Там, где мы есть (СИ)

— Я тоже хочу тебя, — Питер облизывает пересохшие губы, перехватывает крюк, впивающийся в его бедро, и уверено цепляет острием пояс своих штанов, намекая Киллиану, что уже пора совсем освободиться от одежды. И чтобы у Киллана не оставалось никаких сомнений в серьезности его намерений, дергает концы шнуровки его штанов и запускает под ослабленный пояс ладонь…

Они оба не помнят, как освобождают друг друга от остатков одежды, которая разлетается в разные стороны. Они оба не понимают, как оказываются на наспех сооруженной постели. Но они оба понимают, что возбуждение достигло того самого предела, когда сдерживаться уже невозможно. Да и не нужно. Питер откидывается на простыни, а Киллиан окидывает взглядом его обнаженное тело и нависает над ним, вглядываясь в его темные глаза.

— Чего ты ждешь? — Питер приподнимается на локтях и шепчет в его приоткрытые губы: — Сделай это…

Они целуются глубоко, жадно и ненасытно, до головокружения и покалывания в губах, но не могут прервать своего занятия ни на секунду. Питеру не страшно, потому что он знает, чего ожидать от их близости — в своих других реальностях они уже перешли эту разделявшую их черту. Его только немного пугает то, что в этой реальности ощущения сильнее и ярче в разы. Не сойти бы с ума и не остаться здесь навсегда, потерявшись в этом шквале эмоций… Питер закидывает ноги на поясницу Киллиана, устраиваясь удобнее, и, пятками прижимая его к себе, елозит задницей по простыням, выискивая такую позу, чтобы их члены соприкасались как можно теснее, и несколько раз двигает бедрами. Он тихо смеется, когда Киллиан захлебывается стоном и прикусывает его плечо. Но смех Питера обрывается, когда Киллиан немного меняет свою позу, и его член, почти не встречая преграды, проскальзывает внутрь и медленно входит в него на всю длину. Они оба замирают, прислушиваясь к своим ощущениям. Питер думает о том, что ему почти не больно, а сладкая пульсация в его паху требует большего наслаждения. Он сам делает первые неторопливые размеренные движения бедрами, и Киллиан подхватывает его ритм, отвлекая поцелуями от возможного дискомфорта. Они теснее прижимаются друг к другу, будто хотят срастить, слиться, стать единым целым — одно на двоих рваное дыхание, одно на двоих заполошное сердцебиение, одно на двоих затуманенное сознание. Киллиан постепенно увеличивает амплитуду проникновений, и Питер, разорвав их поцелуй, начинает громко стонать и метаться под ним, сбиваясь с ритма. Киллиана пробивает крупной дрожью, когда его красивый мальчик, сначала прижимается к нему, цепляясь за плечи, а потом, царапая спину, выгибается под ним и хватает воздух ртом. Он упирается одной рукой в грудь — туда, где сердце Киллиана колотиться о ребра — будто пытаясь его оттолкнуть от себя, а другой беспокойно шарит по простыням, цепляясь за нее тонкими пальцами и накручивая на кулак. Киллиан приподнимается на локте и перехватывает правой ладонью его левую руку, прижимая ее к подушке, по которой Питер елозит затылком. Он накрывает губами приоткрытый рот своего мальчика, чтобы в поцелуе утопить громкие стоны, ставшие совсем уж неприличными. Киллиан вколачивает его в постель своими размеренными, но сильными движениями бедер, приближая их обоих к разрядке. Киллиану знакомо это состояние мелькающих пред глазами смеси кадров из разных реальностей. Как своих, так и Питера. И в их случае это означает только одно — они оба совершенно не контролируют себя, позволяя своим подсознаниям смешиваться и переплетаться с сознаниями, делая их единым целым. И только ослепляющая вспышка, которой они достигают практически одновременно, растекаясь по телу сладкой дрожью, прекращает этот странный киносеанс, заменяя его на время потерянностью в реальностях и пустотой Бездны, в которую проваливаешься, будто растворяясь на границе Миров и позволяя невесомости забрать твое тело, потому что душа покинула его, вознеслась звездой на темное небо и теперь сверкает там, не желая возвращаться…

Они раскинулись на сбившихся простынях, пытаясь отдышаться и привести в порядок разметавшиеся мысли.

— Скажи, я каждый раз буду думать, что схожу с ума? — Киллиан протянул руку, подцепил Питера и, притянув к себе, поцеловал.

— Если не соединять ладони, то ничего такого не должно быть. И я не думал, что в этой реальности это сработает, потому что… — Питер замолчал, потому что сказать об увечье Киллиана, которое собственноручно нанес, ему не хватило сил.

— Потому что у меня нет левой ладони, — Киллиан закончил за него мысль. — Это факт, с которым я уже примирился, — он провел рукой по волосам своего мальчика, цепляясь пальцами за их спутанность. — Но ведь сейчас это никак не помешало. Значит, дело не в ладонях?

— Дело во мне… Но я не знал, что ты прячешь свое подсознание в сердце, — Питер вскинул голову и удивленно повел бровью.

— Теперь знаешь, что самое ценное я храню в своем сердце, — Киллиан прижался губами к его лбу, покрытому бисеринками пота. — Маленькая пиратская хитрость, которая не раз спасала меня.

— Но я не чувствовал этого раньше.

— Ты бы и не смог. У меня был защитный оберег, который пропал после той самой ночи.

Они оба знают, о какой ночи говорит Киллиан. А еще Питер вспоминает, что видел этот оберег на груди Киллиана.

— Череп и Меч на черной цепочке…

— Именно, — Киллиан даже приподнялся на локте, чтобы заглянуть в лицо Питера. — Ты знаешь, где он?

— Я нечаянно сорвал его с тебя, когда возвращал Феликсу свой амулет. И видимо, он где-то затерялся…

Питер думал о том, что именно по этой причине Киллиан стал уязвим, а Неверлэнд чуть было не прикончил его. Трагическое стечение нелепостей и случайностей, которое странным образом закончилось для них счастливым воссоединением. Может, они должны были пройти этот тернистый путь, чтобы тот, кто сомневался в их чувствах, понял, что ошибается? Может, все это было нужно для того, чтобы они сами не сомневались, что предназначены друг другу? А может, кто-то невидимый вел их через все испытания во всех реальностях, чтобы, в конце концов, они смогли быть вместе в этой? И Питер даже догадывался, кто был их проводником в обеих реальностях…

— Значит, все дело в тебе… Тогда может повторим, чтобы проверить твою теорию? — Киллиан одним рывком подминает Питера под себя, вырывая его из размышлений и нависая над ним. — Я не буду хватать тебя за руку, а ты — касаться моего сердца, и может тогда я не буду думать, что схожу с ума, договорились?

— Нет, не договорились! — Питер шутливо отбивается, пытаясь сбросить с себя Киллиана. — Потому что я неуверен, что смогу контролировать себя, — он хохочет, когда его вжимают в импровизированную постель и набрасываются на него с торопливыми поцелуями. — Слезь с меня! Я сейчас задохнусь! А твоя жизнь станет легче…

— Почему? — Киллиан отрывается от своего занятия и вскидывает голову.

— Потому что… — Питер замирает под взглядом нависшего над ним Киллиана, — …будет некому сводить тебя с ума, — он приподнимается на локтях, чтобы дотянуться до всегда желанных губ.

— А ты знаешь, плевать… — Киллиан наклоняется так близко, что их дыхания смешиваются и щекочут губы. — Потому что с тобой я готов сходить с ума каждый чертов раз…

Пристроившись на плече Киллиана, Питер смотрел на яркие звезды в ночном небе Неверлэнда, слушал шум прибоя и думал о том, что они не зря воспользовались советом Феликса. На балконе было и романтично, и безопасно. Но главное было не это, а то, что никакая магия: ни чья-либо, ни его собственная — на балконе не действовали. И именно здесь Питер чувствовал себя обычным человеком, попавшим в необычное сновидение. Может, поэтому ощущения были в разы ярче? В животе все скрутилось, когда он вспомнил, как буквально мгновение назад лежал распластанный под тяжестью разгоряченного и обессиленного Киллиана, и в каждой клеточке его тела бушевал пожар. Сейчас же его обнаженное тело окутывала невесомая, но ощутимая пелена тепла, которое отдавал мрамор балкона, за день прогретого солнцем. И в то же время легкий океанский бриз, проникающий через проемы мраморных балясин, прохладой касался его кожи, покрытой капельками пота. Он поежился, зябко передернул плечами и тут же оказался в объятиях Киллиана.