Две души Арчи Кремера (СИ)

От него вообще не было пользы в доме. Даже раздевался он с большим трудом. Еще и дышал тяжело: легкие у него были не ахти. Часто простужался, а это требовало денег, нуждался в особой кровати со специальным матрасом, ну ладно, ее-то папа Кремер получил в каком-то фонде – горласт был, ему давали все, лишь бы отвязался. Когда пришло время идти в школу, папа Кремер помахал маме Кровняк ручкой и растворился в неизвестном направлении. Анналинда попыталась истребовать с него алименты, и ее иск был принят в суде, но надежды на то, что господин Рихард Кремер будет обнаружен в скором времени и примет решение суда к исполнению, было крайне мало. Ситуация осложнялась еще и тем, что Межгалактическая республика была по сути дела федерацией, а Рихард Кремер осел в другой области, так что исполнение решения суда могло быть затянуто на многие годы. И неизвестно, какая добрая душа сказала при простушке Анналинде Кровняк, что от бабы, которая рожает здоровых детей, нормальные мужики не сбегают, но прозвучало это крайне убедительно и осело в ее голове катастрофически прочно. И Арчи Кремер мог быть одним из самых успешных учеников в школе, быть неплохим музыкантом, пытаться заработать какие– то шиши онлайн, клепая простенькие кодики для простеньких программок, но вся семья, включая еще двух деток Кремеров, знала: из-за него у них нет папы.

Сигфрид Ромуальдсен не знал ничего об Арчи Кремере. То есть вообще ничего. Он и Дамиана Зоннберга еще не знал. Потому что Ромуальдсен был увлечен своим проектом. Он проедал плешь всем, кто хотел его слушать. Начальство – хотело. Выслушало однажды, задумалось, взяло документы, которые Ромуальдсен подготовил, на рассмотрение, восхитилось, задумалось. Пригласило Ромуальдсена к себе и начало объяснять, что за фигня этот проект с политической точки зрения. Ромуальдсен упрямился, доказывая в прямом смысле с карандашом в руке, насколько эффективной может оказаться его реализация, да пусть не непосредственная реализация, а практическое применение частей проекта. Начальство проникалось, но обращалось к юристам, за каким-то лешим к киберфилософам, к тем же биологам всяких разных направлений; и вишенка на торте – к специалистам по связям с общественностью. Все приходили в ужас, а последние – так чуть ли не в обморок падали. И начальство приводило их мнения Ромуальдсену. А само ждало: что скажет теперь этот гадючий сын. Ромуальдсен готовил возражения, а сам потихоньку подбирал людей, которые могут участвовать в проекте. Начальство ждало ответа Ромуальдсена и позволяло ему подбирать людей. Дамиан Зоннберг, заслышав, что в космовойсках что-то такое интересное происходит, прислушался, подсобирал информацию о Ромуальдсене и решил: есть, то, что надо. А начальство после нескольких лет боев сделало наконец вид, что позволило Ромуальдсену убедить себя. Дамиан Зоннберг, узнав, какой суммы бюджет планируется для проекта, открыл рот, а через пару минут осмелился стереть слезы благоговения. Он ввязался в этот проект на самом начальном этапе и так неспешно, неторопливо, неприметно и дорос до технического директора. И как раз ему и выпала честь составить текст вроде незамысловатого, но очень важного объявления для этого проекта.

========== Часть 2 ==========

Текст объявления, которое обязан был если не составить, так отредактировать и сунуть Ромуальдсену на подпись Дамиан Зоннберг, должен был быть крайне расплывчатым, но содержащим все характеристики, на которых решило остановиться руководство по настойчивой рекомендации психологов: подопытный должен быть высокоинтеллектуальным ребенком с хорошо развитыми когнитивными и нейрофункциями, обладать гибкой психикой и никакими значимыми отклонениями. Здоровье – фигня, подправится, если что. А вообще, просто фигня, главное, чтобы подопытный был бодрым и здравым. Предпочтительно ребенком, подросток тоже пойдет. А еще Дамиан Зоннберг понимал сам без того, чтобы ему это говорил Ромуальдсен: ребенок, а может подросток, должен не иметь слишком прочных семейных и других связей. Ну, чтобы в случае чего их можно было и аккуратненько рассоединить.

Все это предстояло впихнуть в куцый текст объявления, которое следовало сделать одновременно и приметным, и неприметным. Чтобы, значит, дотянуться до целевой аудитории, и это не были представители высших классов гражданского и военного населения. Но и чтобы избежать самых корыстолюбивых из целевой аудитории – на кой бы исследовательской группе еще и такая проблема: в виде исков, компенсаций, проблем со СМИ и так далее, и список этот может оказаться бесконечным. Ну там еще чтобы возможным оказывался и некий простор для манипуляций, если что. И снова, дабы по возможности избежать огласки. Уж что-что, а огласка не каждому гражданскому проекту нужна и полезна, а такому, на который возлагают надежды космический флот, и, кажется, тот же Генштаб смотрит со вниманием, – тут уж все должно быть очень неприметно для широких слоев общества.

Нет, конечно же, никто не сомневался, что все делается во имя общества и за-ради служения ему. Дамиан Зоннберг наловчился говорить о самых высоких материях с такой убедительностью, которой еще три года назад не испытывал, так его вдохновлял бюджет, и так он считал возможным отработать свою зарплату. Да и вообще, пара людей, которые не особо стремятся быть неприметными, но на которых даже записной гад и крупный мерзавец Ромуальдсен смотрит с опасением, понуждают и не к такой красноречивости: что-то подсказывало Зоннбергу, что эти же двое не очень неприметных людей в темных костюмах, которые на них сидели, как доспехи – или как маска палача, – не поведут бровью, когда им по чипу, вживленному во внутреннее ухо, прикажут: «Того, того и того… ладно, можно и того. Убрать», а отправятся исполнять приказ. А Дамиану Зоннбергу очень хотелось жить долго. И получить все-таки возможность тратить честно заработанные денежки где-нибудь на Луне-2. Поэтому он старался. И да, поэтому он старался и быть красноречивым.

Ромуальдсена устраивала такая верткость Дамиана Зоннберга, не в последнюю очередь потому, что он сам знал много о жизни в казармах, о том, что за клоака такая Генштаб, о том, как убирали Смолянина и что из этого может пригодиться, если кое-кто из нынешних высших офицеров решит потеснить нынешнего же главу Генштаба. Но о гражданской жизни Ромуальдсен обладал очень скупыми сведениями. Так что Зоннберг был очень кстати. У него еще один талант неожиданно раскрылся – посреднический. Приходилось ведь носиться как ошпаренному от киберцентра к нейрокибернетикам, оттуда к психологам, оттуда – в центр органической химии, к Ромуальдсену на ковер, убедить его, что все проходит в соответствии с его представлениями, пусть и не совсем по расписанному им же плану, и снова к психологам, попутно заглядывая к отделу по связям с общественностью. Верток он был, этот Зоннберг, говорлив, причем говорлив так, что ни одна сволочь не могла упомнить, о чем он говорил, но оставалась твердо уверенной, что вот то, на что подписались, – это самое что ни на есть их личное, выстраданное, вымученное, основанное на убеждениях и чем там еще решение.

Ромуальдсена же почти устроило и объявление, которое после долгих мучений предложил Зоннберг. Такое же невзрачное и обтекаемое, как он сам. «Для участия в долгосрочном реабилитационном проекте приглашаются дети с особенностями развития». Что-то там еще о предпочтительности высокого коэффициента когнитивно-интеллектуального развития, об ограниченном количестве мест, и все. Но Ромуальдсен долго смотрел на каналы, которые размещали объявление.

– Южно-европейские земли? Крайний запад? Где ты только такие захолустья откопал? – вытягивал лицо Ромуальдсен. – В списке неподчиненных цивилизации земель?

– Практически, – снисходительно отзывался Дамиан Зоннберг. – Хвала министерству экономики и статистики, которое создает видимость полезной деятельности, ранжируя самые разные данные по самым разным параметрам. Мы берем телевещательные компании, отбираем города с населением менее тридцати тысяч, отбираем города, в которых доход населения составляет где-то ноль целых шесть тире восемь десятых по отношению к среднереспубликанскому, отбираем города, в которых детность превышает три единицы, отбираем города, в которых расходы на медицину превышают среднестатистические, и составляем многодименсиональную матрицу. Прошу обратить ваше внимание, господин вице-адмирал, несмотря на минимальные затраты на кампанию, мы уже получили что-то около трехсот заявок. Я не уверен, что окончательно согласился с вашим решением, что нам нужен только один кандидат, но даже этот пул, который мы можем создать из поступивших заявок, обеспечит одного, а при необходимости и второго.