Не без греха (СИ)

— Это же глупо, — он нахмурился.

Юнги кивнул и развел руками. Не так давно он сделал подобную ставку на этого человека. Высказаться не вышло.

— Глупо, но имеет место быть. Развлечения - сфера богатая, — Юнги уложил Тэхёна на лопатки и устроился между бёдер, хмельно зашипел у ушка: — Сколько у нас времени?

— По идее, до конца рабочего дня… — Тэхён выгнулся и закусил губу, задирая чужой свитер. — Значит, около трёх часов.

— Слишком…

Юнги хотел бы спросить ещё много о чём, но их обоих мучила жажда. Он вытянул руки Тэхёна над головой и сжал ладони, замедленно целуя в горячие губы. Зашуршали простыни, одежды. От нехватки воздуха занялось головокружение. Тэхён сел к Юнги на бёдра и погладил себя его руками. Добавив смазки, он поджал губы и осторожно опустился на член, задвигался и заскулил, вскинув подбородок. Юнги любовался его роскошным телом, доедал волнующую красоту, прикусывая язык. Он растёр его под собой, страстно вдарил бёдрами по ягодицам и зашипел от закрученных по лопаткам царапин. Они потеряли счёт времени, выбивая потаённые обиды.

— Ещё, ещё, сильнее… — Тэхён подался навстречу, рисуя красные круги на белой спине.

Юнги напрягся, вытряхивая из Тэхёна дурь и оттягивая за волосы. Надо же, раньше ему не нравилось говорить во время секса. Он продолжал просить, хныкать, размазал слёзы по шее Юнги, плечу, а потом забился в оргазме, сломав дыхание и надорвав связки, вытянулся и дал кончить в себя. Задыхаясь, он драматично обнял Юнги и не позволил выйти. Ему важно было насмотреться на растерянность, на раскрасневшееся лицо, мокрую чёлку. Юнги полюбовно гладил его бока, докапываясь до главного, приклеился к вишнёвым губам и перестал сомневаться.

Прикрыв глаза, Чонгук включил радио погромче и откинул спинку кресла назад. Он хотел немного вздремнуть, но сон не приходил. То и дело поглядывая через лобовое стекло на одинокие перила напротив известной квартиры, он стучал пальцами по рулю и развешивал мнимые кадры.

Юнги трахал Тэхёна. И самое страшное, если не так. Если занимался любовью, переливая его из правой руки в левую, прижимался к его запястьям, переходил на личное.

Чонгук смотрел кошмарный сон, где Юнги расслаивался, подобно оригиналу и копии на чёрной бумаге, и ему доставалась эта застывшая копоть, а Тэхёну - всё самое светлое и живое.

Он сдался и обрёк себя на многонедельные и многострадальные повторы, он покрывал Тэхёна и привозил его брату, доказывая преданность, милосердие, не требуя взамен ни единого слова благодарности или маломальского приятия. Подачка? Но Чонгук жалел и Тэхёна, выброшенного на берег чужой войны.

При встрече они старались не взаимодействовать, обменивались кивками и только иногда - строгими объятиями. Юнги избегал его взгляда, а Тэхён пытался узнать, что за дерьмо происходило между ними двумя, что за напряжение касалось его и почему до сих пор в нём не проснулось какое-то возвышенное чувство. Возможно, мешала закрытость Юнги, его секреты, их статус отношений: встречаться по расписанию. И Чонгук, выступавший в роли свахи, занимал вовсе не завидную роль. Тэхён поймал себя на том, что, чёрт возьми, испытывает сочувствие к этому потрясающему тихоне.

Однажды у них состоялся разговор тет-а-тет, пока Тэхён ждал в машине, ковыряясь в бардачке, набитом всякой всячиной. Чонгук вернулся подавленным и мрачным, не сразу повернул ключ зажигания, отвернувшись к стеклу.

— Что случилось? — встревожился Тэхён.

Успокоившись, Чонгук сухо помотал головой, и только когда они въехали в освещённый тоннель, Тэ увидел, что в уголках его глаз поблёскивала влага.

***

Почему-то Чимин часто думал о нём и, подойдя к зеркалу, спрашивал:

— Я что, совсем ненормальный?

Не жирный или неприглядный. Ненормальный. Потому что ему хотелось знать, как когда-нибудь отреагирует Тэхён на его новое тело, что скажет. Хосок действовал магически, как идеал, но Тэхён представал той материальной шкалой, до какой Чимин обязывался допрыгнуть, чтобы оценить вес приложенных стараний. Если он смог бы сразить Тэхёна, то всё остальное легко постижимо, верно? Значит, усердие того стоило. Заломить этого заносчивого говнюка, опустить с седьмого неба.

Дела его спорились. К середине лета пришлось полностью сменить гардероб, а к концу августа Чимин со скоростью света приближался к зримой стройности. Его тело обрело художественно выточенные линии, подтянутые и закалённые танцами формы. Сонбэ наконец снизошёл до весомых похвал, и каждая тренировка приносила Чимину удовольствие. Он засветился, заблестели глаза, засияла улыбка. Где-то за спиной начинали отрастать крылья.

Их общение с Хосоком согревало и приносило Чимину сплошное удовольствие, несмотря на то, что иногда тот бывал страшно не в духе. А Чимину не нравилось, что Хосок продолжал драться. Намного реже, но тем не менее. В очередной вечер в зале Чим во время перерыва снова задел этот вопрос.

— Ты думаешь, тебе скажут правду? С чего ты вообще взял, что какой-то левый человек что-то знает о твоей семье?

— Он знаком с Сонхи, — Хосок неумолимо гнул свою линию.

— И что это меняет? Звучит тупо, как оправдание.

— А может, мне такое по душе?

Встав вплотную друг к другу, они обменялись серьёзными взглядами.

— Так встреться с тем перцем, — предложил Чимин. — Чего ты боишься?

За эти долгие месяцы Хосок настолько привык к Чимину мягкому и трогательному, что совсем забыл, какие в нём стальные стержни и сколько в нём того, чему стоило поучиться. Теперь этот маленький мужчина, приближённый к желаемому богу, давал Хосоку пощёчину за пощёчиной, он пинал его учиться, заниматься своими проблемами, а не убегать от них.

— Ты же просто тянешь время и ждёшь, пока манна небесная сама опустится, я прав? — Чимин отплыл назад и вызывающе ухмыльнулся, приглашая Хосока танцевать.

— Много болтаешь.

Они закружились в такт музыке, распалённые, показали друг другу, что умели, выбились из сил. Растрёпанные и мокрые поплелись на выход.

Чимин здорово продвинулся, Хосок не переставал им гордиться. И ещё больше, чем прежде, его охватывало влечение к нему. Хосок не отрывал глаз ни в раздевалке, ни в душевой, где Чимин теперь без стеснения показывал заработанный рельеф, Хосок прикасался к нему чаще, но Чимин ускользал из его рук, и это больно било по самолюбию.

Хосок ударил по выключателю. Раздевалку залило синеватой полутьмой. По коже пробежались мурашки.

На этот раз Хосок сделал что-то не так, нащупав плечи Чимина и прижав его к шкафчику, вжав колено в пах. Съёжившись, Чимин нервно спросил: «Ты чего?». Он неожиданно томно вздохнул, и Хосок требовательно провёл руками по точёной талии, схватился за сочные бёдра и подсадил Чимина на живот. Тот по инерции обнял его за плечи и не успел воззвать к рассудку, как Хосок скользнул языком по приоткрытым губам и пробрался внутрь. Чимин ощутил, как загоралась кожа, стало покалывать пальцы, а внизу живота затеплился махровый клубок.

Он никогда не целовался, никогда не думал, что его выбьет из колеи настолько, что захочется отвечать и следовать инстинктам. Чимин отказывался думать и воображать, предпочёл раствориться в Хосоке, опьянев от его ласки, напора, страстности, обсасывая его язык и бессовестно наталкиваясь на твёрдость… Он заводился при мысли, что стал чьим-то идолом.

Хосок с жадностью изучал его рот и прокатывался между бёдер, нещадно размазывал поцелуи по шее. Чим запрокинул голову, желая выдохнуть опальное «не надо», но продолжал поддаваться. Его затягивало и дурманило то, что его желали, хотели, пытались заполучить, а получили так смешно запросто, как Чимин не позволил бы при других обстоятельствах. Когда бы не накалилась атмосфера и их не взорвало от нетерпения.

Бешенство. Хосок задействовал клыки, раззадоривая скромную неумёху, он трепал копну волос Чимина, а тот силился удержаться, скатываясь в микроскопическую зависимую пылинку, сгорающую от частого дыхания. Не встретив сопротивления, Хосок рассчитывал на то, что загорелся зелёный свет, он попробовал запустить ладонь между их животами, но вдруг Чимин резко зажал его крепче, врезавшись острыми рёбрами и застонал, протяжно и сладко, хрипя имя своего мучителя, одалживая у него слюны и содрогаясь. Он кончил и опустился на трясущихся ногах, схватил Хосока за плечо.