Песнь об Ахилле (ЛП)

- Я по своей воле пришел предложить тебе помощь, - сказал он громко. И затем, повернувшись к толпе: - Сражаться вместе со столь благородными воинами наших земель - честь для меня.

И снова приветственные крики, громкие и долгие, которым нужно было немало времени, чтобы утихнуть. Наконец, будто окаменев лицом, Агамемнон сказал - терпеливо, что достигается лишь тяжким опытом:

- И впрямь, мое войско лучшее в мире. И я приветствую тебя, юный царевич Фтии, - он коротко ухмыльнулся. - Как жаль, что ты так задержался.

Это было почти оскорблением, но ответить Ахилл не успел. Агамемнон заговорил снова, и голос его разнесся над толпой: - Мужи Ахайи, мы слишком долго мешкали. Отправляемся в Трою завтра. Готовьтесь, собирайте лагеря. - Заключив этим речь, он отвернулся и пошел прочь по берегу.

Цари из ближайшего окружения Агамемнона последовали за ним, возвращаясь к своим кораблям - Одиссей, Диомед, Нестор, Менелай и другие. Но все остальные потянулись приветствовать нового героя - Эрифил из Фессалии и Антилох из Пилоса, Мерион с Крита и лекарь Подарилий. Люди со всех дальних уголков страны, привлеченные жаждой славы, предлагали свою дружбу и клялись в верности. Многие из них находились тут уже несколько месяцев, ожидая, пока соберется все войско. После столь тягостного ожидания, с лукавой усмешкой говорили Ахиллу, они рады любой невинной забаве. В особенности касательно…

- Царевич Ахилл, - прервал речи Феникс. - Прости мое вмешательство - позволь сообщить, что твой лагерь готов. - В его голосе слышалось неодобрение, но здесь, перед всеми, он не решался его высказать.

- Благодарю тебя, достойный Феникс, - отвечал Ахилл. - Вы извините меня?..

О, да, конечно, заговорили все. Они придут позже или завтра. Они принесут лучшего вина, и мы вместе почнем его. Ахилл пожимал руки, обещая, что так оно и будет.

***

В лагере мимо нас сновали мирмидоняне, перенося припасы, оружие, устанавливая шатры и навесы. Человек в церемониальном наряде, посланник Менелая, приблизился и поклонился нам. Его царь не смог прийти лично, о чем сожалеет, но он прислал своего человека, чтобы пригласить нас. Мы с Ахиллом обменялись взглядами. Тонкая дипломатия - с его братом мы дружбы не завели, так что самому Менелаю прийти было нельзя. Но привет и приглашение от него “лучшему из греков” последовало. - Играет на две стороны, - прошептал я Ахиллу. - Не может позволить себе нанести мне обиду, если хочет, чтоб ему вернули жену, - прошептал Ахилл в ответ.

Примем ли мы приглашение, спросил посланник. Да, сказали мы с самым царственными видом. Примем.

Основной лагерь был словно кипящее варево, движение самое разнородное - трепетали на ветру флажки, сохло выстиранное белье, дрожали полотняные стены шатров, сновали туда и сюда тысячи людей. За всем этим протекала река, со старой отметкой, поставленной, когда прибыли первые отряды - на локоть выше нынешнего уровня воды. Далее была рыночная площадь, агора с жертвенником и переносным помостом. И наконец - отхожие места, длинные, открытые канавы, где толпилось много народу.

Всюду, где мы проходили, на нас глазели.. Я все поглядывал на Ахилла, ожидая, что Фетида снова сделает его волосы ярче, а мышцы - мощнее. Но если она это и делала, я не заметил; обаяние, которое исходило от него, было его собственным - простым, безыскусным и полным сияния славы. Он приветствовал, подняв руку, тех, кто на него смотрел, он улыбался и здоровался с ними, проходя мимо. Я слышал слова, перелетавшие из уст в уста, вылетавшие из бородатых и щербатых ртов - Аристос Ахайон. Был ли он таковым, как о том говорили Одиссей и Диомед? Неужели они впрямь верили, что эти тонкие руки смогут победить целое троянское войско? Мог ли этот шестнадцатилетний мальчик и вправду быть величайшим из воителей? И везде, куда бы я ни глянул и где бы ни увидел этот вопрос, я немедленно видел и ответ. Да, кивали они друг другу, да, да.

========== Часть 18 ==========

В ту ночь я проснулся, хватая ртом воздух. Я был весь в поту, в шатре было душно. Кожа Ахилла, спящего подле меня, тоже была влажной.

Я вышел наружу, желая охладиться под ветром с моря. Но и здесь воздух был тяжел и влажен. Стояло странное затишье. Я не слышал ни трепетания полотнищ на ветру, ни шелеста незакрепленной снасти. Даже море стихло, и волны перестали накатываться на берег. Гладь морская была словно отполированное бронзовое зеркало.

Я осознал - ветра нет. И это было странно. Воздух вокруг меня словно застыл, его не тревожило ни малейшее колебание. Помнится, я подумал - если такая погода сохранится, мы завтра не сможем отплыть.

Я умылся, радуясь прохладной воде, потом вернулся к Ахиллу и попытался уснуть снова.

***

На следующее утро повторилось то же самое. Я проснулся весь в поту, горло пересохло, словно в засуху. К счастью, нашлась вода, которую ранее принес Автомедон. Ахилл тоже проснулся, потер ладонью вспотевший лоб. Нахмурился, вышел наружу, вернулся.

- Ветра нет.

Я кивнул.

- Сегодня нам не отплыть. - Наши люди - хорошие гребцы, но и они не смогут пройти весь путь на веслах. Нам нужен ветер, который погонит корабли к Трое.

Его не было. Ни в тот день, ни ночью, ни на следующий день. Агамемнону пришлось выйти на рыночную площадь и объявить, что отбытие снова откладывается. Как только задует ветер, мы отплываем, пообещал он.

Но ветра все не было. Мы страдали от жары, и воздух был горячим, как дыхание костра, он обжигал наши легкие. Раньше мы и не замечали, как обжигающ бывает песок, как жестки наши покрывала. Это изводило всех, то и дело вспыхивали драки. Мы с Ахиллом проводили все время у моря, ища хоть малейшего облегчения.

Идут дни, лбы хмурятся в беспокойстве. Две недели без ветра - это противоестественно, но Агамемнон ничего не предпринимает. - Я поговорю с матерью, - говорит, наконец, Ахилл. Я сижу в шатре, потея и ожидая, пока он призывает ее. - Это дело рук богов, - бросает он, вернувшись. Но мать не сказала - возможно, не могла сказать, - каких именно.

Мы идем к Агамемнону. У царя кожа красна и раздражена от жары, он зол - на ветер, на беспокойное войско и на всякого, кто хоть как-то старается придумать этому оправдание. - Ты ведь знаешь, что моя мать - богиня, - говорит Ахилл.

Агамемнон отвечает почти звериным рычанием. Одиссей предостерегающе кладет руку ему на плечо.

- Она говорит, что такая погода неестественна. Это боги желают дать нам какой-то знак.

Агамемнону не слишком по нраву это слышать, он бросает на нас сердитый взгляд и велит уйти.

Проходит месяц, изнурительный месяц душных ночей и иссушающих дней. Лица людей налились злобой, но драк больше нет - слишком жарко. Люди лежат в тени и ненавидят друг друга.

Еще месяц. Все мы медленно сходим с ума, задыхаясь под тяжестью неподвижного воздуха. Сколь долго еще это будет продолжаться? Это ужасно - сияющее небо, пригвождающее наших людей к земле, удушающая жара, когда борешься за каждый глоток воздуха. Даже мы с Ахиллом в своем шатре, всегда знающие, чем себя занять - даже мы чувствуем себя опустошенными. Когда это закончится?

И наконец, приходит весть - Агамемнон имел беседу с верховным жрецом Калхасом. Мы его знаем - он мал ростом, оброс кудлатой темной бородой. Некрасивый, с лицом хорька и манерой быстро облизывать языком губы, прежде чем что-то сказать. Но самая отвратительная его черта - глаза. Голубые, ярко-голубые. Когда люди говорят с ним, они смаргивают от его взгляда. Подобное пугает. Ему повезло, что его не убили при рождении.

Калхас уверен, что мы прогневали богиню Артемиду, но чем именно - не говорит. Лишь дает обычный совет - принести обильную жертву. Разумеется, жертвенные животные собраны, приготовлено вино с медом. На следующем собрании Агамемнон уведомляет нас, что он пригласил свою дочь помочь жрецам в проведении обряда. Она жрица Артемиды, самая юная из женщин, когда-либо удостоенных этой чести. Возможно, ей удастся утишить ярость богини.

Затем мы услышали еще кое-что - дочь Агамемнона прибудет из Микен не только лишь для жертвенной церемонии, но и затем, дабы выйти замуж за одного из царей. Свадьба всегда благодатна и угодна богам, возможно, это также поможет