Паучий престол I (СИ)

Он опережал Кибу. Знал это. Чувствовал. От макушки до пят словно волна скатилась, забирая оцепенение ожидания, а на лице уже зрела победная улыбка. В душе словно распахнулись неведомые до этого двери, желая впитать в себя целый мир. Жар скачки подстрекал, разгоняя кровь по венам до запредельной скорости. Послушность лошади пьянила осознанием власти над небом, землей и ветром. Эйфория достигла своего предела, когда вспышка осознания полной и безоговорочной победы на миг затмила мир перед глазами. И тогда… тогда, когда по телу снова прошлась судорога напряжения, когда свист ветра в ушах сменился победным кличем, когда рука на поводьях дрогнула от понимания того, что он заигрался в покорителя широких дорог, Инудзука, на своем пегом, обогнал его, высоко вскинув руки и с восторженным воплем миновав финишную черту. Он проиграл. Знал, что проиграет, где-то в глубине души, но от этого чувство опустошения не стало менее тянущим и давящим, а руки более сильными, безвольно скользнув по шее лошади, кончиками пальцев цепляясь за шелк ухоженной гривы.

- Ага! – громко выкрикнул Инудзука, осаждая коня и, дернув за поводья, заставляя его резко развернуться. – Наша, деревенская, взяла!

Кажется, Саске хотел что-то ответить, мол, гарадские не сдаются или я требую реванш, но конь Кибы, то ли испугавшись чего-то, то ли ещё не отошедший от бешеной скачки, то ли подстрекаемый самим наездником, резко стал на дыбы, громко заржав и высоко вскинув копыта. И Ласка, то ли тоже испугавшись, то ли все ещё пребывая в жаре скачки, то ли соперничая с жеребцом, так же встала на дыбы, вот только Саске… Саске уже отпустил поводья, перед тем, как окунуться в стремительную темноту, успев-таки заметить резкую вспышку эмоций в глубине глаз цвета индиго.

========== Глава 5. Часть 3. ==========

Будешь ли ты рядом,

Когда мне холодно?

Будешь ли ты рядом, когда я буду падать?

Будешь ли ты рядом?

Мое сердце холодеет.

Будешь ли ты рядом, когда я буду падать?

Скажешь ли да?

* Skillet. Will you be there?

- Саске… Саске? Саске! – Учиха улыбнулся – впервые Собачник звал его по имени, вот только звал он его как-то приглушенно-тревожно, словно издалека, пытаясь то ли настигнуть, то ли докричаться до него, то ли достучаться до его сознания, которое все ещё было мутным, будто он барахтался в болотной воде, тщетно пытаясь выгрести из этой трясины на берег. Наверное, что-то произошло, раз он чувствовал себя так, словно по нему прошелся табун лошадей. Впрочем, если напрячься, то, вопреки отдающей в голове противным звоном путанице, припоминалось, что причиной его нынешнего состояния все-таки были лошади, точнее, одна, которая, собственно, его и сбросила.

Сам виноват – вот, о чем подумал Саске, пытаясь приоткрыть глаза, в которые бил слепящий свет, ведь предполагал же, что скачки наперегонки, да ещё и в подвыпившем состоянии, могут иметь негативные последствия, но все равно было даже слегка обидно от осознания того, что этот заезд он Инудзуке проиграл. Видел бы его сейчас Итачи, валяющегося в дорожной пыли и не способного даже пальцами пошевелить. Хотя, лучше бы не видел, потому как для самого подростка не было ничего более постыдного, чем укоризненный взгляд Итачи, за которым неизменно следовал легкий тычок в лоб, мол, несмышленый младший брат предупрежден и прощен. Возможно, он был непоследователен в своих мыслях, но, ввиду его состояния, Саске простил себе эту слабость, все-таки признавая, что хотел бы увидеть брата, даже будучи в столь плачевном состоянии. Кстати, каково, собственно, его состояние и насколько оно, в действительности, плачевно?

Почему-то собственное беспомощное положение воспринималось непривычно легко и спокойно или же он просто ещё не осознал, какие последствия может иметь падение с лошади, пытаясь не обращать внимания на ноющую боль во всем теле. Все семнадцать лет жизни не пронеслись перед его глазами, значит, помирать было ещё рановато, но сам факт возможных травм это не отметало. Наверное, родители все-таки были правы в своих строгих и ультимативных методах, видя, что он слишком своеволен, пусть и пытается придушить свой норов, как и скрыть, что он все же подвластен эмоциям и не настолько сдержан и рассудителен, чтобы не ограничивать его свободу, и считая, что он все ещё ребёнок, которого нужно воспитывать в срочном порядке, пока не стало слишком поздно. Интересно, родители будут сильно возмущены, когда узнают, насколько безрассуден он был, поддавшись на провокацию?

- Думаю, они будут в бешенстве, - кто-то, пока ещё воспринимающийся, как расползающееся перед глазами темное пятно, ответил на его вопрос, а, значит, во-первых, он задал его вслух, а, во-вторых, ситуация была не настолько плачевной, раз он мог рассуждать о подобных вещах, - но их гнев, в первую очередь, должен пасть на меня, как человека, который взял на себя ответственность за их сына.

- В первую очередь, - делая акцент на этой фразе, пробормотал Саске, - отгребет птичник, - моргнув пару раз, он наконец, смог сконцентрироваться на человеке перед ним, точнее, на склонившемся над ним симпатичном лице в обрамлении волос цвета солнца и глазах цвета индиго, в которых плескалось волнение. – Он слишком непоследователен в своих методах воспитания.

- Ну, слава богу, - где-то в стороне пробормотал Инудзука, и брюнет, слегка поморщившись, фыркнул, потому как даже это деревенское недоразумение волновалось за него, того, кто влез в их компанию, вынудив принять себя, потому что… потому что так сказал Наруто, о чем сам Учиха задумался только сейчас. – Раз гарадской рассуждает в привычной для себя манере, значит, сотрясения нет.

- Заткнись, Собачник, - проворчал Саске, честно говоря, пользуясь ситуацией, которая позволяла ему не утруждать себя вежливостью, - и без тебя голова раскалывается, - он, конечно, чуток приукрасил действительность, и голова у него практически не болела, а вот спина… да, кажется, он чувствовал каждую косточку, пробуя пошевелиться, дабы убедиться, что повреждения не настолько серьезны. Руки-ноги повиновались мысленно-нервным приказам, значит, с позвоночником все нормально, дыхание тоже было ровным и безболезненным – ребра не сломаны, но тупая боль во всем теле от осознания своей относительной целостности не уменьшалась.

- Не двигайся, Саске, - в приказном порядке распорядился Намикадзе, и подросток застыл, правда, не столько потому, что об этом его попросил блондин, а потому, что наконец-то понял, что его голова покоится на коленях Наруто, а под спину его поддерживают сильные руки, бережно и почти невесомо, но при этом давая достаточную опору. – Сворачиваемся и едем ко мне. Пусть Саске сперва мама осмотрит, а после будет видно.

- Твоя мама врач? – рассеянно спросил Саске, боковым зрением замечая, насколько ретиво Инудзука поспешил выполнять поручение блондина. Собаку в поле зрения видно не было, возможно, он был чем-то занят, хотя так было даже лучше, потому что для полностью принижающего его учиховскую гордость комплекта было достаточно и возившегося с ним, как с маленьким, Наруто, так что укоризненный взгляд аловолосого был бы уже перебором для его личного лимита невозмутимости. К тому же, Гаара, похоже, был не таким уж и замкнутым, по крайней мере, в столь узкой компании он вел себя, как обычный человек… И Саске снова фыркнул, подумав о том, что все-таки нехило он приложился, раз в подобный момент думает о взгляде и характере Собаку.

- Медсестра, - коротко ответил Наруто, склоняясь над ним ещё ниже и обеспокоенно всматриваясь в его лицо. – Саске, ты как?

- Я самый больной в мире человек, - попытался отшутиться Учиха, прикрывая веки, потому что блондин был так близко, что ощущалось его дыхание и хотелось приподнять руку, чтобы прикоснуться и скользнуть пальцами по загорелой щеке.

Забота Наруто, как наркотик. Саске понимал, что она опасна для него, что от неё нужно, не медля, отказаться, что чревато настолько плотно привязываться к практически незнакомому человеку, но чем чаще он повторял себе это, тем отчаяннее не хотел терять это ощущение безопасности и свободы, которое одолевало его в присутствии блондина. Может, именно поэтому он стал не достоянием, а разочарованием? Может, его природа сама по себе была слабой и нуждающейся в сильном плече? Может, он просто не был создан для того, чтобы быть идеальным Учихой? Раньше подобных мыслей не возникало. У Саске не было на них права, потому что обстановка, в которой он вырос и в которой его воспитывали, просто не предопределяла подобных сомнений, но здесь, вдали о того, что и делало его Учихой, обнажая личину простого человека, все желания и рвения обострялись, и Саске, в такой-то момент, признался сам себе, что ему нравится быть опекаемым. Но не кем-нибудь, нет. Был бы здесь хоть Ходзуки, хоть Нара, хоть вся лос-анджелеская богема, он бы ни к кому из них не потянулся и не доверился бы так, как это происходило рядом с Намикадзе. Может ли быть так, что в том, о чем ему говорил брат, был смысл? Могло ли быть так, что двое в этом мире встречались только потому, что были предназначены друг другу судьбой?