Ри (СИ)

Застеснявшийся привлекательного чужака Ри едва заметно покачал головой — он не нуждался в помощи, вполне справлялся сам.

— Нет-нет, — отказался, невольно принюхиваясь к бритому альфе и обоняя в его кофейной ауре горьковатые, принадлежащие — странно — еще одному альфе цитрусовые нотки. — Спасибо.

Гого равнодушно пожал плечами, мол не хочешь так не хочешь, повернулся корпусом и ладонью толкнул дверь позади себя, приглашая дальше.

— У нас ничего не изменилось, — парень двигался легко и бесшумно, с опасной грацией хищника. — Продукты свежие подвезли вчера вечером. Сейчас завтраком вас накормим, Мэкса уже приготовил…

Он ввел гостей в просторную комнату, напоминающую гостиную, только лишенную привычной Ри мебели, с на восточный манер устланным плотными, ворсистыми коврами полом и разбросанными там и сям яркими, вышитыми цветочными узорами подушками, и показал взмахом руки в ближайший угол.

— Вещи кидайте сюда, до кучи, — велел. — Сначала — пожрем, вы не против? А потом уже — в душ?

Проголодавшиеся после самолета гиены хором предпочли завтрак гигиене, и Гого распахнул перед ними еще дверь. Оттуда повеяло ароматом какао и горячего хлеба.

— Ававия! — шакал засиял сразу всем своим существом и почти вбежал на кухню, где у покрытого простой клетчатой клеенкой стола возился, расставляя фаянсовые белые тарелки, стройный, довольно высокий, темноволосый альфа явно гиеньего племени. Оба обнялись и обменялись нежным, далеким от братского поцелуем. — Встречай босков! И знакомься, — он указал на Ри, — это тот самый знаменитый Ри. Вылитый покойник Кап, точная копия…

После завтрака, весьма плотного и вкусного, состоявшего из пышного омлета, «живого», заправленного зеленью и сметаной салата и домашней выпечки ржаного, ноздреватого хлеба, Мэкса небрежным, несказанно удивившим Ри кивком отправил Гого убирать на кухне и поманил гостей за собой.

— Вот, номера, — сказал, проведя их по длинному коридору с рядами закрытых дверей и в самом его конце отперев ключами из связки две. — Остальные на данный момент заняты. Вид из окон, простите, никакой, но наша гостиница не для туристов предназначена. Заходите, располагайтесь. Горячая вода есть, полотенца и белье свежие. А, впрочем, — он чуть устало подмигнул Кару, — перед кем я тут распинаюсь… Ваши вещи уже здесь, Бабра разнес, когда мы ели.

Кар принял у альфы два ключа, белый и медный, с круглыми деревянными бирочками, и еще один, на витой серебряной цепочке, который сразу же повесил себе на шею.

— Код от оружейного сейфа, — Мэкса вздохнул, — получите позже, ты или Май, но лучше бы вам на этот раз обойтись без стрельбы, обстановка в городе… напряженная.

Маю он ключа с цепочкой не выдал, зато протянул на ладони пару запечатанных сим-карт.

— Новые, нигде не светились, — уверил, сохраняя озабоченное выражение лица. — Помойтесь, уложите Ри, и Гого вас ждет наверху.

Вот так. Нежных фиялок «мутные» воины-не воины, содержатели странных, явно подпольных баз-гостиниц, в секреты не посвящают. Отстаивать права на знания сейчас у пошатывающегося от усталости Ри совсем не имелось сил, глаза закрывались самопроизвольно, но ведь речь шла о Лэ! Потому альфочка протестующе мотнул головой и крепко ухватил мужа под локоть здоровой руки, демонстрируя готовность продолжать бодрствовать.

— Господин Кар! — взмолился, буквально прилипая к омеге боком. — Я с вами! Иначе… Иначе… — он с трудом подавил прорывающийся зевок и топнул обутой в кроссовку ногой: — Тебе плохо будет!

Что именно он, хрупкий, не умеющий толком драться и непривычный устраивать истерик с криками, сотворит, Ри пока не придумал, но сдаваться без боя не собирался.

Мэкса уставился на подростка с нескрываемым изумлением.

— Ого… — только и вякнул. — Характер-то прослеживается…

Ри вернул соплеменнику твердый, приценивающийся взгляд через прищур и фыркнул. Неделя на военной базе среди колючих кактусов кое-чему успела его научить, например — хищно оскаливаться при надобности.

— Из какого клана тебя изгнали и за что, хир-ха*? — осведомился ледяным тоном, демонстрируя зубки. — А может, ты вообще выкупной раб из «веселого дома»?

Мэкса отпрянул, словно получил пощечину, и вспыхнул.

— Никто меня ниоткуда не изгонял, Ри, — ответил тихо и очень-очень печально. — Я сбежал сам, из гарема мужа, ночью, без гроша денег, зимой и босиком по снегу, со сломанными ребрами и рукой, к Гого. И не пожалел, что тогда сбежал. Но в вашем клане официально с тех пор считаюсь покойником… — зелень в зрачках альфы погасла, и он продолжил, пялясь куда-то в пол, с дрожащей, трепетной нежностью: — Не всем сразу везет выйти замуж за истинного, как тебе, щеночек. Не у всех есть такие умные, заботливые дяди и папА, как у тебя, и не все, как Кар, свято чтут истинность. Некоторых просто сначала продают, не разбираясь, за звонкую монету, а потом не отпускают и сажают под замок, избив до полусмерти.

Ри огненно, пятнисто покраснел до корней волос и попятился к стене, прикрывая ладошкой рот. Подросток, наконец, узнал стоящего напротив него.

Таким будет он сам лет через… несколько, если вставит в глаза темные линзы и перекрасит волосы в каштановый цвет.

Кап, сменивший ради любви имя, страну обитания и судьбу, не выглядевший на свой возраст — без морщинок вокруг глаз, подтянутый и свежий — неуверенно потянулся и кончиками пальцев коснулся плеча сына.

— Единицы знают правду обо мне, — выговорил бросивший когда-то щенков и ненавистного мужа оборотень-гиена сквозь задушенный всхлип. — Теперь знаешь и ты. Прощения не жду, не маленький, только понимания: я и Гого — истинная пара, хотя мы оба и альфы. Мне пришлось сбежать — твой папА ни с кем и никогда не делился собственностью…

Тот зимний вечер Ри помнил, хоть и довольно смутно, разрозненными кусками. Он и его братья однопометники сели ужинать под приглядом тяти Исэ, тятя Вис, самый младший в гареме, укладывал в соседней комнате спать помет мелких, еще не умеющих ходить щенков-сосунков.

ПапА с ними не было — тот почему-то заперся в кабинете с тятем Капой, довольно давно, и к столу не спустился. Лэ, на правах любимчика Исэ, баловался, немножко капризничал и строил тяте противные рожицы, потихоньку скармливая ненавистную ему тушеную рыбу крутящейся под стульями, трущейся об икры кошке и нагло подтаскивая с тарелок Ри и брата-оми Сапши, по очереди, обожаемый им до колик «салатный», сырой лук. Тятя Исэ, обычно весьма приметливый, странно, в упор не видел маневров сына, рассеянно ковырялся в своей тарелке без признаков аппетита и будто все время к чему-то напряженно прислушивался.

А потом услышали и щенки — закричали страшно, отчаянно, явно от сильной боли. Наиболее громкий, исполненный ужаса голос принадлежал тяте Капе, папА же гудел низко и хрипло, сплошными ругательствами. Судя по доносящемуся сопутствующему шуму, папА нещадно бил тятю Капу и колотил в стены мебелью, наверное, стулом…

— А ну сели обратно! — грозно рыкнул балансирующий на грани оборота Исэ на вскочивших, испуганных щенков, хлопая ладонью по столешнице с такой силой, что задребезжала посуда. — Ешьте! Вас это не касается!

Ри подчинился воле старшего, хотя горло сжало предчувствием беды. Под не умолкающие, истошные вопли тяти Капы аля заставил себя проглотить еще немного салата с картошкой, после чего ему вдруг стало плохо — затошнило, закружилась голова и скрутило живот. Тятя Исэ заметил плачевное состояние щенка, забрал из-за стола, отвел в спальню и уложил в постель.

Из спальни шум был почти не слышен, да и затихло вскоре. Ри лежал один, мучимый нарастающей тошнотой, натянув одеяло до носа, смотрел в темноту и размышлял, чего такого страшного натворил тятя Кап, если папА орет матюгами и дерется. Вряд ли потратил лишние, сверх дозволенного, деньги, порвал какую-нибудь вещь или разбил чашку. За подобное папА просто бурчал. Тогда что?!

Разобранные среди выкриков главного родителя слова «афай»*, «извращенец» и «поганая, мерзкая тварь» ничего не объяснили чистому, неискушенному второкласснику, ученику закрытой школы для алей, «убью» же и «позор» произвели неизгладимое впечатление. Заснуть и забыть кошмар помешал резкий приступ рвоты. Ри выворачивало наизнанку, прямо в постели, полночи, поднялась температура.