Не без греха (СИ)

Видимо, Чимин сошёл с ума, позволяя чертям из своего омута выскакивать целой ордой. Сглотнув, он провёл ладонью по груди напротив, опустил руку ниже. Близко. Как же он близко, крошечный и славный мальчик. Хосок улавливал, как его ресницы щекочут скулу, ощущал, как колотится сердце.

Не испытывая брезгливости или страха, Чимин мягко целовал его, обомлевшего и возбужденного, и дрочил ему, как будто в этом не было ничего особенного.

Но особенными были они. Целующиеся в темноте, пробующие изощрённое самоубийство, отвечая роковым фантазиям. Чимин надеялся застесняться, но зная, что от него зависела частота стонов хёна, его наслаждение, и думать забыл об этом. Значимые минуты славы и позора, от которых невозможно отказаться.

Сжав челюсти, Хосок заглушил стон, уткнувшись в плечо Чимина, стиснул его в объятиях и, поймав испачканную руку, облизал каждый пальчик. Чимин ахнул и прикрыл глаза. Его начинал точить страх пред лицом всемогущей морали.

Они уничтожающе молчали в душевой. Они молчали по пути домой, сев по разные стороны в вагоне метро и упорно занимаясь самовнушением. И если Хосока коробила скорость и неуместность происшедшего, то Чимина убивали все истины, о которых он, конечно, догадывался. Безусловно, ему нравились парни, он также замечал, что стал нравиться им. Новый сногсшибательный Чимин, созданный с нуля. Новый Чимин не так уж разбирался в белом и чёрном, путаясь в дорогах, сознательности, перемешивая все краски.

Хосок - первый лучший друг. Хосок тот, кто постоянно рядом, к нему прилив тепла и благодарности. И если они повторят такое ещё раз… Дружба обещает быть иной, исказиться до неузнаваемости. Потерять её, как великое сокровище, Чимину совсем не хотелось. И в то же время, его палило насквозь то, что он мог себе позволить в свежем амплуа и с чистого листа.

…До конца очередных каникул оставалось всего несколько дней, и Чимин принялся готовиться к явлению в свет ярким и перерождённым.

========== Глава 12. Пресыщение. ==========

После каникул университет ахнул разом или частями, в один день или в целую неделю, заметив парня с огненно-рыжими волосами. Умопомрачительного парня, держащегося без малейшего признака пафоса: вполне дружелюбная скромная улыбка, обычная белая рубашка и чёрные брюки, пиджаки или уютные джемперы с джинсами. Так или иначе, выглядел он потрясающе. И этот цвет волос, что противоречил всяким правилам, вкупе с телом, достойным восхвалений и почитания. Он не ходил, но парил над землёй, он не смотрел, но выжигал. Очки больше не прятали его внимательных глаз, сменившись линзами. А вслед не могли не оборачиваться с завистью или в немом восхищении.

Его узнавали с трудом и не сразу. Пробежал слушок, что в вуз перевёлся какой-то айдол. И только в группе, к какой причислен Чимин, никаких слухов не зарождалось изначально. Он вошёл в аудиторию, не прогадав во времени появления: за десять минут до начала пары.

Староста, помогавшая преподавателю начертить таблицу на доске, так и осталась стоять с открытым ртом и держа мел на весу, постепенно угомонилась группа парней, смеявшихся над роликами в сети, некоторые покраснели и просили себя ущипнуть. Создавшуюся тишину уловили товарищи с задних привилегированных рядов, где сплетничали самые-самые девчонки, либо дремали или спорили хулиганы и прогульщики. Конечно, все помнили, что Чимин уменьшился в размерах, но из-за того, что он не корпел над внешностью и по привычке запихивал себя в мешковатые одежды, мало кто обращал внимание на его серую мышиную натуру.

Чимин выглядел так, словно сошёл с обложки журнала, ступив на бренную землю и озарив её немыслимым светом невинной чистоты. Если бы перемены были менее значительны, остальные быстро бы вернулись к своим делам: мало ли девчонок меняет цвет волос или надевает слишком короткую юбчонку, мало ли парней качается за летние каникулы и светит потом бицепсами? Кому интересна такая мимолётная ерунда? Нет, Чимин не выделялся такой уж мощной мускулатурой, Чимин затмевал осанкой и грацией, в нём просвечивало нечто особенное. Не тот Чимин, задыхавшийся по пути преодоления ступенек, а этот, ступающий мягко и гордо - слишком бросался в глаза.

Он поднимался к своему месту, смущённо улыбаясь и вежливо раздавая кивки. Он прошёлся лёгким ветерком, а казалось, рвануло ураганом. Народ притих и опешил, Чимин непосредственно зачесал пятернёй волосы, и какая-то девушка впереди села, схватившись за сердце и говоря: «Я благословлена свыше, девочки».

— Ай да Пак Чимин, ай да молодец! — кто-то из одногруппников не сдержался, нагнал его и потрепал по волосам.

— Ну! — Чимин вывернулся и надул щёки. — Осторожнее!

— Блин, ну и лапочка же ты! Давно б так за ум взялся.

И защебетали со всех сторон, как подговоренные. Они смешивались в одну звенящую массу, расползались зловещими тенями, но Чимин старательно выдерживал напор.

— С ума сойти! Эй, Чимин, не хочешь вступить в наш клуб?

— А в наш?

— На футбол запишешься?

— Чимин-а, а каким бальзамом ты пользуешься? — одна из девушек указала на свои губы. — Так приятно пахнет!

— И парфюм! — подхватила другая.

Чимин едва отделался от приставучих и внезапно заметивших его товарищей. Таковы они, люди, падкие на красивые обёртки. Ничуть не удивившись, Чим надвигался к человеку, уснувшему за последней партой, рядом с которым сел и спокойно разложил свои вещи.

Ему вовсе не хотелось вызывать ажиотаж, смущающий до безобразия, но на этот раз даже его растерянность посчиталась «милой». Когда прозвенел звонок, Чимин смог вздохнуть спокойно: студенты, наконец, расселись по своим местам, хотя многие оборачивались и хихикали, а то и пытались строить глазки. Чимин, покраснев, уткнулся в конспект и решил, что быть ярким чертовски сложно. Как только Тэхён это выдерживал?… Угнетали и те мысли, что возвращали на несколько дней назад, в раздевалку, к Хосоку. Туда, где душно, невыносимо.

…Где-то посреди лекции Тэхёна разбудили чересчур въедливые басы, он вяло сел и вытянул наушники, выключил плеер и сонно похлопал глазами. Как бы его ни терзали вопросы о том, что у них с Юнги, унылая рутинная жизнь продолжалась.

Тут он краем глаза заметил какую-то экстраординарную контрастность, медленно повернул голову и уткнулся в профиль, сначала решил, что незнакомый, потом вздрогнул и приоткрыл рот в изумлении. Если подумать, в последний раз он смотрел на Чимина… Даже и не вспомнить когда, и без того хватало забот.

Приглушенная совесть сорвалась в Тэхёне со скалы и разбилась насмерть, он постарался найти вздох, а получился почти кашель. Как это понимать? Тэхён почти надругался над его жизнью и свободами, а Чимин не только не отказался от борьбы, но и посмел показаться здесь, похвастаться? Впрочем, Тэхён поздно осознал, что затравленно искал пути отступления и туго думал над тем, как контролировать шокированное лицо. Да, пожалуй, это случилось неожиданно.

Задумчиво подперев рукой подбородок, Чимин плавно повернулся в его сторону. Их взгляды не пересеклись, но надломили пространство. Чимин, всё ещё взбудораженный воспоминаниями о поцелуе, съедал бальзам для губ. На какую-то долю секунд им почудилось, что в аудитории слишком жарко для двоих сильных персон. Но войны это ни в коем случае не предвещало.

Тэхён оценил зримые пропорции и посмотрел иначе, с каким-то зверским подтекстом, на равных. Чимину почему-то понравилось. Это чувство отличалось от того, что он испытывал рядом с Хосоком. Здесь не стояло ограничителей и норм, лимитов. Чимин как будто нуждался в той боли, что мог доставить только Тэхён, ему подсознательно хотелось, чтобы он презирал его, унижал и продолжал измываться.

Если сможет.

А сможет ли?

Вспыхнув, Чимин вернулся к записи лекции. Ему предстояло выдержать многозначительный осмотр: Тэхён бесстыдно уставился на него, отметил интересные серёжки в ухе, тонкую шею, дивную рыжину, отливающую на свету осенним пожаром.

— Мне жаль, если ты думаешь, что меня это как-то задевает, — Тэхён положил руку Чимину на плечо и приблизился. — Лучше бы тебе заниматься благими делами и не строить из себя крутышку.