Крестовский треугольник

На посту возле десятой палаты сидел уже другой конвойный.

— Не положено! – преградил он путь мужчинам. Петров, изящно козырнув ксивой, направился в комнату.

— А у вас что? — отрезал путь Роману конвоир.

— Это со мной, – торопливо проговорил Лев.

— Не положено!

— Пусти, брат там мой, – Роман состроил жалобное лицо.

— Не положено! – упорствовал охранник.

— Слышь, братан, — Ромка достал из внутреннего кармана деньги. – На вот, возьми. Только пусти. Умоляю.

Охранник оглянулся и, выхватив быстрым движением купюру, молниеносно засунул ее в карман.

— Ладно. У тебя пятнадцать минут.

Часть 16

Андрей тихо застонал. Голова сильно кружилась, мысли путались. Откуда-то со стороны доносилось металлическое звяканье, отдаваясь болью в черепной коробке. Он открыл глаза. Мутная пелена едва давала различать окружающие предметы. Тело будто затекло. Андрей попытался пошевелиться. Боль пронзила насквозь, вызвав новый приступ стона. Сознание медленно возвращало в реальность. Где это он?

Стены выложены белой кафельной плиткой, сквозь стеклянную дверь из коридора льется холодный электрический свет, в воздухе пахнет спиртом и какими-то лекарствами. Возле окна высокий несгораемый шкаф, выкрашенный в белый цвет. Рядом с кроватью приземистая тумбочка, наверху пристроились пузатые бутыли с прозрачной жидкостью. Возле двери раковина с зеркалом, рядом висит дозатор с мылом и держатель для бумажных полотенец.

Андрей перевел взгляд вниз. Похоже, что одежды на нем не было. Белая простыня укрывала тело. Из руки торчал пластиковый катетер, крепко зафиксированный пластырем.

Внезапно он вспомнил тюремную камеру и уносящиеся вдаль звуки «Атас… братва… цирики!», а дальше только тьма. Что произошло, как Андрей оказался здесь, он не помнил. Ясно было только одно, он еще жив.

Жуткие картинки стали возникать вспышками в его сознании. Андрей вспомнил, как его били, а потом подвергли унизительной пытке. На душе не было ровным счетом ничего. Ни злости, ни страха, ни обиды. Ее словно парализовало. Была лишь только не проходящая тупая телесная боль. Внизу все горело, отходя от обезболивающих. Мышцы ныли. Опухшие слипшиеся веки толком не открывались, позволяя смотреть на мир лишь сквозь узкие щелки.

***

Дверь открылась, и в комнату вошли двое: Роман и невысокий пухлый мужчина.

Рома? Что он тут делает? Рома! Сердце бешено забилось. Словно ледяная корка безразличия ко всему, сковывавшая до этого, треснула. Жгучая смесь обиды и радости наполнила сердце.

— Андрей, ты очнулся! — Роман кинулся к лежавшему на постели парню и, ухватив его за руку, присел возле кровати.

Что произошло? Почему Ромка так изменился? Последний раз, когда они виделись, любовник отпихивал Андрея от себя, грозясь удавить собственными руками. Обвинял в совращении сына. А теперь? Неужто до него наконец-таки дошло, что Андрей ни в чем не виноват?

— Прости меня, если сможешь… Прости… Ради бога, прости… — шептал Роман, прижимаясь теплыми губами к тыльной стороне тонкой кисти. – Санька мне во всем признался… Прости, что не поверил тебе… прости…

Как он мог не поверить?! А что, если бы Санька не признался? Жалость к себе сдавила горло. Андрей осторожным движением освободил ладонь из Ромкиных рук и уставился в стену.

— Кхм…— напомнил о себе стоявший поодаль Лев. – Я, конечно, дико извиняюсь, но нам нельзя терять время. Андрей…

Он подошел к койке, держа в одной руке планшет с закрепленными на нем листами бумаги, в другой – шариковую ручку.

— Писать сможешь?

— Что?

— Забыл представить. Это Лев. Он вызвался помочь. Сделай, как он говорит. Прошу тебя. – Крестовский смотрел умоляющим взглядом. Стоит ли верить ему? Но Андрей не в той ситуации, чтобы выбирать. Возможно, это его единственный шанс на спасение от тюрьмы.

После наркоза во рту все пересохло, язык едва шевелился.

— Попить дай! – попросил парень.

— Сейчас, – засуетился Роман, доставая из сумки прихваченную по дороге в больницу бутылку воды.

Налив в кружку немного, он поднес ее к губам Андрея. Тот сделал несколько глотков и тихо произнес:

— Так что я должен написать?

— Жалобу на имя начальника СИЗО о нарушении правил содержания и заявление в прокуратуру о том, что подвергался в камере пыткам, унижающим человеческое достоинство. Нам необходимо добиться инициирования внутреннего расследования и прокурорской проверки в Крестах. А там уже положитесь на меня.

Андрей взял протянутую ручку. Рука тряслась. Лев придерживал планшет, пока парень писал под его диктовку документы. После того, как все было готово, Петров беглым взглядом прочел написанное, и, захлопнув планшет, посмотрел на парня.

— Если придет Золотарёв и начнет снова давить, не вздумай писать добровольное, понял? Все. Я полетел.

— Лев! – Роман подошел к мужчине и протянул руку. – Спасибо тебе огромное!

Петров крепко сжал ладонь и похлопал Крестовского по плечу.

— Держитесь. Все будет хорошо!

***

После того, как Петров ушел, Андрей повернул голову к стене, не желая больше смотреть на Романа.

— Андрей… — осторожно позвал его мужчина, но тот будто не реагировал. – Я все понимаю… я очень сильно виноват перед тобой, но постарайся понять меня…

— Уходи, — прошептал Андрей.

Роман стоял возле койки друга, виновато опустив голову. Повисла пауза. Слышно было, как за дверью переговариваются медсестры, как бренчат иглы и шприцы, падая в металлические лотки, как везут по коридору очередную каталку с новым пациентом.

— Я принес тебе все необходимое, — прервал молчание Крестовский. – Наверное, я пойду. Мне уже пора.

Парень даже не шевельнулся. Только когда Роман вышел, по щекам Андрея покатились слезы. Он судорожно всхлипывал, не в состоянии справится со своими переживаниями. По вине Романа ему пришлось пройти через весь этот ад, и еще ничего не закончилось. Хватит ли у него сил на то, чтобы справиться со всем этим? Ведь те жуткие воспоминания, что еще так свежи в памяти, никуда не денутся, навсегда останутся с ним. Они будут являться ему в самый неподходящий момент, сниться по ночам, заставляя вздрагивать каждый раз, когда за дверью слышатся чьи-то шаги, не чувствовать себя в безопасности, где бы ни находился. Ему уже никогда не отмыться от этой грязи. Андрей чувствовал дикий стыд за то, что с ним сделали. Но почему стыдится именно он? Разве же он в этом виноват? Если не он, то кто? Рома, который сдал его милиции? Или Санька, решивший избавиться от него таким нелепым способом? Или же те, кто заполнил их головы глупыми невежественными предрассудками? Сможет ли он когда-нибудь забыть все, что с ним произошло? Научится ли жить с этой новой памятью?

***

Расчет Петрова оказался верен. Благодаря связям, Льву удалось быстро добиться прокурорской проверки СИЗО. Золотарёв не успел толком сообразить, что произошло, как ФСИН начало расследование в Крестах, поэтому вскоре Евгения Петровича отстранили от дела Вересова. Новый следователь оказался человеком непредвзятым. Санькино признание о том, что он подстроил свое совращение, приложили к материалам дела, и оно было закрыто с пометкой «за недостаточностью улик».

Андрей пошел на поправку. Уже на третий день его перевели из реанимации в общую хирургию. Охрану с палаты сняли. И Роман, дававший взятки за свои визиты конвоирам, теперь беспрепятственно мог навещать Андрея в больнице, договорившись с зав. отделением об отдельной палате для парня.

Дома Крестовский практически не появлялся, приходил только ночевать. С утра заезжал в больницу и ехал в офис. После работы, захватив приготовленные Катей туески с едой, мчался обратно в клинику.

Андрей по-прежнему не хотел разговаривать с Романом, но деваться было некуда, кроме Крестовского, в городе у него никого нет. Трепетная забота друга подкупала.

Отеки и рубцы на коже потихоньку стали проходить. Андрей уже мог узнать себя в зеркале, но зеленовато-сиреневые синяки, расплывшиеся по лицу, еще напоминали о пережитом. С Ромкиной помощью он стал вставать с кровати, правда, сидеть еще не мог. Каждый подъем, как и обратное возвращение в лежачее положение давались с трудом. Вечером Роман приходил часов в восемь и, в ожидании конца назначенных процедур, пытался развлечь Вересова всякими байками, стараясь никак не затрагивать тему их отношений. Мужчина понимал, что Андрею нелегко забыть ужасы тюремного заключения и простить его.