Я ненавижу тебя, чертов Уильямс! (СИ)

— Так чего же, Ал?

Джонс только сейчас понимает, что его откровенно дразнят, вытягивая эти слова и не давая произнести их вслух. Ваня играет, показывает себя, затягивает внимание и уходит от главного. Он сжимает плотнее член, и ловит сладкий сорвавшийся стон, он давит на чужие губы и тянет за них зубами, вплетая в умопомрачительный поцелуй.

— Хочу тебя, — в беспамятстве шепчет Альфред сокровенное. — Хочу ласкать… касаться… целовать… — сбивчиво говорит он сквозь поцелуй.

Он не видит, как загораются азартом сиреневые глаза, потому что слишком поглощен запахами, ощущениями и чувствами. Он не слышит тихой ухмылки за сжавшейся сильнее ладонью, которая ведет ощутимо от кончика к основанию и касается яичек. Чертова ткань мешается. Чертово удовольствие перетекает через край, а губы… Губы шепчут, проникая до самой души.

— Ты же альфа. Так бери.

Альфред стонет протяжно и стискивает ладонями мягкие бедра Ивана. Округлые, они упруго ощущаются в ладонях, и это становится для Ала последней каплей всего этого умопомрачительного безумия. Он поднимается неловко, слишком резко и импульсивно, а секундой позже валит Ваню на широкую кровать и впивается в губы. Он слишком пьян от возбуждения, чтобы думать, слишком пьян от запаха, вида, взгляда, голоса… От самого Вани. И он получает его сполна. Целует каждый миллиметр шеи, ощущая привкус кожи и медовый, сладкий аромат. Целует ключицы и гладит мягкие, нежные бока. Целует грудь, сползая ладонями вниз.

Сердце пропускает удар, в животе чертов кульбит бабочек, а пальцы скользят по влажной ткани белья. Альфред сглатывает и смаргивает влагу с ресниц, чтобы хоть немного скрыть это алое животное марево перед глазами. Он впивается во внимательные сиреневые глаза и ловит в них такое же мутное желание и интерес. А потом сдергивает белье рывками, потому как пальцы соскальзывают с плотной резинки.

— Ты хоть знаешь, что делать? — улыбается Ваня, помогая и прикусывая губу.

— Я читал. И порно смотрел. И… — Альфред, кажется, снова готов выдавать поток информации, но вместо этого мотает головой и заставляет себя смотреть. — Нет, черт возьми, не знаю. Но знаю, чего точно хочу.

— И чего же? — Ваня не успевает договорить, как светлая макушка уже склоняется над прессом, а влажный язык ведет к паху. — Оу… — многозначительно выдает он и старается расслабиться.

Выходит на ура. Ваня вцепляется пальцами в простыни и смотрит в разом расплывшийся потолок, который кажется слишком мутным и блеклым, в сравнении с тем, что чувствует он сам. По плоти скользит влажный язык. По плоти расходятся тонкие искры удовольствия от каждого неумелого, но трепетного движения, и Брагинский сжимает сильнее кулаки, утопая в этом чистом наслаждении и пошлых звуках. А Альфред тем временем вбирает в рот некрупный омежий член и посасывает его сладко, тягуче приятно, так что Ваня окончательно теряется и выпадает из этой реальности. В другую галактику. В другую вселенную. Лишь бы с Альфредом, его горячим языком и импульсивностью.

Ваня даже не замечает, как внутри оказываются пальцы. Это кажется настолько нормальным, что он ощущает их лишь когда сам насаживается сильнее и стискивает ладонью волосы Альфреда, заставляя теснее припадать к себе. Замечает лишь когда язык настойчиво ползет по плоти вниз и спускается к промежности, слизывая терпкую выступившую смазку.

— О Боги, — шепчет в забытье Иван и раздвигает ноги чуть шире.

Он приподнимает бедра выше и чувствует, как снова сжимаются на ягодице пальцы, как Альфред слабо стонет от нестерпимого возбуждения, но продолжает старательно ласкать, не в силах оторваться от желанного.

— Хватит, Ал, — шепчет Ваня.

В его теле сотни маленьких разрядов. В его теле тысячи спазмов, которые отдаются дрожью в конечностях и вспышками перед взглядом. Ваня вообще не предполагал, что может быть так… Ярко, даже не во время течки, а просто в кровати с альфой. Нет, именно с Альфредом.

Но это с ним. Но Джонс ласкает его так, как не удосуживался ласкать никто прежде. Но Альфред отдается всецело этим ласкам и сам ловит с них кайф, вслушиваясь во всхлипы и сдавленные стоны. Он отрывается нехотя и смотрит слишком растерянно, слизывая влагу с губ.

«Я не знаю как» — так и кричит весь его вид, но явный бугор на боксерах не дает усомниться в желании.

Ваня с трудом приподнимается на простынях и тянется пальцем к этим влажным губам. Он обводит их мягко, смотрит в мутные голубые глаза и понимает, насколько нравится ему эта картина. Никто другой так еще не нравился. Никого еще Брагинскому не хотелось с такой силой.

Он тянет за тугую резинку сам и освобождает влажный член под довольный вздох. Головка краснеет от крови, блестит от смазки, а вены плотно овивают все достоинство парня. Ваня сглатывает и считает до трех, чтобы успокоиться. В конце концов, у него давно уже никого не было, а этого мальчишку придется вести самому. И не сказать, что Ваню это сильно расстраивает.

Он ведет ладонью на пробу по плоти и слышит новый стон. Альфред, кажется, на грани, но и сам Ваня уходит недалеко с тяжелым узлом возбуждения внизу живота, который с каждой секундой становится все нестерпимее. А потому Брагинский больше не медлит.

Найти презерватив не так сложно, как и раскатать резинку по члену. Куда сложнее не кончить от вида задохнувшегося Альфреда, который жмурится смешно и кусает собственные губы.

— Ну же, — голос Ивана хрипит от удовольствия и желания. — Давай, Ал, — шепчет он и тянет Джонса за собой, укладываясь обратно на кровать.

И Альфред поддается, располагаясь между широко разведенных ног. Он думает о том, что хочет касаться этих бедер, спускаться поцелуями к коленям, дразнить, не касаясь самых чувствительных мест, но сейчас все это невозможно. Собственная выдержка на грани. Выдержка Ивана, который и сам ерзает и тяжело дышит — тоже. Головка касается покрасневшей кожи, скользит по ней, затянутая в резинку, а Альфред склоняется ниже, чтобы видеть лицо Вани. Смотреть в мутные сиреневые глаза.

Вся картинка падает, едва лишь член проталкивается внутрь. Перед глазами слишком темно и одновременно искряще ярко от этой влажной, теплой тесноты. Альфред останавливается, едва ли оказывается полностью внутри и ловит воздух ртом. Воздуха все равно нет, а голова страшно кружится и просто взрывается от нестерпимого жара бурлящей крови. Джонс по кусочкам собирает картинку перед глазами, видит Ваню с закушенной губой и чувствует, как впиваются пальцы в его плечи. Сильно, до боли.

— Больно? — лишь на секунду пугается Альфред, пытаясь отстраниться, но Брагинский с силой скрещивает ноги за его спиной и давит так, что Ал входит обратно с глухим стоном и россыпью искр перед глазами.

— Хорошо. Замечательно. Просто двигайся, — торопится Ваня и ерзает сильнее, устраивается, млеет от распирающего удовольствия.

Альфред срывается. Он знает, что едва ли протянет хотя бы минуту, а потому двигается быстро, размашисто и сильно. И понимает, насколько правильно все делает, когда Ваня закидывает голову назад и стонет в голос протяжно и хрипло. Это нечто. Этот голос сквозит по натянутым нервам новой волной удовольствия, а запах… Остается только этот медовый аромат, смешанный с собственным. Он подначивает сильнее, ведет за инстинктами и разливается таким невероятным теплом в груди, что Альфред не сдерживается, вгоняет член последний раз и замирает от прошившего разом наслаждения, какого не испытывал никогда прежде.

— Ваня… — руки слабо дрожат от напряжения, а на члене уже набухает узел.

Брагинский дышит все чаще, облизывает слишком сухие губы и стонет. Слишком большой напор. Слишком растянуты мышцы, и от этого в тысячи, миллионы раз приятнее. Но собственная плоть еще стоит и ноет от удовольствия. Он мог бы избежать сцепки, но вместо этого тянет Джонса на себя и перекатывается на кровати, меняясь местами. И насаживается сильнее, пока еще есть возможность. Спазмы катятся по телу, но все еще не достаточно сильно, лишь дополняя растущее напряжение.