Лишних нет. По закону Джа (СИ)

— Прошу.

Трапезничать остались на кухне. Чонгук снял фартук и справился о вкусе, Юнги, втянув живительный глоток, показал «отлично». И как-то слово за слово взял и выдал о том, что Намджун козлина последняя и вся эта ситуация коробит, как еще ничто в жизни не коробило.

— Не прощу гада.

Поддавшись эмоциям, он и не заметил, как ни с того, ни с сего посветлело лицо Чонгука.

========== 2. own paradise ==========

Вечер среды. Шуга со смены, устал, как собака, на тему личной жизни старательно не грузится. Когда катится по пизде - надо наблюдать сверху и не догонять. Ко всему прочему, дилер дал драпу, потому что в районе стали шуршать полицейские, и Юнги дёрганый и не по приколу злобный, расшвыривает в прихожей обувь и спотыкается о чужой рюкзак.

— Пиздюк, ты перестанешь мне мины на входе подкидывать или нет?! Хочешь, чтоб я ноги переломал?!

И так безудержное веселье, а тут еще и гость зачастил, которому ключики выданы, поскольку помимо того, что он периодически мешается под ногами, он еще и активно помогает, невольно поддерживает.

Чонгук нашёл приставку, джойстики, один из которых даже починить успел, а Юнги всего-то отвлекался, чтобы закинуть вещи в стирку и причесать бардак на мозговом чердаке.

Опять поиграли, поели, давай вести беседу: Шуга ложится на диван и протягивает ноги на колени Чонгука, а тот благоговейно залипает на него и мнёт щиколотки. Привязался, как щеночек, продолжает тащиться от прущего из хёна свэга. Юнги не сильно-то и дурак: видит, какое оказывает влияние, вызывает интерес, но дистанцию не сокращает принципиально. Одной паре друзей-молодожёнов на него похрен, так хоть кто-то печётся в часы сердечных штормов.

Осмотрев пассию Намджуна, Чон скорчил такую рожу, что грех было не рассмеяться в голос.

— Привёз в Сеул подарочек, да? — грустно усмехнулся Шуга.

В принципе, всё с ним ясно. Родители загнали в угол, предложив дочурку какой-нибудь важной шишки, которая тоже протирала юбчонку на бизнес-курсах. Они встретились, у них «сошлось», пестик к тычинке и прочее, химическая комплементарность. Да, у Юнги тоже были женщины, но то, как он с ними мучился, умоляя в сортире беспробудно спящий орган восстать из сосисочного состояния, он тоже прекрасно помнит.

— Не бывает так. О том, что он би – речи не было. Как это вообще понять? — Юнги крутит-вертит пальцы. — Если ты гей, то никакие буфера и складочки, кнопочки и розочки уже не заманят.

— Но никто же и не знает, спят они или нет?… Может, она развлекается, как хочет, а Намджун просто… — Чонгук пытался рассуждать здраво, но вдруг понял, что ему это не нравится: выгораживать, переубеждать. — Да нет. Намджун приличная сволочь.

— Надеюсь, у них обоих мандавошки заведутся, — пожелал Юнги и злодейски загоготал.

Чонгук поддержал и несколько минут они жёстко стебались над гетеросексуальными отношениями. Такое могут позволить себе только прокачанные пидоры. Вообще, дружеский душок в их народившемся дуэте Шуге по нраву. Малой свалился, как снег на голову, зато вовремя.

Желудок населён китами. Вставать готовить пожрать дико влом. Лажа лёжа. Юнги просит передать ему джойстик и ленно зевает.

— Еще партейку загамаем, Банни?

Во-первых потому, что так звали друга Марли - Банни «Вейлер» Ливингстон, а во-вторых, потому что Юнги честно считает, будто Гук похож на большеглазого анимешного кролика, а там то чудное созвучие с английским. Короче, прижилось.

— С удовольствием сыграем, без базара.

— Имей в виду, с тебя ужин, — на всякий случай предупреждает Юнги. — Я просёк, что ты готовить умеешь. Сам понимаешь, бесплатно со мной время проводить не получится.

— Приготовлю, что захочешь.

— С тобой приятно иметь дело, Чон Чонгук.

И опять он «тусит» до самого вечера, а потом жалко гнать домой и Юнги разрешает ему остаться на диване, а уходя, накрывает пледиком и приговаривает: «Банни-пабо» в качестве заклинания от сглаза.

***

Тэхён возвращается домой и первым делом видит в постели только недавно проснувшегося Чимина в позе мыслителя, подсаживается к нему и целует в висок, вдыхает сладковатый клубничный запах полосатой туники, недавно намыленного тела.

— Как мой малыш?

— В порядке. Приве-ет, — Чимин обхватывает его крошкой-коалой и целует, с некоторых пор он болезненно переносит даже недолгую разлуку.

— Послушай… — Чимин хотел бы поговорить о проблемах Юнги, но рука Тэхёна заползает под простынь и гладит член. Мучительный стон. — Тэ…хён.

— Я так хочу тебя трахнуть, — басит Тэхён на ухо, медленно заваливая Чимина на лопатки и избавляя от одежды. — Я очень соскучился, невероятно.

Чимин тоже и выгибается ему навстречу, задирая рубашку, впуская в согретый воздух между бёдрами. Часто дыша, он позволяет Тэхёну зацеловать шею и облизать ключицы, а затем втиснуться пальцами в промежность. Он всё чаще позволяет ему быть сверху, не то потому, что устаёт на работе, не то из-за его воспылавшей после загулов и ошибок мужественности.

Тэ распускает руки, загребает Чимина почти жёстко и, прихватив за волосы, тащит ниже, к поясу джинсов. Насильно.

— Отсосёшь папочке, м?

Ничего страшного. Ролевые вкусности. Просто Чимин забыл снять свой ошейник с медальоном, он ставит виноватые мокрые глазёнки.

— Да, папочка.

И охотно прикладывается с минетом, тянет из Тэхёна возбуждающие гласные и повиливает задницей, до которой тот дотрагивается и, разведя половинки, занимается растяжкой, попеременно облизывая пальцы.

— Грязный ты сучонок, — восхищается Тэхён, а потом пихает и даёт ему пощёчину в рамках воспитательного процесса, и еще разочек. — Не смей так смотреть на меня!

— Прости, папочка…

На покрасневших щеках проступают отпечатки. Зацепив Чимина за загривок, Тэхён швыряет его на живот и прикладывает лицом в мягкость одеяла, льёт душистый лубрикант на подрагивающий стояк и входит, разрушая созданную тишину.

Кулачки Чимина тонут в складках простыни, он выпячивает зад и вульгарно стонет, насаживаясь на Тэхёна, глядящего сверху вниз на прилежные старания вышколенного мальчишки.

Кожаная ручка плети аккуратно ложится в ладонь.

В эти минуты, когда Тэхён перевоплощается, Чимин всегда чуточку напуган: партнёр разительно меняется и становится похожим на ненасытного маньяка, выходит за пределы NC.

Он лупит Чимина по ягодицам, размашисто и плавно, приговаривая: «Давай, шлюшка, работай, вот так». Стыдясь положения, Чимин приближается к оргазму быстрее. Ирреально так мочить бельё слюной, но Чимина пидорасит по кровати, пока Тэхён ворочает его, чтобы жарить во всех позах - сбоку, по-собачьи, с пассивом сверху, миссионера. И не жалеет сил, пыхтя над ним и сбавляя темп именно тогда, когда до экстаза всего ничего. Чимин кричит на него, ругается, получает удар по груди. Кожаные ползунки гладят соски, живот пачкается смазкой, он слышит хлюпающие звуки и мычит, посасывая протянутые Тэхёном пальцы.

Тэ разводит стройные ноги танцора, откидывает плеть и, склонившись, манит поцелуем-обманкой. Не поцеловал. Сплюнул ему на скулу и тут же слизал, ухмыляясь. Он чёртов извращенец. И принимается душить лакомую возлюбленную, взбивая всмятку простату.

Иллюзия безопасности. Чимин сам давит на ладонь, которой его мучают, хрипит и чувствует, как разрывается атомами, которые перетрахались уже между собой. Господи, как он любит Тэхёна, идиота-гения, девочку-альфача, уникальнее которого уже не придумаешь.

Чимин зашёлся криком, содрогаясь и проваливаясь под Тэхёна и глубже: анальный оргазм не то, что получается легко и всякий раз. Расцарапав едва зажившую с прошлого раза спину, Чим смазал рукой жижу на прессе и приготовился к финалу Тэхёна, который возвысился над ним и кончил на лицо, заставив проглотить последние капли.

Садизм меняется на заботливость в мгновение ока, и вот уже Тэхён обтирает Чимина салфетками, целуя его в сахарные губки.

— Так о чем ты хотел поговорить, милый?

— О том, милый, что завтра на репетиции мне придется принимать кетонал… — с кряхтением поворачиваясь на бок, отвечает Чимин и шлёпает переусердствовавшего Тэхёна по протянутой к заду руке.