Дети ясной ночи (СИ)

Оказавшись на втором этаже юноша лишь заглянул за дверь спальни отца и тут же отступил дальше. Сердце сжималось, наполняясь тревогой.

Это было невероятно.

Его дом, он остался таким же, каким помнил юноша. И даже более полным и правильным, чем его воспоминания. Взять хотя бы его комнату: мягкая кровать с парой подушек, тяжёлые бордовые шторы, спасающие от утренних, слишком назойливых лучей дневного светила. А в углу сидит небольшой мишка, который раньше казался просто огромным. А вот полка с его прочими игрушками: тут в основном мягкие, набитые ватой или опилками, в шкафу лежали настольные и различные тетради. Тетради для рисования, альбомы, тетради и книжки, по которым он учился, ведь учителя приходили на дом.

Аллен рос удивительно домашним ребёнком и, наверное, от того почти ни с кем не был знаком.

Аллен рос в этом самом доме, рос вместе со своим отцом, а потом, однажды, его не стало…

Мана Уолкер умер…

Мана Уолкер был убит…

Какой-то урод возомнил, что он в праве убить доброго и любящего отца маленького Аллена, решил, что так можно, что ничего плохо не сделается, просто в мире появится ещё один сирота…

— Ненавижу!

Здесь всё было правильно. Те же вещи на тех же местах, будто не прошли годы, или какой-то волшебник законсервировал дом и изменений больше не будет, но они были! Здесь не было Маны.

— Ненавижу!! — это уже больше было похоже на скулеж, из глаз лились слёзы, руки сжимались в кулаки, а сам юноша метался по комнате, то и дело прикасаясь к тем или иным предметам и каждый раз убеждаясь: они все связаны с Маной. Подарены им, куплены, починены, подправлены, здесь всюду, везде должен был быть он.. его отец…

Но его не было!!! Дом был пуст!

И он завыл в голос, падая на кровать, давясь рыданиями и вгрызаясь ногтями и зубами в наволочку, избивая ни в чём неповинную подушку. Он кричал, сдирая горло, хрипя и давясь рвущимися наружу криками. Он плакал от боли, обиды и ненависти, он плакал впервые с того дня, когда попал в приют. Он очищал свою душу, отпускал свою боль, отпускал своё прошлое, не слыша и не видя, что происходит вокруг, он кричал и его крик вонзался в окружающее пространство подобно раскалённому ножу, вонзающемуся в масло… Он оплавлял, смывал границы, искажал, и кроме этого крика, переполненного болью и эмоциями, не было больше ничего….

Аллен в этом смешении кадров почти не слышал пронзительного вопля. Задребезжали стёкла и что-то разбилось. Он не видел, но скорее понимал, что здесь кто-то есть. Он ощущал с этим человеком удивительную связь, будто они угодили в одну и ту же ловушку, в один и тот же дикий, невообразимый капкан, будто не было больше на свете души, что могла бы их понять.

Он знал, что кто-то тоже был здесь… Или, быть может, там.

Аллен не был уверен, что это реально, только судорожно вдыхал в себя новые порции кислорода, кусал губы и смотрел в потолок, лёжа на спине, раскинув руки в стороны и ощущая, как тяжело вздымается собственная грудь.

Он не видел ничего, кроме белого потолка, мягко покачивающейся люстры на три плафона, окружённые полупрозрачными лепестками цветов…

Его мягко взяли под локоток и помогли подняться. Кто-то, кто был старше и мудрее. Гораздо мудрее, и это было очень правильно.

Но он не задумывался об этом.

Он встречал новое утро, ощущая себя беззаботным, глупым ребёнком. А кем ещё он может быть, зная, что сегодня за день, и от чего он так рад?

Он, всего лишь беззаботный ребёнок, встал и не спеша двинулся к выходу из комнаты, в которой кружилась и серебрилась пыль, словно волшебная пыльца, исполняющая желания.

На улице сияло солнце, и это было такой редкостью, что улыбка сама собой расползалась на его губах. А его мудрый проводник всё так же под локоток повёл его к выходу из комнаты и вместе с ним стал спускаться. Хрупкая ладонь, придерживающая и не дающая сорваться в пропасть восторга, дарила тепло и уверенность. И он даже не смотрел, кто это ведёт его. Он улыбался навстречу совершенно чудесному утру.

Мана гремел на кухне посудой и бурчал что-то смешное. Он всегда разговаривал со всеми неодушевлёнными предметами и вот теперь ругался на бессовестный, протекающий кран, который никак не мог верно отрегулировать горячую воду. Бормотал что-то про замену втулки и тихо ругался. Шутливо так. Аллен всегда знал, что он совсем не злится, а пытается выглядеть рассерженным. Потому что люди бывают сердиты. А его отец нет. Он всегда притворяется.

Рука девушки, что вела его, слегка сжалась, когда они вошли на кухню, и Мана с солнечной улыбкой поприветствовал своего юного жаворонка и тут же потянулся за кружкой горячего какао, чтобы протянуть растрёпанному ребёнку. Они обсуждали какие-то глупости и смеялись. Аллен дул в свою чашку, пытаясь остудить горячую жидкость и наконец-то выпить, и бросал обиженные взгляды на смеющегося над ним отца.

А за руку его всё так же придерживала проводница, что присела на соседний табурет. Он вновь совсем её не видит, но это совсем неважно. Он улыбается, смеётся и пьёт свой самый любимый напиток, таская из вазочки печенье. Он счастлив и отчётливо понимает, что сидящая рядом девушка тоже улыбается. Она старше и мудрее, но ей тоже очень тепло и хорошо. Недаром её ладошка такая мягкая, родная и тёплая.

Мана вытер руки, оставляя посуду обсыхать, и позвал Аллена за собой, вопреки обыкновению до того, как мальчик завершит своё воскресное подобие завтрака. Но такова их договорённость: в воскресенье Аллен с утра может насаждаться тем, что так любит, если встанет достаточно рано.

Но Мана отвлекся на звонок в дверь и, как ни странно, не впустил гостя в дом, продолжая вести разговор на улице. Аллен, подчиняясь своему проводнику позволил повести себя к двери, и даже услышал мужские голоса

— … покинуть не получится. Придётся сворачивать все планы, я был слишком небрежен.

— Керр оказался одним из них. — голос гостя знаком, но Аллен не может сказать, что это за мужчина.

— Ты.. Ты шутишь? Твой брат?

Мужчина громко ругается, и Аллен чувствует смущение от того, что он слышит это вперемешку с некоторым удовлетворением: всё-таки запретные, нехорошие слова ведь.

— Я не думал, что у них всё так схвачено. Выходит, они уже давно…

— Да, они отлично знают об Аллене. И, честно говоря, я растерян. — Ответил Мана. — Первым моим порывом было рвануться отсюда, но успел сообразить, что тогда точно живым не выберусь.

— Ты можешь тянуть время? То есть, теперь они знают, что ты в курсе, и могут сменить планы.

— Я не уверен, что у них сейчас есть чёткий план. Кажется, внутри Ордена разлад, и они вовсе не…

Отец понижает голос, и Аллен хмурится, прикладывая ухо к двери и пытаясь услышать хоть что-то.

— .. и ни одной здравой мысли. — это уже конец слов гостя. — Похоже, мне придётся поговорить с ним, я не собираюсь сидеть в тени! А если бы это оказался его мальчишка, он поступил бы так же, хренов защитник порядка и закона? Я обязательно с ним пообщаюсь!

Мана с гостем снова перешили на более спокойный и тихий тон. Аллен слышал лишь отрывочные, не вполне ясные слова. Кажется, гость говорил что-то о своей неопытности и даже оправдывался.

— Может, оно и к лучшему, что мы не можем уехать? — снова довольно отчётливо прозвучали слова, кажется, сделавшего пару шагов к двери Маны.

— О нет! Не говори, что ты хочешь провернуть что-то этакое!

— Может быть, это единственная возможность.

— Действовать наобум? Но на самом деле… Я не знаю.

Снова тишина и затем практически рык этого странного гостя:

— Пробрало бы их всех с этой Зеленоглазой Дарительницей!! Тоже мне заварили кашу!!

— Может, не стоит о ней так, всё же хозяйка…

— Уже нет! — довольно грубо перебивают Ману. — Она ведь подарила их!

Возникает напряжённая пауза, и Аллен жмётся к своей проводнице ещё сильнее, чем прежде, он не понимает, о чём идёт речь, но понимает, что случилось что-то плохое. Мана очень расстроен и даже зол.