Паучий престол I (СИ)

- На озеро – так на озеро, - Саске обыденно пожал плечами, но не сделал ни шага, все ещё хмурясь и за этим выражением скрывая собственную растерянность. Честно сказать, он слегка нервничал, даже пришел к выводу, что спал так плохо потому, что ему мешало волнение. Словно проигрывая один и тот же дубль несколько раз, но в разных вариациях, он пытался представить себе эту прогулку, намереваясь выработать линию поведения.

Да, намеревался, но с Наруто это было невозможно, потому что поступки блондина не поддавались анализу и прогнозированию, а ход его мыслей был ещё той загадкой, к которой хотелось подобрать ключик. Да, хотелось, но Саске не поддавался столь скоропалительному желанию, потому что привязанности ещё никогда не оправдывали того доверия, которое в них вкладывали. По крайней мере, в его случае. Итачи не в счет. Брат – это исключение, то самое, которое Саске презирал, которым пользовался сам лишь в единичном случае и ввиду которого не смог отказаться от Итачи, когда он перестал быть частью жизни семьи Учиха. К тому же, именно сейчас, когда он украдкой взглянул на Намикадзе, на его щеках вспыхнул предательский румянец, который, как надеялся сам брюнет, не будет воспринят самим блондином как-то двусмысленно. А все потому что, а ведь утром подросток совершенно позабыл об этом, вчера, перед сном, он размышлял над тем, а что было бы, если бы на пикник они с Наруто отправились только вдвоем?

- Это Ласка, - Наруто, держа в руках поводья, спрыгнул с лошади и подошел к нему, ведя за собой рыжую кобылу с белым пятном на морде. – Она завидно спокойна, так что не волнуйся, - блондин улыбнулся, - не сбросит.

- Я и не волнуюсь, - Саске нахохлился – да такими темпами первые морщины появятся у него ещё до совершеннолетия! Но как иначе нужно реагировать на столь выразительную близость, когда твое личное пространство сужается до закостенелых предрассудков, ломаясь под напором стремительного индиго? Тут либо подпускать, либо отталкивать – золотой середины нет, а Саске старательно пытался её найти, хотя и понимал тщетность своих попыток. Наруто просто не позволит – это единственное, что понял Саске. Для этого человека, в плане отношений, существует только черное и белое, и нет тех, которых можно держать на предельно допустимой дистанции, ожидая, когда понадобится эта мнимая связь. Наруто своей жизненной позицией напрочь выбивал его из колеи.

- Зато я волнуюсь, - этой улыбке невозможно было противостоять, в ответ на неё кощунством было хмуриться и притворяться, что тебя не цепляет, но все-таки Саске не поддался слабости, понимая, что подобной реакцией он обнажит всего себя, причем не только перед Намикадзе, и если Собаку волновал его мало, этот парень вообще, казалось, не придавал значения тому, что происходило вне его личностного мира, то Инудзука уже сейчас подозрительно щурился. – Я же в ответе за тебя, Саске, - это определенно было излишне, хотя, скорее всего, Намикадзе не вкладывал в эту фразу никакого двойного смысла, но Учиха был слишком честен сам с собой, чтобы не признать, что плевать он хотел на Собачника и его шельмовскую улыбку. Барьер был внутри него самого, вокруг него и, если нужно, вместо него, а Наруто тоже было плевать – и на его барьеры, и на мнение окружающих. Намикадзе всегда поступал так, как хотел, как считал нужным и правильным. Наруто, со всей непонятливостью его взглядов, убеждений и позиций, был индивидуален и ярок даже в каждом своем вдохе и взгляде. Саске таким не был. Он был выточен и огранен угодным и правильным, соответствующим и образцовым, должностным и показательным. Они просто были слишком разными, чтобы не притягиваться с такой гипнотической силой.

Он аккуратно взял поводья, стараясь не прикоснуться к руке Наруто, пусть его нарочитая осторожность была слишком заметна. И Намикадзе заметил: его светлые брови чуть сошлись на переносице, а глаза вновь взглянули из-под густой челки так, словно порицали за сдержанность, точнее, за обман… обман Саске самого себя. Но Учиха не мог иначе. Казалось, Наруто намеренно провоцирует его на чувства, эмоции, опрометчивые действия, которые он не мог себе позволить ввиду множества причин и обстоятельств. Возможно, стоило поговорить с Намикадзе, таки вытребовать ответы на свои вопросы, расставить все запятые и точки, перестать жить в неопределенности и двусмысленности происходящего, но Саске, впервые за последние несколько лет, был растерян. А ещё Саске боялся, но только пока ещё сам не понимал чего – то ли того, что после всех выяснений и объяснений Наруто перестанет быть его другом, то ли того, что тем самым он лишит себя пусть и крохотного, но все-таки шанса быть Наруто не только другом. Саске ненавидел понятие друг. Отныне. Потому что, как оказалось, грань между дружбой и… заинтересованностью может быть слишком тонкой и гибкой.

- Что, гарадской, стремаешься? - странно, но Саске не обиделся, пусть Инудзука намеренно над ним стебался и провоцировал его на ответные колкости. Он был благодарен, пусть так и не понял, то ли Собачник просто был в своем репертуаре, то ли оказался настолько сообразительным, что вовремя пришел ему на помощь, пока сам Учиха, поддавшись волне неуверенности, не повернул обратно, проще говоря, пока он не сбежал.

- Или, может, - Киба подался вперед, наклоняясь к шее лошади, и переходя на громкий шепот, - гарадской мальчик не знает, как оседлать деревенскую кобылу? – шатен рассмеялся, пусть его никто и не поддержал, но сам Инудзука находил свою шутку смешной и, похоже, ему было все равно на то, что друзья могли посчитать его придурком.

Похоже, внутри этой троицы существовало негласное правило, которому они неукоснительно следовали: всегда и во всем оставаться самим собой. Возможно, именно поэтому никто не таил зла на Гаару за его поступок. Возможно, именно поэтому выходки Кибы воспринимались с должным снисхождением. Возможно, именно поэтому Наруто не скрывал своей заинтересованности в нем. Но Саске так не мог, пусть и пытался в новой среде, где никто его не знает и он сам никому ничем не обязан, не прятаться за выработанными масками и не цепляться за марионеточные нити, которыми он был незыблемо соединен с фамилией Учиха. И Наруто, похоже, понимал, что что-то удерживает его в рамках, останавливает на полпути, одергивает, когда он уже готов сделать шаг, пусть и не знал истиной причины, поэтому и взял на себя ответственность за его, так сказать, адаптацию. Вот только самому Саске не нужно было внимание со стороны понравившегося ему человека только потому, что тот был ему чем-то обязан и просто выполнял данное обещание.

- Хн, - Саске не нравилась эта его вредная привычка всегда, когда он был уверен в своей правоте или же в своем превосходстве, издавать этот многозначительный звук, но, как говорил Ходзуки, в этом была его фишка, и Учиха превратил этот недостаток в достоинство, научившись произносить это “хн” с такой интонацией и в такой манере, что собеседник сразу же терялся.

- Поверь, Инудзука, - Саске, поставив левую ногу в стремя, обернулся, бросив на шатена превосходствующий взгляд через плечо, - я седлал ещё и не таких кобыл в то время, когда твоя собственная седлалка была ещё слишком мала для быстрых скачек, - и лихо запрыгнул на лошадь, даже сам удивившись тому, насколько привычно тело отреагировало на подзабытое ощущение. Нет, конным спортом Учиха не увлекался, но и глупо было думать, что он согласился бы на прогулку верхом, если бы не обладал соответствующими навыками. Просто сын четы Учиха должен быть безупречен во всем, так что в свое время он получил несколько базовых уроков верховой езды, пусть это так и не стало его увлечением.

- Да я чуть ли не с рождения в седле! – Киба, ожидаемо, возмутился, и Саске снова фыркнул, улыбаясь и поглаживая смирную лошадь по шее. Впрочем, он не злорадствовал, просто эта непосредственность шатена его забавляла и, в какой-то мере, уже стала частью его деревенской жизни.

- Так и я не совсем о лошадях, - Учиха решил добить и не прогадал. Инудзука вспыхнул, как расцветший мак, вдохнул, но так и не выдохнуть, меча просящие взгляды на Собаку и Намикадзе, которые предпочли отмолчаться в стороне. Наверное, он одеревенщился, раз позволил себе столь пошлую и неприемлемую шутку, но вины за собой подросток не чувствовал, считая, что Собачник справедливо напоролся на то, за что боролся. Скорее всего, его психолог, оправдывая окрыленное после шалости состоянии своего подопечного, выискал бы какое-нибудь заумное определение для сего феномена, уже до занудства привычно ссылаясь на травмированную психику ребёнка или же подростковое отрицание реальности через перенос сознания. А Саске было просто хорошо, и дело было отнюдь не в том, что он не оглядывался на правила и нормы, ляпнув то, что первым пришло на ум. Может, таковым и должен быть юноша его возраста? Может, в семнадцать лет вполне допустимо и простительно просто быть тем, кем ты есть?