Герой не твоего романа (СИ)

Пожалуй, стоит немного разъяснить сложившуюся ситуацию. Главный злодей допустил, как это свойственно почти всем отрицательным персонажам, ошибку – он раскрыл карты перед одним из главных положительных героев. Его, конечно, тоже можно понять. О том, что «команда добра» создала амулет наподобие его собственного, Хичоль не догадывался (тут, впрочем, он сам был виноват). Кюхён с виду не представлял никакой опасности – ослепленный, измученный и лишенный боевой магии, он был еще более слабым и жалким существом, чем омега на позднем сроке беременности. Казалось, этому еле живому бедолаге можно рассказать все! И Хичолю захотелось похвастаться перед монахом своей злодейской гениальностью. Этим он разрушил все то, что так упорно создавал. Кюхён понял, что герцога он не встретит, а значит, амулет ему не передаст. Однако у него под рукой оставались еще два кандидата на использование силы. Монах, наверное, мог бы выбрать Джеджуна как более рассудительного человека. Но, увы, он был рожден в семнадцатом веке, когда женщин в качестве воинов никто не рассматривал. Тем более, уже замужних женщин, ставших матерями! Ну, вдруг бы омега погиб? Кто стал бы заботиться об Алексе и делать из Чанмина более-менее приличного человека? То-то и оно. Поэтому выбор пал на многострадального участника Super Junior. Он-то об этом не просил. Он и вампиром становиться не хотел, его вполне устраивали членство в поп-группе, работа на телевидении и рекламные контракты. Но с ним опять никто не посоветовался. Даже банального предупреждения – и того не было.

С настоящим Хичолем Кюхён не мог остаться наедине из-за ревности вымышленного. Однако тут весьма кстати Хёкдже влюбился в Джеджуна, решил, что Джеджун его не отталкивает, и захотел поиграть в Купидона, помогая другим парочкам. Молодой вампир проявлял свои лучшие душевные качества, и на самом деле Кюхён хотел только помочь ему не сбиться с этого пути добра. Но выбора не было, пришлось идти на обман хорошего, в сущности, парня. Кюхён попросил «его высочество» ослушаться отца и разрешить ему познать тайну сладострастия в объятиях Хичоля. Монах, правда, вообще не планировал заниматься сексом. Ему было совершенно не до чувственных наслаждений: жизненных сил оставалось с гулькин нос, а судьба мира висела на волоске. И если бы Хёкдже в комнате охраны все-таки смотрел на монитор, то он заметил бы, что Хичоль почему-то бьется под одеялом в конвульсиях, а Кюхён зажимает ему рот, чтобы он не кричал. Но первым неладное заподозрил Джеджун и, пока магическая сила с мучениями овладевала артистом, омега отвлекал внимание влюбленного вампира на себя.

«Вот это ты меня поимел,» – пробормотал Хичоль, когда вылез из постели уже с амулетом на груди. Он действительно еще никогда не испытывал ничего подобного, хотя к сексу это не имело никакого отношения. Сила теперь принадлежала ему, певец чувствовал, какая она огромная и неистовая. Однако применить ее получилось далеко не сразу. Майору Паку, например, чуть мозги не выбили, да и герцог едва не пострадал, пока перепуганный артист пытался использовать свои новые способности. Когда же наконец ему удалось прибегнуть к магии, спасенный оборотень этому вовсе не обрадовался. Ну, еще бы: он столько месяцев видел себя всемогущим, повелевающим стихией и способным одним щелчком пальцев устроить взрыв не слабее ядерного… А все это неожиданно отобрал дураковатый айдол.

Бить Хичоля Хичолем – моветон. Но откуда у простого монаха представления о хорошем вкусе?

Злодей не попробовал сразу стереть своего восставшего любовника в порошок – сжалился. Он просто потянул летающую ложу к себе, уверенный, что это ему удастся без труда. Но кабинка, управляемая сидевшим в ней певцом, пронеслась мимо. Хичоль спикировал к оборотню с пришельцем, подобрал обоих и помчался дальше, совершенно не соображая, куда и зачем. Вслед ему понеслись несколько шаровых молний и рев собравшейся на площади Шарля де Голля толпы.

– Чпок! – радостно заверещал Хичоль, когда у него получилось одним взмахом руки заставить все шаровые молнии раствориться в воздухе. При этом кабинка едва не врезалась в стену дома, потому что он повернулся назад и не следил за дорогой. Юно схватил его за уши, как тазик за ручки, и вернул в нужное положение.

– Мы с тобой сейчас все чпокнемся обо что-нибудь всмятку! – зырычал он, чувствуя, что гнев вот-вот польется через край. К Хичолю, конечно, он относился с большой симпатией, и неважно, с кем этот айдол спал: с ним, с монахом или со своей копией. Но как только на его груди очутился идиотский розовый бантик, он стал исключительно бесить. – Поднимись выше, чтобы мы не рисковали разбиться каждую секунду!

– Уши отпусти, – капризно потребовал Хичоль. Кабинка взмыла вверх, оставляя внизу крыши парижских домов; лишь после этого Юно великодушно разжал пальцы.

– Так чего, типа ты у нас круче всех в итоге оказался? – довольно бодро спросил Ючон, несмотря на то, что был весь залит кровью и не мог подняться с пола. – Вообще не ожидал! Юн, это типа знаешь как? Как положено у них там, в шоу-бизнесе. – Майор вытер лицо тыльной стороной ладони, но общую картину это никак не улучшило – он просто сильнее развез кровь. – В группу попасть – надо с продюсером переспать. В шоу чтобы позвали – даешь спонсору. Вот он и амулет по привычке через постель получил! А если бы ты, Юнище, с Кюхёном трахался, то, глядишь, сам бы сейчас в шоколаде был!

– Похоже на то, – мрачно ответил герцог.

– Да я-то с Кюхёном не трахался! – закричал Хичоль, хлопнув себя ладонью по груди. – Он просто передал мне эту штуковину!

– У него скромные запросы, ему хватило твоих поцелуев, – возразил Юно. – Сути это не меняет: ты получил привилегии, соблазнив того, кто их предоставлял.

Хичоль хотел продолжить пререкаться, но герцог помешал ему, указав вперед. Несколько домов одновременно объяло пламя, и это едва ли был обычный пожар. Певец подумал о том, что его нужно затушить, и сосредоточился на полыхающих зданиях. В первые секунды ничего не происходило, а мысленно ощущалось нечто вроде преграды, которая не позволяла воплотить желаемое в жизнь. Однако затем сопротивление пало, и огонь исчез в два счета. Это была первая победа над двойником, которая показала, что они могут сражаться на равных. Правда, вскоре кабинка перевернулась в воздухе, и пассажиры полетели вниз. Хотя до земли они все равно не добрались – вместо удара об твердую поверхность все трое пережили встречу с мягкой кроватью в уютном номере отеля категории «люкс».

– Как мы тут оказались? – спросил герцог, вставая на ноги и осматривая полутемное помещение. Судя по виду из окна – домам второй половины девятнадцатого века и вывеске кафе на французском языке – Париж они не покинули.

– Не в курсе, – пролепетал озадаченный Хичоль. – Просто когда я увидел, как навстречу моему носу несется асфальт, то захотел очутиться в каком-нибудь уютном и безопасном месте.

– Прекрасно, – сухо одобрил Юно. – Другой Хичоль может делать так же?

– Кажется, нет, – задумчиво произнес певец. – Он не может переноситься в абстрактные места, ему нужно всегда точно представлять себе пункт назначения. А тех, кто телепортируется вместе с ним, он должен обязательно касаться, хотя можно через одежду.

– Прелестно, эта сила еще и больше, – горько усмехнулся Юно, подняв взгляд к люстре в форме переплетающихся стеблей плюща. – Ючон, напомни мне, когда я увижу монаха, все-таки лишить его невинности. Без предварительных ласк и со скипидаром вместо смазки. Ючон, ты меня слышишь?

Герцог, недовольно хмурясь, обернулся. Майор с кровати не вставал и вообще не шевелился. Видимо, поняв, что теперь можно немного расслабиться, он позволил израненному организму отдохнуть и потерял сознание.

– Восхитительно! – громко сказал Юно. – Я тебя тут брошу, понятно?

Ючон никак не отреагировал на это заявление. Тогда герцог, посетовав на никчемность низшего класса, взял его на руки. В это мгновение стих какой-то шум, на который все трое до сих пор не обращали внимания. Через полминуты щелкнул замок, после чего из ванной вышла бледная полная женщина в одном полотенце, да и то на голове. Увидев посторонних мужчин в своем номере, она сначала застыла в глубоком шоке, а затем, принявшись орать громче полицейской сирены, раскрыла шкаф и стала бросать в них всю свою одежду.