Книга листьев (СИ)

Делать этого я, конечно, не стал. Тони должен был отоспаться.

Он проснулся к пяти часам вечера. Я как раз жарил на кухне замороженные гамбургеры, которые отыскал в самом дальнем углу морозильника. Все эти дни мне было не до еды, и теперь я чувствовал волчий аппетит. Тони возник на кухне бесшумно, как всегда. Он улыбнулся мне, когда я обернулся к нему от плиты.

– Будешь есть? – спросил я.

– Да.

Я поставил перед ним тарелку с гамбургерами, на которых еще скворчал жир. Надо было видеть, как он набросился на них. Моим глазам представилось уникальное зрелище – настоящий Тони без прикрас. Он клал гамбургер между двумя ломтями хлеба и впивался в него зубами. Он перехватил мой взгляд и подмигнул.

– Садись, – сказал Тони. – Иначе я тебе ничего не оставлю.

Угроза была реальной. Пока на сковородке поджаривалась очередная порция гамбургеров, мы сосредоточенно расправлялись с теми, что уже лежали на тарелке.

Наевшись, Тони притянул меня к себе за шею и поцеловал в губы.

– Спасибо, – сказал он.

2 апреля.

Я вчера не смог ничего дописать, Тони вышел из ванны, в которую надолго забрался, как только мы поели. С ним что-то произошло, и ради этого что-то я готов был бы вытерпеть все, что угодно, еще тысячу раз.

Он вышел из ванну отмытый, чисто выбритый и порозовевший. Влажные волосы завились в мелкую спираль, я понимаю, что у меня вкус, как у пятнадцатилетней прыщавой соплячки, но он выглядел просто как рекламная картинка. И главное, он улыбался. Он похудел, под глазами лежали тени, но он улыбался и глаза его сияли. Я с облегчением увидел, как за те несколько часов, которые он провел со мной, уменьшились, сократились до толщины нитки страшные ручейки голубого света в его глазах.

– Иди мыться, – сказал он мне весело. – Ты похож на приютского мальчика времен Оливера Твиста.

Я, не выдержав, хрюкнул от смеха. Мне теперь все было весело, даже проклятая Книга, лежавшая у меня на столе и ощущавшаяся всей кожей, больше не пугала меня.

Только залезши в горячую ванну, в которую я вбухал два колпачка розовой пены, я понял, что три дня не мылся, словно для того, чтобы не смывать с себя несчастья и отчаянье. И как же хорошо, почувствовать, как они слезают с тебя, как мертвая кожа. Я сидел в облаке пены и дудел себе под нос какую-то песню, слова группы “Квин”, музыка народная, и щедро поливал голову шампунем. Одно присутствие Тони в квартире делало меня счастливым настолько, что хотелось прыгать до потолка. Я был жив, и он был рядом, больше мне ничего не надо было, даже в случае атомной войны.

Когда я наконец вышел, было уже восемь часов. Тони в одних трусах лежал в спальне на кровати и смотрел телевизор. Увидев меня, он улыбнулся и сказал:

– Ложись со мной.

Я снял халат и лег рядом, ни о чем не думая, ничего не желая: только лежать тут, слышать его дыхание, чувствовать жар его тела, и расслабиться, наконец, забыть о боли, терзавшей меня так долго, словно она была сном.

Он приобнял меня за плечи, бездумно глядя на экран, где шел футбол, потом внезапно склонился надо мной. Я просто не поверил своим глазам. В его глазах бы страх. Настоящий ужас, мой ледяной Тони боялся, что я прогоню его. Он не просто не хотел уходить из-за Книги. Он не хотел уходить из-за меня.

– Стефан, – сказал он дрожащим, перехваченным от волнения голосом. – Стеф, ты... ты меня не выгонишь?

Я не мог ничего ответить, только губами пошевелил. Его лицо исказилось от волнения, как от боли, он внезапно всхлипнул и стал целовать мне лицо, жадно, быстро, с каким-то отчаяньем, словно хотел отдать все, все, что у него было, за меня, за то, чтобы я был рядом. И шептал между поцелуями о том, как я ему нужен, как он меня любит, как я дорог ему, как он мучился без меня. От болезненного, острого счастья у меня слезы потекли по лицу. Он стал вытирать их ладонями, как слепой, просил меня не плакать, называл какими-то безумными ласковыми прозвищами, целовал в губы, в глаза, я слышал, как бьется его сердце, быстро и страшно, этот стук звоном отдавался у меня во всем теле.

Потом я перестал плакать, и мы просто лежали, прижавшись друг к другу в блаженном незрячем забытьи Я больше ничего не боялся и чувствовал себя таким сильным, как никогда. Наверное, в этом и есть смысл нашей связи. Я смог почувствовать свою силу, а он – свою слабость…

4 апреля.

Ужасно забавно смотреть на Тони. Он ведет себя, как впервые влюбившийся мальчик – с поправкой на его возраст, опыт и врожденную скрытность. Он всегда был хозяином положения, всегда был старше, умнее, опытней (кстати, я тут узнал, что он и вправду старше меня, ему тридцать один), а теперь я безоговорочно понимаю, насколько сильнее его в некоторых вещах и насколько больше его понимаю. Он, видимо, внезапно, с ужасным удивлением осознал, что в мире могут существовать люди, такие же ценные для него, как и его собственная персона. Он смотрит на меня так, словно я состою из звездного сияния и ангельских хоралов, но если видит, что я ловлю этот взгляд, отводит глаза. Он стал говорить мне комплименты, обычно он ограничивался суховатым “Ты мне нравишься”, что было вполне честно, он не собирался мне ничего обещать и никак меня обольщать. Но тут он заметил, какие у меня глаза и ресницы, а вчера потащил меня в магазин, покупать одежду. Что ни говори, вкус у него есть. Хотя я сам бы никогда себе это не купил, смелости бы не хватило. Но спорить не буду, я был не прав, оказывается, меня можно одеть так, что я сам себе понравлюсь. А Тони сиял, как девочка, которой купили новую куклу. Продавцы, правда, на нас посматривали, но что тут поделаешь. В каком-то смысле я даже был счастлив, что они это видят. Что Тони теперь мой и это видят все. Не знаю, сколько это продлится. Но во мне нет прежнего страха, что все оборвется внезапно. Потому что внутри себя я знаю, что теперь это надолго. Что это не иллюзии и не обман. Я не знаю, как и чем, но мне удалось привязать его к себе. Наверное, нечестно этим гордиться, но что плохого в том, что я хочу быть рядом с ним?

И еще одна важная вещь. Мы съездили к Исмаэлю, вдвоем. Тони познакомился с Аароном и совершенно очаровал Рахиль. Аарон подошел к делу очень серьезно, он повел Тони пить кофе, и мой друг потом мне сказал, что он осторожно, но настойчиво расспрашивал его обо мне и о том, каковы наши отношения. Аарон самый деликатный человек на свете, но при случае он может быть упрямым, как баран. Видно, я действительно его сильно беспокоил.

Я сперва пришел к Исмаэлю один. Он был мне рад, стал спрашивать меня про Книгу, и я ему честно рассказал все, что было. Он чуть нахмурился, потом попросил привести Тони. Забавно, но я впервые видел своего хладнокровного возлюбленного почти напуганным. Когда он появился на пороге, они с Исмаэлем почти минуту смотрели друг другу в глаза. Потом Исмаэль сказал “Проходи” своим глуховатым мелодичным голосом, и Тони подчинился, как загипнотизированный. Он сел на стул, нервным, бессознательным жестом зажав руки между колен. Исмаэль присел перед ним на корточки и, высвободив одну его ладонь, взял ее двумя руками. Некоторое время он молчал, улыбаясь едва заметно, и смотрел на лицо Тони, по которому изредка проходила судорога.