Три лишних линии (СИ)

Кирилл сходил ещё ночью, сразу после дурацкой драки и секса на полу. Вернее, Лазарев его отправил.

      Кирилл без сил рухнул на него после того, как кончил. Уткнулся лицом в шею и тёрся мокрым лбом о его ухо. Может, и не тёрся: Лазареву казалось, что это никакая не ласка, что Кирилл крутит головой, словно говорит кому-то «нет». Для ласки движения были слишком резкими и быстрыми. Отчаянными.

      Лазареву хотелось положить руку Кириллу на затылок, успокоить, пригладить взъерошенные волосы… Он уже поднял её, но, на пару секунд задержав над затылком Кирилла, убрал, так и не коснувшись.

      Лазарев чуть повернул голову:

      — Ты весь сигаретами провонял. Сходи волосы вымой.

      Кирилл, язвительно откомментировав лазаревское чистоплюйство, всё же ушёл в ванную.

      В отличие от него Лазарев на ноги поднялся не сразу — искал положение тела, в котором будет не так больно вставать и в котором нагрузка придётся не на пресс. Он побрёл в спальню, снял рубашку, на которой осталось несколько пятен спермы, и начал расправлять кровать.

      Постель была давно готова, а Кирилл всё не приходил. Лазарев снял джинсы и носки, приготовил чистые трусы и сел на кровать ждать. Надо было самому идти первому, он бы за две минуты сполоснулся. Можно, конечно, было пойти и сейчас — Кирилл наверняка не запер дверь, но сейчас к нему, наверное, не стоило лезть. Лазарев лёг на кровать и уставился в потолок. Лежать было хорошо — так почти ничего не болело, только щека немного ныла. На мысли о том, что неплохо бы поискать в аптечке чего-нибудь обезболивающего, хотя бы аспирина, иначе он будет просыпаться от каждого шевеления, Лазарев вырубился. Он не слышал, как пришёл и лёг рядом Кирилл. И боли тоже никакой не чувствовал, пока, проснувшись, не потянулся за телефоном, чтобы посмотреть, сколько времени.

      От чересчур резкого движения мышцы продёрнуло болью.

      — Вот бля! — охнул Лазарев, так и не сумев дотянуться до телефона.

      Кирилл на секунду открыл глаза, сощурился, усмехнулся и пробормотал:

      — Расходишься…

      Потом он перевернулся на живот и закрыл глаза.

      Кирилл был прав — тяжело было доползти до ванной, а потом мышцы почти перестали болеть. Лазарев постоял у зеркала, рассматривая синяки, а потом полез в душ.

      Кирилл проснулся в одиннадцать. Пока он хлебал минералку на кухне, Лазарев открыл дверь и окно в их комнате — чтобы перегар выветрился. Тяжёлый кисловатый запах, как и брошенные на пол джинсы и грязная рубашка, как скомканная салфетка на столе и боль в скуле, напоминал о вчерашней ночи. Лазарев поморщился: эта драка казалась чем-то приснившимся. Если бы у него не болело подреберье, он бы, наверное, решил, что всё это было игрой воображения, что так из подсознания прорывалась наружу неприязнь к Кириллу…

      Лазарев долго сидел на кровати, пока не услышал, как пищит на кухне микроволновка: Кирилл разогревал омлет.

      — Извини, что я вчера… — Лазарев вошёл на кухню и заговорил, не глядя на Кирилла. — Ну, что я полез к тебе… что ударил…

      — Бывает, — пожал плечами Кирилл.

      — Ты как? Болит что-нибудь?

      — А, фигня. Вот когда у меня дед нажирался и кто-нибудь вякал, вот тогда…

      Кирилл не договорил и принялся за омлет.

      Они немного поговорили о всякой ерунде — тщательно обходя стороной вопрос о том, где и с кем эти четыре дня развлекался Кирилл. Вообще-то Лазарев, пока ехал в поезде, решил, что сразу же с утра скажет Кириллу, что тому надо будет вернуться в Москву — не в лоб объявить, что они расстаются, а вроде как начать его понемногу к этой мысли готовить, но после вчерашнего это был явно не лучший момент.

      Разговор не клеился, и Лазарев, чтобы чем-нибудь занять руки, взял книгу — ту самую тёмно-зелёную, что недавно читал Кирилл: на подоконнике рядом с еле живым кактусом выросла уже целая стопка.

      — Потом на место все поставь, — указал на неё Лазарев.

      — Поставлю. Я их просто все читаю.

      — Разом?

      — Одно и то же скучно.

      — А-а… — протянул Лазарев, открывая обложку. — «Классика английского детектива». И как?

      — Я почти всё раньше читал. В школе ещё. А ты что читаешь?

      — Я журналы больше или по работе что-нибудь.

      Кирилл отпил кофе, а потом сказал:

      — Дай-ка мне вон ту, самую нижнюю.

      Лазарев подал книгу, и Кирилл начал быстро перелистывать страницы:

      — Один рассказ прикольный, но самый конец… Я не въехал. В смысле, понятно, чем кончилось, но… Как же он назывался-то? Короче, там всё как в кино, происходят убийства третьего числа каждого месяца, и следователь понимает, что они происходят не в случайных местах, а образуют фигуру на карте. Ромб. Он догадывается, где будет последнее убийство, едет туда, чтобы предотвратить, но оказывается, что это его убийца туда специально заманивал. Злодей, понятное дело, произносит финальную речь, рассказывает, как он всё спланировал, какой лабиринт построил. А потом вот что… Тут я не понял, слушай: «Лённрот в последний раз подумал о загадке симметричных и периодических смертей, — Кирилл читал чётко и красиво, с совсем не такими интонациями, с какими обычно говорил: — В вашем лабиринте три лишних линии, — сказал он наконец. — Мне известен греческий лабиринт, состоящий из одной-единственной прямой линии. На этой линии заблудилось столько философов, что не мудрено было запутаться простому детективу. Шарлах, когда в следующей аватаре вы будете охотиться за мной, симулируйте (или совершите) одно убийство в пункте А, затем второе убийство в пункте В, в восьми километрах от А, затем третье убийство в пункте С, в четырех километрах от А и B, на середине расстояния между ними» — Кирилл выдохнул и поднял глаза на Лазарева: — Бля… Ты следишь, да? «Потом ждите меня в пункте D в двух километрах от пункта А и пункта C, опять же на середине пути. Убейте меня в пункте D, как сейчас убьете в «Трист-ле-Руа».

      — Дай сюда, — Лазарев протянул руку за книгой. – На слух ни хера не понял.

      — На! Там вообще-то просто: прямая делится пополам, потом половина ещё раз пополам и так далее.

      — А чего тогда спрашиваешь? — Лазарев вчитывался и пытался мысленно нарисовать эту самую линию.

      — Про философов и вообще. То есть, это какая-то известная штука должна быть. Ну, какой-нибудь греческий миф, да? Про прямую линию.

      Лазарев подумал:

      — Не знаю таких мифов. Погугли.

      — Сразу не нашлось, совсем не про то в поиске выдаётся. Но я особо не искал, думал, ты знаешь.