Три лишних линии (СИ)

      Кирилл его пока не видел, и он наблюдал за ним точь-в-точь как в тот день, когда они встретились у гольяновского мака. Кирилл не видел, и это был последний шанс что-то изменить. Лазарев посмотрел на рюкзак, который нёс в руке.

      Он сжал зубы и пошёл к Кириллу. От неровной, словно бы колыхающейся красноты стен станции Лазареву стало не по себе. Он впервые в жизни почувствовал что-то напоминающее приступ клаустрофобии; ему хотелось вырваться наружу, за пределы этого гнетущего, обступающего со всех сторон цвета и стен, напоминающих незаживающую рану. На долю секунды ему даже показалось, что вся кровоточащая полость станции чуть заметно сжалась — это было похоже на вдох или сокращение сердца.

      Рот наполнился густой пенистой слюной. Лазарев с трудом её проглотил и махнул рукой наконец заметившему его Кириллу.

      Кирилл сразу же уставился на свой рюкзак:

      — Это что за?..

      — Я объясню. Пойдём, — Лазарев потянул его к платформам, подальше от сутолоки, и быстро, напряжённо заговорил: — У меня проблемы с одним человеком… с людьми. Это опасно. Если ты останешься, то всякое может быть. Тебе надо уехать. В квартиру возвращаться нельзя. Я поэтому собрал твои вещи, — Лазарев сунул рюкзак Кириллу в руки.

      Тот машинально взял его.

      — Мы типа уезжаем? Куда?

      — Нет, — затряс головой Лазарев. — Ты уезжаешь. Я… я буду тут решать, что делать. Тебе надо срочно назад в Москву. У меня серьёзные…

      — Да с хуя ли ты… — возмутился Кирилл, и Лазарев тут же схватил его за руку повыше локтя и пихнул к стене.

      — Слушай меня! — прошипел он. — Проблемы очень серьёзные, уезжай в Москву. Сегодня же. Понял? Ты понял?

      Он разжал руку, когда проходящие мимо женщины покосились на них с Кириллом.

      — Проблемы у тебя, а я…

      Лазарев опять не дал ему договорить: он вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный вдвое конверт:

      — Тут десятка на дорогу и так, на всякое. Купи билет на автобус прямо сегодня. Сейчас. Это очень серьёзно, — он посмотрел Кириллу в глаза. — На поезде ехать нельзя.

      Тот непонимающе и немного обиженно сводил брови и молчал. Это было хорошо: он наконец-то задумался, начал соображать.

      — Автобусы тут стоят, недалеко, у Московского вокзала, — уже гораздо более спокойным тоном сказал Лазарев. — Утром будешь дома. За тобой тоже могут следить. Сразу на автобус не садись, сначала походи, где людно, сделай несколько пересадок, чтобы точно за тобой никто не увязался. Мне жаль, Кирилл, но так надо. Я, может… Ну, я позвоню, когда всё разрулится.

      — Понятно, — неразборчиво процедил сквозь сжатые губы Кирилл.

      — И отдай, пожалуйста, ключи, — чужим, механическим голосом выговорил Лазарев, протягивая руку.

      Кирилл пошарил в кармане джинсов и с размаху шлёпнул ключи на раскрытую ладонь.

      — Всё? — с вызовом спросил он.

      — Кирилл, подожди, — попросил Лазарев. — Я не хочу, чтобы… В смысле, всё так повернулось… неожиданно. Дай объясню. Это не от меня зависит, если бы только от меня…

      — Проехали, — Кирилл перекинул рюкзак из одной руки в другую. Глаза были опущены, а рот с чуть подёргивающейся нижней губой зло сжался.

      — Обещай, что уедешь отсюда. Я не шучу. Надо уехать. Ты понял? — Лазарев снова потянулся рукой к Кириллу.

      Тот отступил на шаг.

      — Да понял я.

      Он забросил рюкзак на одно плечо и резко развернулся. Лазарев сделал последнюю попытку:

      — Кирилл, ты можешь не психовать, а просто выс…

      Кирилл даже не обернулся и пошёл к платформе. Какое-то время Лазарев следил за ним, но потом потерял из виду, когда Кирилл смешался с одной из группок людей, ждущих, когда откроются двери. Поезд ушёл буквально только что, и Кирилл должен был ещё с пару минут простоять на платформе.

      Лазарев делал пару неуверенных шагов в его сторону, но потом пошёл к эскалатору. Не было никакого смысла бежать за Кириллом. Даже если он успеет, даже если заставит выслушать, то что… Ничего.

      Хорошо, что Кирилл хотя бы взял деньги. Лазарев думал сейчас, что ступил: надо было положить в конверт больше.

      Лазарев открыл глаза, поворочался в кресле и попытался вытянуть затёкшие ноги. Во рту пересохло, а голова была тяжёлая, будто с похмелья.

      Он посмотрел на часы: проспал он всего минут сорок, если не меньше. Лазарев снова закрыл глаза, веки щипало так, словно он их долго тёр.

      Через две минуты он уже снова дремал, сквозь сон слыша разговоры соседей, сидевших сзади. Потом они заговорили громче, к ним присоединились ещё пассажиры — они уже знали, что в Торфяновке сейчас пробка, пусть и небольшая, минут на двадцать, и очень оживлённо это обсуждали.

      Спать не получалось.

      Лазарев достал засунутую в угол сиденья маленькую бутылочку с водой и отпил. Ничего, поспит там, на той стороне, когда приедет. Всё равно он не успеет вылететь из Хельсинки сегодня.

      Вечер он провёл за долгим и одиноким ужином на веранде пивного ресторанчика напротив Александровского сада. Несмотря на светлую ночь в саду было темно, как будто там текло своё собственное, независимое от остальных время. Лазарев бессмысленно пялился в эту темноту, почти не обращая внимания на то, что ест и пьёт. Он снова и снова думал о том, как утром, всего лишь несколько часов назад, Кирилл опустился перед ним на колени… Он как будто знал что-то или чувствовал. Или наоборот: не чувствовал ничего и решил отсосать человеку, который собирался в этот самый день кинуть его.

      Вообще-то он давно уже Кирилла кинул. Всё было решено.

      Лазарев вспоминал его открытое и неуверенное лицо, опущенные ресницы, и оно медленно и неумолимо перетекало в другое, непонимающее и рассерженное, болезненно выбеленное холодным светом ламп, бесцветное и неживое на фоне красных стен. Он жмурился, чтобы выдавить этот слишком яркий, словно взятый не из жизни, а с какого-то безумного рисунка образ, и делал машинально новый глоток пива.

      Утром, когда заведение закрылось, Лазарев немного побродил по улицам, а потом на такси поехал к гостинице, от которой отходил его автобус в Хельсинки. Он думал, что уснёт сразу же, как опустится в кресло, но впал в какое-то нездоровое возбуждение: если он пересечёт границу, то… То всё закончится. Шансы на то, что его отыщет Николай Савельевич, ничтожно малы. Когда он поймёт, что произошло, то вряд ли отправит кого-то на поиски: затраты на розыск за рубежом таковы, что долг проще списать.