело, оканчивающееся широким белесым хвостом, чертило спирали на поверхности.

— Только воплощенных в камне или на холсте, — проронил Ричард. — Но у них не имелось клыков и шипов…

Росио окинул ее удивленным взглядом, потом посмотрел на Ричарда и, пересев на нос лодки, взял его за руку. Пальцы переплелись и стиснулись, пришлось вдобавок приобнять за плечи, успокаивая: сердце билось так, словно собиралось вырваться из груди, Ричард дрожал и переживал тихую панику. Росио впервые задумался о том, что тот мог видеть окружающий мир совсем иначе.

— У найери нет клыков, ночами они поют, — сказал Росио. Когда они вернулись на берег, он сел на песок, а потом и лег, приподнявшись на локте и всматриваясь в профиль Ричарда на фоне закатного неба. — А еще здесь можно увидеть астэр. Надеюсь, вы не испугаетесь, они ведь, по легенде, спутники Анэма, а соответственно, и мои.

— Значит, и здесь ты считаешь себя только Повелителем Ветра, — расстроенно и непонятно проговорил Ричард.

— Только? — рассмеялся Росио. — А вы кто? Ракан?

— Нет, к счастью, — прошептал он. — И, как предполагаю, больше не имею к Скалам никакого отношения. Если бы имел, то, скорее всего, умер бы, а впрочем, я уже…

Слова казались бессвязным бредом, но Росио они беспокоили не этим. Что-то неясное снова тянуло в груди, его хотелось отшвырнуть, загнать в какой-нибудь темный угол и запереть на шестнадцать замков.

— Астэры часто принимают облик тех, кого любишь. Если ваше сердце занято, берегитесь, — пошутил он, а на самом деле весь обратился в слух.

— Знаете, когда-то я любил женщину… вернее, мне так казалось, а она предала меня и унизила, более того… оказалась не той, за кого себя выдавала, — простолюдинкой на троне. Я убил ее.

— В Багряных землях ее забили бы кнутом у позорного столба, так что вы поступили великодушно, — Росио пожал плечами.

— И у меня был… друг и советчик.

Росио нахмурился, но тотчас же выдохнул с облегчением, стоило Ричарду продолжить рассказ.

— Я слушал его, как отца, а он помыкал мной…

— Этого человека вы тоже убили?

— Нет, не смог.

— Зря… — протянул Росио. — Уж я бы…

— Дорак помыкал тобой не меньше, чем мной Август Штанцлер! — неожиданно зло воскликнул Ричард. — Просто тебе было почти сорок, и Дорак вел себя более осторожно, а мне… даже двадцати не исполнилось! — он тотчас побледнел и прикрыл рот ладонью, взглянул испуганно и дико.

— Не имею никакого понятия, кто такой Дорак, — фыркнул Росио, а потом и рассмеялся, хотя этого совсем не хотелось. Гораздо сильнее он желал бы снова обнять Ричарда за плечи, наверняка тот опять дрожал. — И мне не сорок. Абвении! Неужели я так плохо выгляжу?!

Ричард не поддержал шутку, ссутулился, обняв и прижав к груди колени, уперся в них подбородком.

— И у меня был… сюзерен, которого я считал своим лучшим другом. Ради него я готов был… предать самого себя.

— Насколько понимаю, тоже не срослось? — Росио испытывал нечто сродни злорадству и вместе с тем облегчение. Если Ричард свободен, то, возможно, сумеет принять в свое сердце того, кто (Росио мог поклясться хоть кровью) никогда не предаст его, в отличие от всех прошлых друзей и влюбленностей. А потом он просто начал рассказывать о том, что видел, и со временем это вошло у него в привычку.

— Мы стоим на вершине Закатной башни, в которой располагается ваша комната, — говорил Росио, — ветер треплет волосы и одежду, неся с моря соль и свежесть, небо ясное и синее, солнце запуталось у вас в волосах, и они кажутся золотыми.