Книга листьев (СИ)

– Что тебе нужно? – тихим ровным голосом осведомился Стефан.

Он не смотрел в лицо Тони.

– Ты на работу? – непонятно зачем осведомился тот.

– Да.

Тони чувствовал, что Стефан выстраивает между ним и собой прозрачную, упругую, но абсолютно непреодолимую стену. Это обескураживало, но сдаваться Тони не собирался.

– Мне нужна твоя помощь.

– В чем?

– Ты догадываешься.

– Ни черта я не догадываюсь! Оставь меня, пожалуйста, в покое!

Стефан захлопнул дверцу машины, забыв запереть ее, и стремительным шагом ринулся к проходной.

– Стефан!

Тот на ходу сделал судорожное дергающееся движение рукой, словно отбрасывал от себя что-то, но не обернулся.

– Стефан! – Тони рванулся за ним.

Стефан успел нырнуть в проходную. Тони, попытавшегося проскочить туда следом, остановил охранник.

– Ваш пропуск, мистер.

Тони остановился, сжав кулаки. Он с удовольствием разнес бы и проходную, и студию вместе со всеми находящимися в ней людьми. Охранник смотрел на него подозрительно. В глазах его ясно читалось намерение потребовать у Тони документы.

Он развернулся и пошел прочь. Из ближайшего телефона-автомата он позвонил Стефану на студию. На просьбу позвать его, приятный женский голос ответил:

– Одну минуточку.

Минуточки не прошло, когда Стефан взял трубку. Он сказал "Алло", но не успел Тони раскрыть рот, как в ухо ему заныли гудки отбоя. Тони с ругательством швырнул трубку на рычаг. Она соскользнула с него и закачалась на гибком шнуре, стукаясь о стенку кабинки.

Делать было нечего, приходилось возвращаться в гостиницу. По дороге Тони купил еще бутылку коньяка и какие-то крекеры. До вечера он лежал в номере, не смотрел телевизор, ни о чем не думал, потягивал спиртное и с блаженством чувствовал, как все сильнее кружится голова и мускулы превращаются в слитки бессильной плоти. Пока он отсутствовал, в номере побывала горничная. Тони порадовался, что с утра взял себя в руки и оттер ванную. Если где-то в уголках и осталось одно два пятнышка крови, они не могли навести на подозрения. Еще Тони попросил принести в номер бритву, потому что свою старую, испачканную в крови, с омерзением выбросил. Он побрился и тут же отправил новую бритву за окно. Он не хотел рисковать.

Когда начали сгущаться вечерние тени, Тони снова запаниковал. Еще одной подобной ночи ему не пережить. Он с трудом спустил ноги с дивана. Нужно было ехать к Стефану. Если он не впустит его, Тони готов сидеть у его дверей хоть до рассвета.

Стефана не оказалось дома.

Тони упорно давил на кнопку звонка, все сильнее стискивая зубы. Как бы ни был упрям Стефан, упрямство Тони ему не одолеть. Протрезвонив без толку пятнадцать минут, Тони решил, что в квартире, должно быть, все же никого нет. Ничьи нервы не выдержали бы такого тарарама.

Тони спустился вниз и узнал у консьержа, что Стефан домой с работы еще не возвращался. Тони попросил у него телефон, позвонил на студию и узнал, что Стефан уехал два часа назад.

Выйдя из дома, Тони уселся на лавочку и попытался вспомнить все места, где мог быть Стефан. Первым делом ему в голову пришла сестра Стефана, но Тони не знал ее адрес. Он вернулся к консьержу и попытался выяснить это у него. Консьерж оказался не осведомлен.

Оставалась, правда, возможность, что Стефан отправился не к сестре, а в один из своих клубов. Тони порадовался, что запомнил адрес местечка, где они побывали несколько дней назад.

Посетителей клуба его появление взволновало, чтоб не сказать шокировало. Образ Стефана, бессловесной жертвы собственной злой фортуны, рушился на глазах. Сначала он появляется в клубе с потрясающим красавцем, который танцует с ним и вообще демонстрирует самые нежные чувства. Но это еще можно списать на случайное везение, от которого не застрахованы даже самые закоренелые неудачники. А теперь этот красавец, пьяный и несчастный, рыщет по всем клубам в поисках Стефана. Такое не укладывалось в голове. Словно Статуя Свободы переложила факел в другую руку.

В клубе Тони дали адреса других заведений, где мог оказаться Стефан, но где живет его сестра, никто не знал. В телефонном справочнике нашелся перечень адресов без малого тридцати Рози ***. Тони решил объехать их все.

29 марта, вечер.

Как это все глупо. Я просто пустое место. Ничто. Ноль. Я всегда это знал, и если что-то давало мне иллюзию иного, то это была только иллюзия. А без него я вообще мертв. Странно, так странно. Есть же люди, которым приносит удовлетворение работа, спорт, спиртное, наконец. А мне просто нужен человек, которого я бы любил, а он любил бы меня. Только мне этого не дают. Чего бы я попросил у Бога, если бы он говорил со мной? Денег? Я мог бы жить во дворце. Но я соглашусь стать последним бомжом, просящим милостыню и спящим под забором, только бы со мной был тот, без кого я жить не могу. Вот уж точно, что толку, когда приобретешь весь мир, а душу потеряешь? И самое главное, что я никак не пойму: потерял ли я душу, когда его выгнал или наоборот, жить с ним и подчинятся ему и означало ее потерять? Какая разница, все равно он не любит меня. Он уже забыл обо мне, как забывают о проколотой шине, когда ее поменяли на новую. Он найдет кого-нибудь, кто поможет ему закончить перевод, найдет того, кто будет спать с ним, предоставит ему свой дом. Женщину, мужчину, ему же все равно. А я подохну без него, как собака под забором, потому что я не могу с этим справиться, с этим ужасным сосущим чувством, словно меня терзает голод, который можно утолить только им, его близостью. И все-таки я никогда, никогда, никогда не вернусь к нему, потому что лучше сдохнуть от этого голода, чем жить рядом с ним, зная, что ему безразличен. Я не могу больше ощущать себя каким-то предметом обстановки, домашним животным, просто безличной частью окружающего мира. Будь ты проклят, Тони.

30 марта, утро.

Вчера я прорыдал весь день, уснул только со снотворным. Дело плохо. Мне снова приснился сон. На этот раз он был ужасней всех предыдущих. Я не просто видел этот ужасный лес, я шел по нему, через густой подлесок, без дороги, без тропинки, между огромных узловатых серых стволов. Вообще-то я люблю лес, когда мне становилось совсем худо, я обычно уезжал за город и бродил там целый день, деревья словно вливали в меня новую силу, а тут я чувствовал себя так ужасно, словно попал в какую-то Цитадель Зла, как в книгах Толкиена, словно меня придавливает к земле чья-то чудовищная рука. И я шел вперед, надеясь выйти из-под этой завесы.

Внезапно я увидел поляну. Идеально круглый пятачок, заросший высокой травой по краям. Она была окружены невысокими кустами. Я попытался продраться через них, но ничего не выходило, а мне все казалось, что хотя бы маленький кусочек свободного пространства может меня спасти, особенно если учесть, что сзади ворочалось и хрипело что-то, какое-то животное, собиравшееся добраться до меня во что бы то ни стало. Я весь дрожал от ужаса, по спине тек холодный пот, а сучья впивались в меня и словно тянули назад, я продирался через терновник, как через вязкую стену киселя, но в конце концов оказался на поляне и мне стало чуть-чуть полегче. Трава доходила мне почти до середины бедра, я пошел в центр круга, надеясь, что там-то точно меня никто не достанет, и тут увидел такую картину, что весь предыдущий ужас показался мне детской щекоткой. Посреди поляны бил ключ. Он выходил из-под огромного серого камня, покрытого мхом. Дальше он превращался в маленький ручек с желтым песочным ложем. Рядом с ним, так, что его голова была опущена в воду и темные вьющиеся волосы струились по течению, как водоросли, лежал мой Тони. Он был мертв. Его прекрасные глаза, широко открытые и затянутые отвратительной молочной пленкой катаракты, смотрели в небо. Лицо тронули зеленоватые пятна разложения. Я никогда еще не видел ничего, что с таким мерзким, гнусным упорством, протестом против любой жизни, заявляло бы о конце всего, об окончательном распаде и тлении. И я, я был виноват в его смерти. Я закричал, упал на колени, прижался лицом к его груди, где больше ничего не билось, а мне так нравилось слушать стук его сердца, когда я лежал рядом с ним. Из глаз у меня хлынули слезы, и я проснулся весь мокрый от пота, с мокрым лицом, и такой болью в сердце, что почти не мог дышать. Было пять утра, и до девяти я сидел на кухне, курил и пил кофе.