Девятая Парковая Авеню (СИ)

Чудо шевельнулось, открыло абсентовые глазки, похлопало ресничками, не понимая, о чём речь, сладко зевнуло, а потом, кажется, проснулось.

— Ты… — противень внезапно стал мал для его разогнувшегося тела, и я подхватил его на руки. В наступившей вечности я стоял, тесно обняв его, и его повисшие ноги медленно обвивались вокруг моих, а кухня, дом, город и вся молчаливая вселенная исчезала, чтобы не возродиться более. И в вакууме я прислушивался к пульсу Кси, ловя ртом его дыхание — единственный воздух, который остался. В нём было мало кислорода, но много сладости. Дуновение ветра из чужого мира… из сознания, в которое мне лишь предстоит войти. Глаза помимо воли закрылись, и губы сами нашли его пухлые со сна губки и впились в них. Умирающая вселенная вернулась в хаос и последним водоворотом засосала нас обоих.

Я влетаю в чёрную дыру, дыру перехода между прошлым, которое выбрало меня, и будущим, которое выберу себе сам. Если смогу. Смогу ли?

«Детка, мы сможем?!»

*

— Нет, — коралловые губы сильно покраснели, но выглядели непреклонно. — Ничего у нас не получится, Ангел. Всё, что я у тебя осмелюсь попросить, так это билет в Хельсинки и беспрепятственную посадку в самолет авиакомпании “Finnair”.

— Почему?

— Почему Финляндия? Там живёт Шейла Суораан, моя кузина.

— Нет, о ней я знаю, босс рассказал. Я спрашиваю, почему не получится?

— Потому что… подожди меня минутку, — Ксавьер галопом сбегал в свою комнату и принёс мне обтрёпанный деловой ежедневник со сломанным замочком. — Это дневник моего отца. Где-то в середине — я нарочно не оставлял закладку, чтобы ты сейчас не прочитал — находится откровение, которое разделит нас навсегда. Ты думал, я возненавижу тебя за то, что ты убил папу, но поверь… то, что в дневнике, хуже, гораздо хуже.

— Что может быть так страшно, детка?! — я обнял его подрагивающие узкие плечи и покрыл страстными поцелуями несчастное нахмуренное личико. Он не отвечал, принимая поцелуи и, кажется, заставляя себя ничего, кроме них, не чувствовать. Мой нежный котёночек… мне остаётся лишь догадываться, как тебе больно в эти минуты.

И, как всегда, молчание. Безмолвие, намертво застрявшее между нами. Ни жалостливых просьб остаться, ни отчаянной, но пустой угрозы суицида, ни упрёков в бесчувствии, ни его признания в любви. Теперь-то понимаю, как глупо его ожидать. Я веду машину, Кси держит меня за свободную от руля руку, на коленях у меня лежит наследие Максимилиана Санктери, сумевшего достать меня из ада (грустная перефразировка слов Шеппарда), а впереди виднеются огни аэропорта LAX. «Отпусти», велел Руперт. И убей надежду. Я хочу любить, Господи, я хочу любить человека и его тело, а не абстрактный образ в душе! Дьявол, у меня ведь даже нет ни единой фотографии Ксавьера! Ладно, вернусь на свой страх и риск и стырю что-нибудь у него в доме…

Новая мысля, подкинутая растерзанным куском мяса в груди: а есть ли вообще из Лос-Анджелеса рейс в Хельсинки, и, при наличии, по каким дням? Никто не проверял, я не ходил в Интернет за расписанием, мы едем в аэропорт как путешествующие автостопом… готовые сесть в любую попутку. А так нельзя. Никто здесь такого не позволит. И ждать рейса до послезавтра или ехать за ним в другой город мы не можем: нас найдут, по самым скромным оценкам, через три часа и обезвредят.

Выяснилось, что рейс есть. Причём Ксавьер по всем признакам родился под счастливой звездой в цветастой распашонке: самолёт летает два раза в неделю, и один из этих полётов зарегистрирован именно сегодня и именно через три часа, за которые я спокойно

(«Спокойно?! А что это такое?»)

куплю для Кси билет и провожу его. Потом я, пожалуй, наплюю на просьбу Руперта и покончу с собой ещё до того, как лайнер “Finnair” вырулит на взлётную полосу. Кто меня остановит? Вот именно, что никто.

*

Полчаса назад я благополучно без всяких телесных повреждений приехал домой с охапкой фотографий, сделал контрольный звонок в художественный штаб, затем зарылся с головой в постель и взял дневник Макса. Лапочка наврал: закладка была, просто тонюсенькая и незаметная… она и раскрыла мне книгу на нужной странице, где оранжевым маркером Ксавьер обвёл для меня несколько абзацев:

«И последнее, самое главное, что мой новорождённый ребёнок никогда не должен узнать — это то, что я сделал не в пору необузданной юности, когда ушёл из школы и подался в банду одноглазого Арни… а в зрелом возрасте. Два с половиной года назад.

В ту безумную ночь я поссорился с женой и подался в паб, где страшно надрался и решил оттянуться, как в молодости. То есть взломать чьи-то богатые хоромы и изнасиловать что-нибудь вкусненькое. Я обожаю сладкое.

За два квартала от заведения стоял приличный такой, опрятный дом, я подумал, что там наверняка есть кто-нибудь, с кем можно будет славно поразвлечься. И правда: я нашёл супружескую пару, довольно свежую, симпатичную цыпу и её пожилого муженька. Последнего я прикончил сразу, выбросив из окна, а затем за ногу затащил по лестнице обратно в дом. Его голова приятно стучала о ступеньки, хруст выломанных рёбер ласкал мне уши. Я порезал ему живот и оставил лежать в коридоре. После этого я хотел выебать его крепко связанную жёнушку, но по её сильно-сильно перепуганному виду и мгновенной покорности догадался, что она пытается меня отвлечь. Принести себя в жертву и уберечь какое-то сокровище. А какое сокровище может быть у замужней женщины? Только ребёнок.

Я пресёк все причитания ударом ножа и пошёл на поиски. Они были недолгими. И вознаградили меня так, как… нет, это неописуемо, не поддаётся никаким словам. Сначала у меня даже возникла мысль не трогать этот шедевр природы, а потом я поднял его с кровати, рассмотрел поближе… и алкогольные пары ударили в мозг окончательно и бесповоротно.

[Весь следующий кусок текста, занимающий два абзаца и 281 слово, удален из соображений цензуры, так как содержит графическое описание секса с несовершеннолетним. По всем возникшим вопросам обращайтесь к автору.]

В пьяном наваждении, в дымном угаре… меня застигло утро. Я еле заставил себя уйти. Приползти домой, упасть и забыться коротким сном… в котором я увидел всё, что натворил этой ночью, от бара до запертой двери в детскую. Дальше сон обрывался. И сколько бы раз я ни видел его опять, спустя годы — за дверью детской комнаты всегда была лишь тьма и моё тяжёлое пробуждение. Кто-то будто нарочно закрывал от меня мою жертву. Чтобы я больше никогда его не нашёл. Чтобы не вернулся и не повторил своё преступление.

С виду мальчишке не было и …..ти лет. И я сожалел лишь об одном: что в самом начале развлечения он потерял сознание, закрыв и скрыв от меня свои драгоценные ярко-синие глаза. Два сапфира на белом лице, сливавшемся с белой подушкой».

*

«Нет… Мозг? МОЗГ?! Да нет же…

НЕТ!»

~~~~~ Конец третьей части ~~~~~

========== 18. Шаг в сторону (Часть 4) ==========

****** Часть 4 — D.E.A.D. ******

(Destroy Enforce of Absolute Darkness — Разрушительная Сила Абсолютной Тьмы)

Сердце оступилось на самом краю (какого обрыва?), с трудом некоторое время балансировало, судорожно притягиваемое забвением и отчаянно оттаскиваемое мной, и всё-таки провалилось в бездну с завывающе-тоскливым криком. Ударилось о дно, разбившись на мельчайшие осколки. Соберётся ли вновь когда-нибудь? А я продолжил чтение, неспособный удивляться тому, о чём фактически догадался сам… Методом от противного и методом исключения. И ещё задолго до того, как принял из рук Ксавьера дневник. Дошёл до последней страницы:

…вчера Летиция умерла от метастазов рака в лёгких. По моей вине. Полгода назад она нашла мой дневник и прочитала. То адское откровение. Она курила с десяти лет. Но эти последние шесть месяцев она просто не выпускала из рук сигареты. Смотрела на меня как на чудовище… избегала разговоров. И таяла. Чахла, пока вчера… я лишил Кси матери!

Но уже ничего не изменить. С того дня, когда я искалечил душу ребёнка… изнасиловал маленькую синеглазую прелесть… с тех пор я потерял покой. Один и тот же кошмар продолжает сниться мне, каждую ночь. Я живу в маниакальном желании отыскать мальчика, если он не умер. А даже если и умер… живой или мёртвый, я хочу, чтоб он принадлежал мне, мне одному. Я знаю, что это сумасшествие. Проклятое сновидение, запертая дверь в его комнату медленно лишили меня разума.