Девятая Парковая Авеню (СИ)

— Это Cyclops, ты, наверное, не знаешь…

— Наоборот! Я обожаю Юрки, но эту песню не помню!

— Это “Lost girls”, далеко не в самом лучшем исполнении. Узнаёшь?

— С трудом, однако же. Я воображал, что Юрки вживую ТАК не фальшивит… а ты что, их слушаешь?

— Да нет, я помесь готики с рок-н-роллом вообще не воспринимаю и не люблю. Но мы все тут друг друга волей-неволей знаем. Город маленький, всё равно что деревня, а групп много, это не то что в твоём родном мегаполисе…

— Должен заметить, ни одну американскую банду, кроме мятежной Ассамблеи мёртвых звёзд¹, я не жалую и вообще всегда всем сердцем нахожусь в Финляндии, с Кирсти…

— Так ты что, обожаешь его?! — воскликнул Алекси с таким разочарованием в голосе, что в голове у меня невольно возникли кое-какие подозрения, о которых я пока предпочёл умолчать.

Искушающе улыбнулся:

— Есть немного. А скоро «Одноглаз» закончит действовать на нервы?

— Это их последняя. Пошли, что ли, поближе к сцене…

— Хочешь, чтобы у меня барабанные перепонки лопнули?!

— Не волнуйся, я их тебе сберегу, — с этими словами Алекси встал позади меня, крепко прижал ладони к моим ушам и повёл, точнее, потащил сквозь плотную массу орущих и дёргающихся в такт музыке людей.

— Ура, конфетка пришла! — завопил не своим голосом Хенкка Блэксмит и бросился меня тискать. Его тут же оттеснили две какие-то почти голые девчонки (на вид по девяносто кило каждая, если мне не изменяет память и глазомер), несколько секунд пытавшиеся меня разорвать с противоположных сторон. Им бы это удалось, если бы не Алекси, без обиняков ударивший каждую в необъятный бюст, а затем схвативший меня в объятья.

— Ты цел, лапси?

— И даже невредим… — шёпотом отозвался я, забыв, что меня не слышно, но по облегчённому лицу Риппера понял, что он разобрал ответ по артикуляции рта. — Чего это они, совсем двинулись?

— Нет, просто приняли тебя за Кирсти, что, вообще-то, неудивительно! Я сам тебя с ним поначалу спутал, — поколебавшись, Алекси закинул меня к себе на плечо, скрыв от любопытных глаз моё лицо, и продолжил проталкиваться к сцене, защищаемый с тыла своей бандой алкомальчиков.

Тем временем Cyclops наконец-то затихли, откланялись и вроде как собрались уходить. Алекси как раз поставил меня на землю, я выпрямился и заметил, что напротив меня стоит мужчина в чёрной коже, широкополой шляпе и тёмных очках.

— Юрки?.. — несмело предположил я и посмотрел на сцену — там уже никого не было.

Мужчина, незаметно спустившийся на танцпол, кивнул и произнёс, словно размышляя вслух:

— Я и не знал, что у Кристиана есть взрослый сын. А может, ты его племянник?

— Я бы с радостью… — пролепетал я и запнулся. — А что, сильно похож?

— Мало того, что похож, — ответил Юрки, вплотную приближаясь ко мне, — так ещё и обладаешь тем, чем Кирсти владеет или владел далеко не всегда. Черты твоего лица… и глаза… всё это слишком странно. Он ничего мне не говорил…

Я молчал, заинтригованный его словами до крайности, и просто ждал продолжения. Юрки резко вышел из задумчивости и протянул мне руку:

— Пойдем, юноша. Есть серьёзный разговор.

*

— Устраивайся, — вокалист Cyclops указал мне на маленький диван у стены в комнатушке, непосредственно примыкавшей к сцене, а сам сел почему-то на пол и обнял меня за ноги.

— Юрки, я не…

— Да, ты пока ни черта не понимаешь, но расслабься и ни о чём не беспокойся. Милый, скажи… что ты знаешь о Кристиане Вильями Лайте?

— То же, что и все. Родился, вырос… не более того, что он предпочитает говорить перед прессой и видеокамерами. И то, что я сам для себя решил, исходя из музыки и текстов его песен.

— И что ты о нём думаешь?

— Отнюдь не совершенство. Иногда ловлю себя на мысли, что недостатков больше, чем достоинств. Далеко не в каждом ракурсе я могу его назвать красивым и… Юрки, он одновременно обыкновенный и даже хуже обыкновенного. Он любит деньги и уродует творчество за деньги, чего я не понимаю и понять никогда не смогу. Он дитя пиара, давно привыкший жить под жадным прицелом софитов, журналистов и миллионов фанатов. Если внутри он остался тем же, кем был когда-то, до своего звёздного часа, я буду только рад за него, но… беда в том, что я не знаю, каким он был или каким стал. Не уверен, что его ближайшее окружение или девушки, с которыми он встречался дольше одной ночи, знают, каков он на самом деле. Возвращаясь к вопросу об обыкновенности — несмотря на это, есть в нём нечто. Некое двойственное безумие… внутренний огонь… точнее, два огня — разрушения и созидания. Эти две искры тлеют в каждом человеке, но в большинстве случаев гаснут до того, как что-нибудь произведут на свет. Или гаснет одна… делая человека неполноценным. А Кирсти… Сейчас попробую сказать понятнее. Его музыка не всегда гениальна. Его поведение далеко от идеала. Он часто разочаровывает и причиняет боль своими поступками, обманывает ожидания. И порой порождает сильнейшее желание прибить его ко всем чертям. Но стоит ему мило улыбнуться, показав совсем не белоснежные зубки, как я вспоминаю «Воскрешение» — свою любимую песню — и прощаю ему всё. В реальной жизни он может быть подлецом, уродом, продажной сволочью, торгашом своей музы или жалким импотентом. Но в клипе, на сцене, в очередном альбоме… образ, который ему создали, в том числе создал и он сам, часто бывал единственной причиной, по которой я цеплялся за опостылевшую жизнь.

— Цеплялся? Ты?!

— Да. Что ты так вылупился? Юрки, так же, как я ничего не знаю о Кирсти, ты ничего не знаешь обо мне.

— Может быть. Зато я знаю о тебе кое-что, о чём ты точно даже не подозреваешь.

— Звучит обнадеживающе, — довольно иронично заметил я и высвободил ноги из плена. — Продолжишь откровение?

— Охотно, — Циклоп отряхнул запыленные штанины, поднялся и схватил меня, резко прижимая к себе. Испуганно зашипев, я обнаружил себя сидящим на нём (а его — сидящим на диване) и тесно прильнувшим к его телу. Он широко раздвинул мне бёдра и заставил сжать ими его талию. Руки Юрки интимно обвивали меня под рубашкой, а неровное дыхание согревало шею под ухом. Короткий шёпот финна мгновенно разошелся по моим нервным окончаниям и застрял в груди. — Кристиан Лайт — мой давний любовник. И твой единокровный брат.

*

Как странно впервые проваливаться в транс помимо воли. Господи, Господи… спасибо, что хоть на этот раз я ни в чём не виноват.

«Что может быть хуже и гнуснее такой правды? Я заподозрил бы ложь, но уж слишком она несуразна. Потерянные дети? Разлученные в детстве? Бред. Не слушай. Но твоё внешнее сходство с ним, которое не замечали только слепые, да и те читали по коже, когда лапали твое лицо… Знаю, тебе больно. Утешься, Ангел, я больше не буду называть тебя кибермозгом. И порадуйся, что выбор сделан за тебя».

О чём ты?

«Ты больше не имеешь права любить Кирсти так, как любишь. Если, конечно, не желаешь грязи кровосмешения. А значит, у тебя остается Ксавьер».

Но ведь Юрки сказал… единокровный брат. То есть не совсем родной. Тебе не кажется, что стоит выяснить подробности?

«Ты пока не можешь вернуться в сознание. Ты сам не понимаешь, не чувствуешь, до твоих нервов ещё не дошло. Как потрясён ты, растерян и убит. Конечно, ты не покажешь этого и позже, замкнёшься в своей боли, как делал это всегда. Ты не был бы таким и не скрывался бы от меня, точнее, даже от меня, если бы семнадцать лет назад тебе не причинили самую первую, самую сильную боль. Несчастный ребёнок… если бы я мог что-нибудь сделать с этой незаживающей раной… Из неё по сей день выплёскивается почерневшая кровь. Сможет ли что-то или кто-то покончить с твоей ношей?»

Смерть? Да и то, я не уверен. Кто знает, что ждёт меня за ней… за белой дверью.

«Белой?!»

Ну да. Смерть ведь белая. В чёрной накидке. Риппер с косой, риппер… прям Алекси. Боже, как я хочу…

«Сдохнуть?»

Нет. Хочу Ксавьера. Быстрей бы уже разрешить эту нелепую проблему с Кирсти и найти детку. Вытаскивай меня отсюда, надоело пить свою порядком приевшуюся боль из огромной чаши.