Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)

У каждого — своё утро.

*

У каждого своё утро. Гарри после аппарации так и не зашёл в дом, сидел на садовой скамейке и думал о том, что уже и забыл, когда в последний раз проводил ночь, как подобает солидному отцу семейства и важному государственному чиновнику: в своей постели, в полосатой пижаме и чепчике или сеточке для волос, засыпая с книгой в руках, просыпаясь бодрым и счастливым под трель будильника... Ну, с чепчиком это он перегнул... Но факт налицо — скоро превратится в сову, а так любил раньше встречать рассвет... собственно, рассветы он теперь встречает регулярно, но они знаменуют не начало его дня, а конец. Поспать хоть немного и — на работу... Где там сейчас Лайабед? Учитывая, сколько Поттер в нарушение всех почтовых инструкций отвесил ему дополнительной энергии, уже наверняка на подлёте к Марселю. Надо будет завести себе лично птенца от этого замечательного безотказного филина, заодно посетить с детьми совиный питомник, Лил давно просилась.

У каждого своё утро. Соседка миссис Бониш уже поливает настурции на балконе, из дома номер 14 раздаётся капризный плач младенца, где-то за забором слышно мерное шуршание метлы дворника. Коржик, оглушительно тявкая, отважно воюет на газоне с поливальной системой, а Кричер прыгает вокруг, стараясь прикрыть лохматого «сэра» своими ушами от весело брызгающего фонтанчика. «Дурдом!» — раздаётся раздражённо из окна комнаты Джеймса, и громко хлопает, дребезжа стёклышками, резко опущенная фрамуга. Сон качает Гарри на нарастающей утренней волне, и просто нет сил подняться, зайти в дом, лечь в постель. Мало того, что надо тащиться по лестнице, так придётся снимать промокшие от росы ботинки, носки, расстёгивать ремень, стягивать брюки, рубашку — пытка!.. Спать сидя, скромненько примостившись ранним утром на садовой скамейке в собственном дворике — не самый плохой вариант: ну, кому мешает джентльмен, любящий встречать рассвет на свежем воздухе и дремать под тихие убаюкивающие звуки просыпающегося Лондона?..

Большой филин делает круг над далёким прибрежным городом, ловя в прицел зорких глаз дом адресата.

Коротконогий ушастый щенок с аппетитом жуёт толстого земляного червяка, отвоёванного у строгого эльфа в честном бою.

Какой я отец? Какой был муж? А любовник? С тем же Вудом, который ведь мне не чужой, которому я счастья желаю. А вышло как? Алкаш, что ли? И вообще... ЧТО ЭТО БЫЛО?

С Роном редко видимся, с Гермионой чуть чаще, но всё по работе, а с Невиллом и Луной совсем не... А Рон на пенсии, хотя не старый же, а я его отпустил, а он стал быстро терять молодость, погряз... отличный друг, не гад, не смешон, но... успокоился Рон... последнее, на что хватило Уизли — те наши буйные пьянки два года назад.

А Нарцисса Малфой не так уж проста. Вернее, совсем непроста, как и все Малфои. Все. Ещё одна грань в понимании. Вот и Драко я очень разным видел. Нарцисса внутри — страстная, горячая, смелая и упрямая. А Сай? Какой ОН внутри?

*

Шёлковый, плотный, будто бумажный, светло-бежевый кокон даёт трещину, потом другую, из тайного убежища медленно, с опаской разворачиваются тонкие длинные усики — и вчерашняя нимфа превращается в имаго (2). Кто вылезет на свет, цепляясь нетвёрдыми пока лапками за пористый край зелёного сочного листа?..

*

— Пап, а, пап. — Лили осторожно подёргала спящего отца за рукав. — Тебя там через камин Тедди Люпин спрашивает. Я сказала, что ты делаешь во дворе гимнастику. Так что уж ты меня не подводи, сам же учил, что врать нехорошо, поприседай тут хоть несколько раз, пару отжиманий сделай. — Она сонно потянулась и ушла досыпать, прихватив под мышку мокрого и усталого Коржика.

Гарри, качая головой, как лошадь, побрёл за ней. Надо всё-таки поспать хоть час по-человечески и заняться делами.

На душе у него, как ни странно, царил покой. Словно удалось, перебираясь через пропасть по тонкой, шатающейся, того и гляди готовой переломиться досточке, удачно перепрыгнуть на нужный берег, уверенно почувствовать под ногами твёрдую почву. Покой. Как будто он получил важное обещание, заверение, которое непременно, без вариантов, сбудется, что всё будет хорошо. У Вуда, у Нарциссы, у детей, даже у Коржика, у него самого. Будто воздуха свежего вдохнул после задымлённого помещения, нет, гулял неспешно, отдыхая, по лесу, по просторному полю, подставляя лицо чистому спокойному дыханию ветра, весь пропах этим ветром, запутавшимся в его волосах...

«Покой? Ну, мы это сейчас исправим!» — хмыкнула ехидная легкомысленная тётка Фортуна.

Стоящий на комоде нелепый квадратный эбонитовый ящичек фирмы “Элкод” с давно зафиксированной на частоте ВВС шкалой, который после падения в молочное море во время такого памятного собачьего переполоха стал хрипеть и самопроизвольно включаться, вдруг прорезал холл пронзительной мелодией... И голос Сольвая Сванхиля, поддерживаемый лиричной, чуть томной, медленной, местами надрывной, а местами лёгкой и плавнотекущей гитарной музыкой, зазвучал на весь дом:

Как милостыню дай мне слово жалости,

Я ложь твою приму покорно, трепетно.

А после позабудь меня, пожалуйста,

И отвернись спокойно, если встретимся...

(Пауза резанула Гарри по ушам, как гиперскачок давления при скоростном погружении, звуки гитары Кима ударили ещё сильнее).

Ты вправе презирать мою навязчивость.

Как тяжело тебе досталось, бедному!

Терпеть любовь и проявлять участие,

Когда не рвёт аорту страсть ответная.

(Голос исполнителя наполнился болью и сорвался почти в крик, а гитара — в крещендо!.. И снова полилась спокойная река мелодии: чуть горечи, скорей, печали или даже покорности...)

Уходишь, ангел мой.

Прости меня за глупые признания,

За то, что наши не слились дыхания.

И повернись спиной,

К воспоминаньям.

*

Они бегут толпой бездомных нищих...

Как тяжко быть любимым не любя!

И хоть ты для себя любовь не ищешь,

Я верю, что она найдет тебя.

*

Уходишь, ангел мой,

Благодарю, что был со мною рядом,

Что одарил меня прощальным взглядом,

И, не услышав “стой!”,

Мой покидаешь дом.

*

Уходишь, ангел мой...

(Эта пауза совершенно определённо расколола сердце Гарри на две половинки, перевернула их, поменяв местами, и снова прижала друг к другу, сильно-сильно, пусть срастаются...)

Я облака тебе сложу в дорогу.

И попрошу любовь тебя не трогать.

Покоен будь душой.

И отдохни немного.

Уходишь, ангел мой-й-й-й-й...

Немного хриплый, но очень чистый, не детский, звенящий сквозь время и пространство голос и звенящая же гитарная струна слились воедино. Приёмник поперхнулся и затих. Вокруг Гарри зазвенела тишина.

*

— Ким!

— А?

— Там с Саем что-то случилось. — Вслед за ярко-зеленой лохматой головой в крохотную ванную комнатушку (что и ванной-то назвать было стыдно: просто каморка для стирального бака), протиснулась вся Вантуле в пестром мини-халатике.

— А что он сделал? — Упырь уронил косяк в остывающую воду, недовольно крякнул и подтянул к груди длинные волосатые ноги, не вмещающиеся в металлическом “урыльнике”, как ребята звали сидячую ванну, поискал окурок под водой. — В смысле, с чего ты взяла?

Матильда уселась на бортик:

— Он мёд ест! — сообщила она шепотом, широко раскрыв густо подведённые фиолетовым карандашом глаза, без боевой раскраски очень симпатичные и даже красивые, природного светло-карего цвета.

— Ну и что? Сай же его любит...

— Кого?

— Мёд, дурында!

— Он сидит на подоконнике в одних джинсах и прямо рукой ест из банки, ну из той, с широким горлом. И смотрит. Вдаль. Понимаешь? — Наклонилась к другу названная дурында, окунув при этом в воду концы пояса и полу халата, но даже не заметила.

— Далеко не посмотрит: там забор и стена соседней многоэтажки. — Темноволосый Ким вдруг поднялся рывком, окатив Матильду водой. Проверенная подруга Мотыльков даже не взвизгнула: привыкла, и не такое бывало; но созерцание тела мокрого, голого, загорелого Упыря произвело терапевтический эффект на обеспокоенную девушку.