Double spirit. Часть 3 (СИ)

— То есть позвонить и сказать — «не приходи, я сегодня на блядки» — это для вас нормально? — Алан пошел вразнос, он взвился, уже забыв, что как истинный сын своего народа и воспитанный мальчик, по идее, должен бы хрен на эту всю ситуацию положить.

— Это, блядь, вообще как? Это ж… ни в какие ворота не лезет же! Охереть ты шлюшонок, рыбка! И ты, и эта твоя… Дашхен!

До Лео дошло, что Алан в своих больных мозгах уже успел за это короткое время проделать гигантскую работу — смарьяжить их с Дашей, подивиться разврату, который творится в их отношениях, взбеситься от этого и теперь ураганом вылить всю эту бурду на него. Алан бесился так, словно бы имел на это право, и Лин от этого ловил какой-то непонятный кайф.

Вдоволь насмотревшись на представление, он оттолкнулся от стола, на который оперся задницей во время разговора с Ашхен и вплотную подошел к вскочившему с кровати Свиридову, которому, видимо, было неудобно орать сидя.

— Все? Закончил? — спокойно констатировал он, глядя в черные расширенные зрачки. Алан молчал, прожигая его взглядом. — А теперь быстро извинился. И передо мной, и перед моей бабушкой.

— Ччтоо? — ошеломление было настолько ярким, что Лео не выдержал и тихо рассмеялся. — Какой такой, мать… то есть… бабушкой? Это твоя…

— Конечно, — уже не скрываясь ржал Лео. — Я у нее живу, ее зовут Ашхен. Ну или Анастасия Федоровна. И она может станцевать партию Жизели, а также умеет палить из «сайги» и печь офигенные сырники. Сырники, кстати, я ее научил готовить.

— Офигеть, я идиот, — Ал, как видно, был довольно сильно обескуражен не столько фактом своей ошибки, а сколько тем, что так раскрылся, необычно бурно отреагировав на мифический якобы разврат. И какое ему должно быть до этого дело? Никакого, верно?

Он снова присел на кровать и зарылся пальцами в свои волосы.

— Прости, я… мне и правда неловко.

— Да ладно, проехали. — Лео махнул рукой. Ему было немного жаль того, что спектакль довольно быстро подошел к концу. На рычащего Свиридова он бы еще полюбовался.

— Однако у тебя охеренная бабушка, завидую, — выдавил из себя Алан немного погодя.

— Есть немного — скромно похвалился Лео. Он и в самом деле так считал, за этот короткий год он успел по-настоящему привязаться и полюбить свою суровую и довольно экстравагантную родственницу, яркую, словно тропический цветок, и внешне, и по характеру.

— А у тебя? У тебя же есть кто-то, ну, из родных там? Кроме… — спохватился он. И разумеется, не договорил.

Да, в самом деле, о жизни Свиридова ему было неизвестно ничего, кроме того, что он сам о себе рассказывал тогда, когда их носило течением позапрошлыми летом? Да еще и вкусные факты из телевизионных сюжетов да компьютерных сетей. А там, как известно — хочешь верь, хочешь не верь. Но надуют тебя всё равно.

— У меня никого нет, — помедлив, сказал Алан. Привычно так, практически бесцветно.

Лео помотал головой. Нет, ну понятно, что Роби же… Нет половины мира, и оставшийся мир рушится без опоры… Но. Мама же? Старший брат? Каким бы он козлом не был? Дяди-тети? Двоюродные братья? Бабки?

Он озвучил свои мысли, стараясь говорить как можно более обтекаемо, осторожно.

Ал откинулся назад, как был, в одежде, на подушки и прикрыл глаза. Лео непроизвольно насторожился, однако при первых звуках спокойного голоса выдохнул. Парень не собирался истерить или драматизировать, он рассуждал ровно, без эмоций и так, словно бы он в уме уже триста раз эту ленту проматывал.

— Знаешь, рыбк, я когда-то прочел такое наблюдение, философско-эзотерическое, что ли, не знаю… Так вот, автор представлял семьи в виде деревьев. Семьи бывают в росте, как растения, а бывают умирающие. Это типа как живой организм. Растущие — они дают много ростков, ну это детей, что ли. Ветвятся, тянутся к солнцу. В итоге прадед даже не знает по именам всех своих правнуков, а дерево растет себе и растет…

А умирающие — это когда в течение многих поколений в семье рождается один ребенок. Или сознательно, или рок над семьей такой довлеет. Вот в итоге никакого дерева и нет, а если оно и было когда-то, то сейчас ветки сохнут, гибнут и остается одна, чахлая такая… В моем случае наверное, все-таки это рок. Хоть нас и было двое… В итоге ты знаешь. Короче, сейчас я абсолютно один.

— А мама? — не хотел сдаваться Лео. Нет, ну мама же! Она же одна полмира стоит!

 — А что мама? Если она увидит или узнает, какой я на самом деле, это ее убьет, — равнодушно сказал Ал. — Сейчас она с любимым человеком, ее лечат, она думает, что у меня все в порядке и я буду жить дальше.

— А ты… — «и будешь жить», хотел было сказать Лео, у него бы это как раз и вырвалось, если бы Свиридов внезапно его не перебил.

— А я не могу с ней! — он вдруг сорвался и закричал, таким отчаянным голосом, что Лео стало жутковато. — Я не могу! Каждый день делать вид, что все хорошо! Улыбаться! Да у меня сердце разрывается, когда она на меня смотрит! Я же ей живое напоминание! Неужели не понятно! Я… я там даже месяца не выдержал…

Он на этот момент уже сидел, подтянув колени к животу и еле заметно раскачиваясь на кровати. Потом уткнулся лбом в коленки и так и продолжал сидеть, не произнося ни звука, не крича и не рыдая, просто застыв, словно ребенок, играющий в «замри». Морская фигура замри…

Лео тоже забрался с ногами на кровать, подполз к нему и обнял это скорчившееся неподвижное тело руками и ногами, сграбастав Свиридова в одно огромное объятие, так наверное гигантский краб обнимает свою добычу, всеми конечностями, замыкая ее в замок и закрывая от всего остального мира, от его любопытных взглядов и от его холодного ветра.

Лео до боли под ложечкой хотелось хоть немного разморозить эту безнадежную фигуру.

Ал сглотнул, даже не делая попытки высвободиться, чего Лео втайне опасался. И продолжил через пару минут уже спокойным голосом, словно не он орал надорванным надломанным голосом только что сейчас эти, такие отчаянные слова.

— Я звоню ей каждый день, и она знает, что у меня все зашибись. Утром звоню, как только проснусь.

«Ну да, вечером-то, наверное, уже лыка не вяжешь, какое уж тут «зашибись»! Лео, разумеется, не сказал этого вслух.

— Вечером не всегда получается, — холодно, словно бы он смог услышать эти мысли, добавил Алан. Опять в его речи Лео почудился легкий акцент.

— А почему ты иногда так странно говоришь? — не удержался он от того, чтобы полюбопытничать.

— Как? А заметно?

— Ну, мне иногда заметно.

— Так у нас же в семье… Хм… В семье, да… Одним словом, отец настаивал, чтобы мы на родном языке и с ним и между собой говорили. Я до пяти лет по русски-то почти и не говорил. Потом, конечно, все это постепенно ушло, но иногда проскальзывает, мне как-то раз тоже говорили.

— Ну понятно все. Слушай! — внезапно вскинулся Лео, вспомнив наконец. — А старший брат? Он-то куда делся? Он же должен быть здесь, ну или звонить тебе по делам там, или просто так!

Лео прекрасно понимал, что отношения с братьями бывают разные, от горячей любви до лютой ненависти, но при этом все его знакомые или родственники продолжали общаться, пусть даже и это общение было наполнено взаимными подколками или даже претензиями, холодностью, однако это всё же были родные люди, которые в случае трудностей всегда подставляли плечо, пусть плюясь и ругаясь при плохом раскладе, но всё же, кто еще поможет, как не родная душа? А тут еще и старший брат? Он-то куда исчез из жизни Алана? Быть может, его и в живых нет, а он так неосторожно спросил? Или…

Тут Лео вспомнил тот единственный случай, когда он видел старшего, в холле общежития, куда они с Робертом вернулись поздно вечером после ужина, и что за этим последовало. Он немного пожалел о своей непроизвольно вырвавшейся на волю фразе, однако же любопытство никуда не делось. Ладно, спросил так спросил. Ответит теперь Алан на этот нечаянный вопрос? И если да, то, что?

Он затаил дыхание.

— Генри? — наконец, после паузы, которая показалась Лео вечностью, выдавил из себя Алан. — Ты, рыбка, разве так ничего и не понял?