Там, где мы есть (СИ)

— И что произойдет? — Колин осторожно коснулся зеленого камушка на внутренней стороне браслета из немного потертой кожи и почувствовал прохладу, которая, казалось, ожила от его прикосновения.

— Ты проснешься.

— На предыдущем уровне сна? — Колину кажется это вполне логичным — в «Начале» именно так все и происходило.

— Возможно… — Робби еле сдержал улыбку — его уже начинала забавлять уверенность Колина, что все, что сейчас происходит, это всего лишь сон. — Я не уверен, — он и на самом деле не уверен, что план будущего Верховного Мага сработает, не смотря на то, что раньше у Хеллиона все получалось. Что-то настораживало Робби в этом очередном «гениальном» плане, и в глазах Колина он тоже видел сомнение. — Ты можешь передумать, если…

— Я не передумаю, — Колин уверен в этом, но все же его что-то смущало… Кто именно окажется в Неверлэнде? Он или Киллиан? Хотя сколько уже можно разделять себя с собой же… В другой реальности он и есть Киллиан Джонс. Но тогда к чему все эти сложности, если граница Листерии откроется после Церемонии? Или не откроется? И Роб, зная это, хочет попытаться вытащить из листерийского плена своего Киллиана? Или что? Колину кажется, что он что-то упустил, что не видит чего-то очевидного, что эта сложная «игра» с несколькими уровнями сна, в которой он чувствует себя одновременно и пешкой и ключевой фигурой, нужна для чего-то другого. А еще… — Почему мне кажется, что ты снова меня используешь?

Роб отвернулся и уставился в потолок, а Колин завис взглядом на его профиле, который казался ему нереально четким на фоне черноты ночного неба, разбавленной цветными пятнами отражений в оконном стекле обстановки гостиничного номера и их самих.

— Может… — Робби, прикусив нижнюю губу, снова повернул голову и встретился взглядом с Колином, — …потому что это на самом деле так? Но это ведь всего лишь сон, — он хитро прищурился, усмехнулся и повел левой бровью. — Ты ведь не против?

— Нет, не против… — Колину на самом деле плевать, главное, что его мальчик сейчас рядом. — Сколько у нас еще времени?

— Я не знаю… — Робби и на самом деле не знал, потому что не контролировал подсознание своего собеседника, и нужно было что-то придумать, чтобы добраться до груди Колина — именно его сердце связывало Роба с другой реальностью. — Расскажи мне что-нибудь?

— О нем?

— О себе… — Роб повернулся к Колину и подложил под щеку сложенные ладони, как делают дети, когда им предстоит услышать нечто интересное. — Ну, например, как тебя угораздило купить собаку?

— Ты о Бакли?

— Ага, — Роб поелозил головой по подушке, подтверждая догадку Колина. — О Бакли, которого ты зовешь Пиратом.

— Зову, потому что у него и правда пиратские замашки… — Колин почти не удивился тому, что Робу известно о собаке — это же его сон, в конце концов, в котором сбываются его желания. А он хотел, чтобы его сообщения, которые он писал каждый день единственному адресату, когда-нибудь были им прочитаны. Он рассказывал Робби, как увидел этого забавного щенка черного лабрадора, когда ездил в один из питомников со своей знакомой, которая покупала щенка для дочки. — Он носился по вольеру, но когда заметил меня, уселся в дальнем углу и буквально буравил меня своими изумрудно-зелеными глазами. Заводчик сказал, что такой цвет глаз нетипичен для черных лабрадоров, и что щенок бракованный. А для меня он был особенным, и я не мог его не забрать… — Колин так увлекся воспоминаниями, что не заметил, когда голова Роба устроилась на его плече, а левая ладонь парня оказалась на его обнажившейся из-за расстегнутой рубашки груди ровно там, где сердце. Он перебирал волосы своего мальчика, прильнувшего к нему, наслаждаясь его пусть даже такой близостью, его дыханием, которое через ткань рубашки обжигало плечо, теплом его ладони на своей груди. Он рассказывал: что Бакли-Пирату сейчас уже полгода; что у него несносный характер — никогда не угадаешь: то ли он огрызнется, то ли радостно лизнет; что он совершенно не желает подчиняться и приходится идти на компромиссы; что порой Колин не понимает — кто в их тандеме хозяин; и что вообще-то псу следовало бы дать другое имя. — Знаешь какое?

— Знаю, — Робби тихо смеется, уткнувшись носом в плечо Колина и вызывая у него широкую улыбку. — Но думаю, что твоя Хелен была бы не в восторге.

— Я тоже так думаю. Поэтому чаще называю Бакли «мой мальчик», а Хелен не видит в этом ничего подозрительного. Она и сама стала его так называть. Хотя лучше бы не называла. Представляешь, я как-то возвращаюсь с вечерних съемок, а Хелен открывает дверь и ошарашивает меня вопросом: «Долго мне еще терпеть твоего мальчика в нашей постели?» Я теряюсь, не понимая, о чем она. А вернее, что меня выдало, — Колин прижимает Роба к себе и тихо выдыхает в его макушку: — Потому что я и правда засыпаю, думая о тебе. И я стою такой растерянный, как Хелен вдруг говорит: «Я сегодня выгоняла Бакли из нашей спальни несколько раз», и я понимаю, что речь идет о собаке… — Колин почувствовал, как Робби вдруг напрягся и сильнее вдавил ладонь в его грудь — конечно, парню не понравилось ни упоминание о Хелен, ни аналогия между ним и собакой. — Прости, мне не нужно было об этом говорить.

— О чем? — Робби вкидывает голову и непонимающе смотрит Колину в глаза.

— О том… — Колин почти задыхается, когда потемневшие глаза его мальчика вновь приобретают привычную зелень. Он думает, что не стоит повторять историю с Хелен, но Робби ждет, и нужно что-то придумать… — О том, что я не поздравил тебя с прошедшим днем рождения.

— Можешь поздравить сейчас, — Робби приподнимается на локте, нависая над Колином. Он медленно облизывает свои губы, и выдыхает свое разрешение: — Я не против…

Робби осторожно прихватывает зубами его нижнюю губу замершего под ним мужчины, быстро целует место укуса и усаживается сверху. Он расстегивает еще несколько пуговиц на рубашке Колина, а потом проводит ладонями его животу и груди. Колин не отрываясь смотрит на своего мальчика: как он, прикрыв глаза, неторопливо, будто заново изучает рельеф его тела; на то, как он облизывает губы, оставляя влажный след, который невыносимо хочется слизать; на то, как он медленно наклоняется, сокращая расстояние между их лицами, а Колину кажется, что еще чуть-чуть и его затянет в омут зеленых глаз. Ему даже кажется, что вокруг зрачка начинает закручиваться темная воронка… Колина ошарашивают и сбивают с толку такие перемены. Потому что буквально полчаса назад Робби сказал ему, что ничего не будет, а теперь он сам целует Колина. Мучительно-долго — до головокружения. Нестерпимо-сладко — до дрожи. До потери контроля. Роб не сопротивляется, когда Колин прижимает его к себе, когда руки Колина вспоминают изгибы его стройного тела, когда пальцы Колина зарываются в его волосы, когда губы Колина скользят по его шее и снова возвращаются к его губам, позволяя терзать себя очередным поцелуем, вырывающим стоны и бессвязный шепот… Ощущения настолько острые, яркие и… знакомые, что Колин начинает сомневаться в том, что спит.

— Господи… Ты не снишься мне… Это и правда… ты… Мой красивый мальчик…

— Прости, — Роб разрывает их поцелуй, перехватывает левой рукой его правую руку, соединяя их ладони, а правую ладонь прижимает к его груди, будто пытаясь успокоить его сердце, бешено колотящееся о клетку ребер. — Но тебе пора.

— Нет… — Колин замирает, когда чувствует, как холодеют ладони его мальчика, и тоненькие прохладные иголочки начинают проникать в его сердце, которое испуганно замирает. Его гипнотизирует стремительно увеличивающаяся темная воронка, закручивающаяся вокруг черных зрачков Роба, когда тот нависает над ним.

— Встретимся на другой стороне, Колин, — Робби прижимается губами к его лбу, а Колин больше не чувствует вес своего тела — он будто проваливается в невесомость. — Я буду ждать тебя там.

Колин мотает головой и пытается что-то сказать, но Робби не слушает его, вжимает в постель и ловит его губы поцелуем — настойчивым и долгим настолько, что Колину не хватает воздуха, голова начинает кружиться, и ему кажется, что он падает в темный колодец. Но почему-то не летит стремительно вниз, а медленно поднимается вверх. Темнота кружит его в черной воронке, что закручивается вокруг него и быстро сгущается, сдавливая будто тисками его грудную клетку, и он начинает задыхаться. И когда ему кажется, что в легких не осталось ни грамма воздуха, тиски ослабевают, и он, теряя связь с силой, что тянула его вверх, на мгновение зависает в темноте, а потом стремглав падает вниз. Он пытается ухватиться за черноту засасывающей его воронки и остановить свое падение. И как только его рука цепляется за что-то твердое, темнота рассеивается, а яркий свет вынуждает зажмуриться и прикрыть глаза рукой…