Замри и присмотрись (ЛП)

Гермиона смеется.

– Думаю, это правда. Мне уже не приходится напоминать вам с Роном не прыгать куда-то перед тем, как посмотреть, куда, собственно, собираешься прыгать.

– Не могу говорить за Рона, но мне ты регулярно не даешь совершать идиотские поступки, – говорит Гарри, взмахивая палочкой, чтобы отодвинуть стул для Гермионы. Она опускается на него с недоверием на лице. – Я серьезно, – говорит Гарри. – У тебя и своих причин для волнения предостаточно, так ты еще находишь время, чтобы и обо мне позаботиться. Ты потрясающая, и я собираюсь сделать тебе чашку чая. И, возможно, тосты, если в этом доме найдется хотя бы кусочек хлеба.

Гермиона несколько минут сидит тихо, пока он шаркает по кухне. Он чувствует, как она взглядом следит за его передвижениями от шкафа к шкафу и погружениями в кладовку, где он не находит хлеба, но отыскивает потрепанный пакет с шоколадным печеньем. Когда он ставит поднос на стол, она берет свою чашку и сразу окунает в чай печенье.

– Спасибо, – говорит она через мгновение, отряхивая крошки с кончиков пальцев и фиксируя на Гарри терпеливый взгляд, который его нервирует. – Гарри, откуда у тебя появилась идея, что моя жизнь полна поводов для беспокойства? В смысле, даже если бы это было так, я все равно хотела бы тебе помочь. Но я считаю, что у меня, по сравнению с тем, что терпят некоторые люди, довольно спокойная жизнь.

Удивленный Гарри смотрит на нее слишком долго, и его печенье ломается пополам, оставив одну из половин в его пальцах, в то время как другая опускается на дно чашки.

Он вздыхает.

– Ну, ты строишь карьеру…

– Гарри, я люблю свою работу, – перебивает Гермиона, протягивая руку за еще одним печеньем.

– Ладно. Ну, еще Роза…

– Я люблю Розу, – смеется она.

– Конечно, любишь, но ребенок, похоже, дает много поводов для волнения… Разве нет? – говорит Гарри, чувствуя себя неуверенным.

– Думаю, да, но это того стоит. То же самое касается Рона, прежде чем ты вспомнишь и о нем, – говорит она, сверкнув темными глазами.

Гарри улыбается и пьет свой бисквитный чай.

– Хорошо… Тогда твои родители.

Гермиона хмурится, и Гарри сразу понимает, что не должен был упоминать ее мать и отца. Он понятия не имеет, почему он посчитал это хорошей идеей, - он никогда не заводит разговор о них, если в том нет необходимости, и он полный идиот, раз убил хорошее настроение Гермионы, сделав это сейчас.

– Прости, – тихо говорит он, и она хмурится.

– Почему ты извиняешься? – спрашивает она.

– Потому что мне не следовало это говорить… и потому, что ты так расстроена, – говорит Гарри.

Она качает головой.

– Я в замешательстве, а не расстроена. Гарри, мои родители для меня не проблема, и тебе никогда не нужно бояться о них говорить.

– Ладно, теперь в замешательстве я, – признается Гарри, положив локти на стол и уперев подбородок в ладони.

Гермиона улыбается.

– Ты думаешь, что, раз они обо мне иногда забывают, то мне должно быть очень грустно, – мягко говорит она.

– Ну, да.

– Справедливо. Но вот что. Когда я привезла их домой из Австралии, каждый Целитель Разума, к которому мы обращались, говорил, что Обливиэйт отменить нельзя. Каждый. Но я не сдалась.

– Конечно, не сдалась, – говорит Гарри, и она кивает.

– Ты знаешь, как усердно я работала. Прошли годы, но сейчас они почти вернулись к состоянию, в котором были до заклинания. Да, у них иногда случаются пробелы в памяти, но, честно говоря, я бесконечно рада тому, что имею. Ты знал, что я каждый день говорю с мамой по телефону?

– Нет, – признается Гарри.

– Ну, теперь знаешь. Мы разговариваем, и я слышу, как на заднем плане мой отец кричит что-то вроде «скажи ей, что мы с Брайаном выиграли пабную викторину*» или «спроси ее, по-прежнему ли Роза хочет получить карт** на Рождество».

– А она хочет? – спрашивает Гарри, прежде чем успевает себя остановить.

Гермиона пожимает плечами.

– Честно говоря, я понятия не имею. Думаю, в любом случае она его получит. Таков уж мой папа. В любом случае, мы говорим о том, что они вернулись ко мне, почти как были раньше, и я счастлива. Я и понятия не имела, что ты этого не знал.

Гарри с болью в груди смотрит на подругу.

– Мне так жаль.

– Ради всего святого, за что теперь?

– Думаю, за то, что я настолько был поглощен всем тем, что было, как я думал, безумно важно, что позабыл о тебе, – говорит Гарри. – И о Роне, наверное.

– Не глупи, – говорит Гермиона, заглянув в свою чашку и потянувшись к чайнику.

– Гермиона, я провел бог-знает-сколько, бегая, как фазан с отрубленной головой, – вздыхает он, сморщив нос от картинки в голове. – Бедный Гарольд.

Гермиона смеется.

– Да, это точно, но, клянусь, я не чувствую себя забытой. Как и Рон. Все, чего мы хотели, это чтобы ты притормозил, и ты это сделал. И в результате нашел себе парня, – говорит она, и в ее голос слышится веселье.

– Тебе обязательно? – спрашивает Гарри.

– О, да, – говорит она, а он кривится в тарелку с печеньем. – Кстати о нем, мы должны пойти и рассказать ему хорошие новости. Через час я должна быть на работе, а я хочу увидеть его лицо, когда ты расскажешь ему о произошедшем.

Эта картинка вызывает у Гарри улыбку, и простая мысль о том, что он увидит Драко, заставляет его пульс ускориться.

– Еще чашечку? – предлагает он, отчасти чтобы не торопиться, а отчасти потому, что снаружи все еще холодно, и начал завывать ветер.

– Конечно, – говорит Гермиона. – Можешь принести мне мой блокнот? Он прямо в портфеле.

Гарри подходит и открывает портфель. Достает записную книжку, протягивает ее Гермионе, а затем замирает. Он вертит книжку в руках, ощупывая мягкую кожу кончиками пальцев и вспоминая, как она опускала глаза и писала что-то о нем.

– В чем дело?

Гарри переводит взгляд на Гермиону.

– Ничего. Просто задумался о тех заметках, что ты оставляла после осмотров, – признается он, пожав плечами и протягивая ей книгу.

Гермиона подавляет улыбку.

– Ну так давай. Взгляни.

– Лучше не буду, – говорит Гарри, продолжая протягивать блокнот в ее сторону. – Может я и хочу знать, но, скорее всего, мне станет не по себе, когда я их прочту.

– Гарри, просто посмотри записи, хорошо?

Гарри озадачено опускает блокнот на колени, открывает его и сжимает пальцами кожаный переплет, пролистывая страницу за страницей, исписанные аккуратным почерком Гермионы.

– Я что-то пропустил? – спрашивает он через мгновение.

– Нет.

– Но здесь только… планы на день, – нахмурившись говорит Гарри.

– Верно.

Он снова пролистает страницы, просматривая набросок и список материалов, необходимых для пошива костюма на первую Рождественскую пьесу Розы, подробный список заказа в ресторане в Брей, словарик общих слов и их перевод на венгерский язык «для пациентки: миссис Ковач». Между всем этим разбросаны редкие заметки и напоминания: «Забрать Розу с танцев - 17:00» и «Гарри на обед - спагетти?».

Он просматривает всю книжку и не может найти ни слова про себя, кроме заметок, связанных с ужином и, кажется, списком рождественских открыток. Сбитый с толку, он смотрит на Гермиону.

– Но что ты тогда писала?

– Все, что ты видишь, – говорит она, ставя перед ним чашку чая и прислонившись к прилавку со своей в руках. – Я знала, что ты решишь, будто я пишу о тебе, и подумала, что это отвлечет тебя от тестов достаточно, чтобы они показали верный результат.

Гарри закрывает книгу и смотрит на подругу.

– Гермиона, это так по-слизерински.

Она смеется.

– Не правда. Просто техника, которую я использую с трудными пациентами. Справедливости ради, обычно это дети.

– У меня такое чувство, что я должен чувствовать себя крайне оскорбленным, – говорит Гарри.

– И ты себя таким чувствуешь?

– Нет, не сильно, – признается он. – Я бы не хотел, чтобы со мной обращались, как с пациентом. Но, думаю, ты сделала то, что должна была сделать. И я бы предпочел, чтобы мы не рассказывали об этом Драко… особенно про момент с детьми.