Три лишних линии (СИ)

      Лазарев закрыл глаза и попытался восстановить в памяти то, что только что видел. Хотелось на всякий случай сохранить всё в памяти. Вдруг когда-нибудь ему снова захочется прочувствовать это: утренний свет, стыки на потолке, старая люстра, грохот закрывающихся дверей лифта из подъезда, ощущение чужого тела рядом…

      Кирилл даже не пошевелился, когда Лазарев встал.

      — На сегодня какие планы? — спросил Кирилл, читая за завтраком сообщения в вайбере.

      Лазарев уже не так бесился из-за телефона: Кирилл на самом деле отвечал редко и в последние дни ни с кем из своих новых знакомых не встречался. Лазарев даже подумывал сказать, что он в тот раз вовсе не имел в виду, что Кирилл не должен ни с кем общаться. Он всего лишь просил ни с кем не заниматься сексом, но — он так был устроен — признавать свою вину было тяжело, даже если он знал, что неправ.

      — Что-то хотел предложить?

      — Нет, то есть… Меня тут зовут кое-куда. Днём.

      — Иди.

      Кирилл подумал секунду и что-то набрал в телефоне.

      — Я часам к пяти вернусь. Может, к шести.

      — Ладно, — Лазарев подумал, что это как раз может оказаться удобным. — У меня тоже кое-какие дела.

      Он ушёл с кухни в зал и встал возле окна: «патрол» снова был там. Не реальная слежка, а угроза. Лазарев почти не сомневался, что легко сможет затеряться в людном месте.

      В спальной хлопнула балконная дверь: Кирилл пошёл курить. Интересно, эти люди, которые за ними следят, что они об этом думают? Не кажется ли им странным, что шестнадцатилетний подросток открыто курит при отце. Илью Лазарев пару раз ловил: один раз нашёл поломанную сигарету в куртке, когда выворачивал карманы перед стиркой, один раз соседка увидела его курящим в арке соседнего дома. Оба раза Лазарев устраивал разгон. Это было года полтора или два назад. С тех пор Илья то ли бросил, то ли поумнел и скрывался тщательнее.

      Как он там? В незнакомом городе. Один. По письмам всё было нормально. Похоже, Илье там нравилось. Конечно, необходимость путешествия с чужим паспортом его удивила, но он, кажется, воспринимал это просто как приключение.

      Кирилл бесшумно подошёл сзади. Лазарев услышал шаги, только когда он встал у него за спиной. Поворачиваться Лазарев не решался — было тяжело смотреть Кириллу в глаза.

      Тот вдруг коснулся его плеча — странно и непривычно. Он почти никогда раньше так не делал. Никогда не начинал первым.

      Кирилл провёл пальцами наискосок к лопатке, потом вдоль позвоночника.

      Лазарев почти раздражённо задёрнул штору и произнёс:

      — Не надо.

      Ему казалось, что Кирилл подкатывает к нему в качестве извинения за то, что куда-то уходит с друзьями сегодня, но на самом деле это он был виноват перед Кириллом, и виноват в гораздо худшем…

      Кирилл запустил ему руку в штаны, неуклюже погладил там — это не вызвало никакого желания.

      — Давай не сейчас. Я просто… — Лазарев не знал, что сказать: не говорить же Кириллу, что сегодня собирается забрать у него ключи и отправить в Москву.

      — А так? — Кирилл, не выпуская пояса штанов из рук, словно пытаясь удержаться за них, опустился на колени.

      Штаны поползли по ногам вниз вслед за ним.

      Лазарев сначала вытянул вперёд руку, но она повисла в воздухе, а потом упала. Он не знал, что хотел сделать.

      Кирилл стоял перед ним на коленях и смотрел вверх. Он немного приподнял брови, и от этого на лбу появились две неглубокие морщинки.

      Их взгляды встретились буквально на секунду — в глазах у Кирилла был упрямый и отчаянный блеск, и Лазарев перевёл свои на трусы: они слегка оттопыривались. Это было странно и смешно. Лазарев сам, мозгами, ещё и сообразить не успел, что к чему, а у него уже стояло.

      Кирилл провёл ладонями по его ногам от коленей вверх, а сам выдохнул и опустил глаза. Он быстро облизнул губы и начал стягивать с Лазарева бельё. Он делал это медленно, словно тянул время. Лазарев даже не подозревал, что на то, чтобы спустить трусы до коленей, может уйти целая минута. Он теперь не видел глаз Кирилла, видел только, как тот часто моргает и тёмные ресницы то ложатся на щёки, то быстро взлетают вверх.

      Лазарев сделал шаг назад и привалился к подоконнику, Кирилл пододвинулся ближе и наконец коснулся члена рукой. Не обхватил, а прижал к животу и секунду подержал так, словно прислушиваясь к биению пульса под своей ладонью. Лазареву казалось, что сердце сейчас колотится где-то в животе, в самом низу, там, где была рука Кирилла. Мышцы на животе непроизвольно сокращались, дыхание от этого становилось сбивчивым и неровным. Он приоткрыл рот — дышать было нечем, так стало вдруг душно и жарко.

      Прохладные, немного влажные пальцы сомкнулись на члене и потянули его вниз. Кирилл придвинулся ещё, наклонился и наконец поймал губами головку. Это было похоже на поцелуй: Кирилл не торопился брать в рот по-настоящему. Он почти сразу же разомкнул губы, на секунду отпустил, чтобы во второй раз надеться немного глубже.

      Лазарев положил одну руку Кириллу на затылок, и тот чуть заметно вздрогнул, а губы сжались под головкой чуть плотнее. Кирилла хотелось толкнуть вперёд и вдавить член дальше в его маленький рот. Лазарев еле сдерживался, так безумно, по-животному этого хотелось, но он только сильнее стиснул попавшие меж пальцев волосы. Они были короткими, тут же выпадали, и он ловил их и опять пытался ухватить и удержать.

      Он смотрел прямо перед собой, опускать глаза было почти что страшно.

      Кирилл взял ещё чуть глубже. Его губы скользили по члену мокро и грубовато, возвращались к головке, а потом опять доходили до самых пальцев, которые стискивали и мяли основание члена. Стискивали так, что Лазареву было больно, но он не был способен это осмыслить. Эти твёрдые, нервно сжимающие его пальцы и мягко ласкающий рот — они погружали Лазарева в состояние мучительного транса, колеблющейся смеси удовольствия и страха.

      Он наконец опустил глаза и увидел, как его член входит в раскрасневшийся рот Кирилла, и — наверное, потому, что всё случилось слишком неожиданно — его не покидало ощущение, что это происходит не с ним. Лазарев чувствовал тупое, ноющее возбуждение, но главным было вовсе не то, что делал сейчас Кирилл с его членом, главным было то, что на это можно было смотреть. На напряжённое лицо, слабо порозовевшие щёки и растянутый членом рот, красный, мокрый, округлый.

      Лазареву показалось, что он кончит прямо сейчас — потому что возбуждение сжимало всё внутри, выдавливая воздух и не давая вдохнуть, но пальцами Кирилл стискивал его слишком сильно, давление и боль отвлекали и всё глубже топили в горячей удушающей трясине.