Собственными руками (СИ)

Мантия из перьев, сейчас в тусклом свете звёзд ставшая серой с розоватым оттенком, была снята и отброшена на стоящий неподалёку стул. С атлетического тела снимается и рубашка, отрезая последние сомнения по поводу прощального подарка. До одури охватила прихоть обласкать его грудь и плечи, но в поле досягаемости только ноги, и Ло кладёт ладонь на колено и успевает быстро огладить его до того, как Дофламинго поднялся, чтобы избавиться от остальной одежды.

— Зачем это? — поинтересовался Ло его причиной, отложив очки на край стола, и усмехнулся. — Последняя трапеза?

Тот, сбросив штаны на пол, сел на край вполоборота и опёрся рукой на кровать по другой его бок. Молча и задумчиво смотрит на спросившего, будто сам не знает ответа на этот вопрос. Или знает, но не хочет озвучивать. Так или иначе, Ло хмыкнул с безразличной усмешкой в тоне и откинул покрывало к стене, приглашая ближе.

Кровать слишком узкая для двоих, занятых интимными делами, но Дофламинго забирается на неё коленями и склоняется над любовником, который, следуя обычаю, закинул бы руки ему на шею или спину. Но ведь его просили этой ночью делать то, что ему по-настоящему хочется, и поэтому Ло мягко прикладывает пальцы на марлевую повязку, укрывающую подбородок.

Заботиться о Дофламинго — вот чего он жаждет уже несколько долгих лет. Быть тем, к кому бы он приходил не только для развлечения, но и за поддержкой и советом в трудное время. Только возлюбленный всегда видел в нём лишь неразумного и бессильного ребёнка. Разумеется, никакая опека со стороны «сопляка» ему была не нужна. Обижало сильнее прочего именно то, что с проблемами он обращался к другим лидерам и, конечно же, к Верго, будто на действующего Коразона полагаться нельзя. Никогда не доверял, как бы Ло ни старался выслужиться перед ним.

— Останься, — предпринял последнюю попытку Ло, огладив щеку вверх.

— Перестань, — прошептали ему ответ.

Трусы, которые только и отделяли от полной наготы, были сняты, и он раскинул ноги для его широкого стана. Стоило тому опуститься, скользнув боками по бёдрам, Ло закинул ноги на его спину. Мешающаяся под рукой подушка несдержанно сброшена на пол, а голова Ло теперь покоится в ладони. Обласкав губы влажным поцелуем, Дофламинго прикладывает к ним пальцы, и он высовывает язык, чтобы облизать и увлечь в глубь рта, где смочит себе на удовольствие. На красивом мужественном лице тянется грязная улыбка, а свободные пальцы обхватывают челюсть и с силой давят её, пока язык сдабривает слюной те, которые очень скоро окажутся в ином месте.

— Ты очарователен в такие моменты, — смущает его Дофламинго.

Очаровательный и милый — только таким он его и считал всегда, будто перед ним девушка или сын, будто не понимает, что это неприятно для его протеже, или нарочно издевается. Хоть и досадно немного, но приятно в то же время, потому что он так ласково смотрит, делая эти глупые комплименты.

Пальцы медленно выскальзывают изо рта, и Ло подтягивает ноги на его торсе, чтобы дать больше простора под задом. Миновав зубы, с кончиков потянулась тонкая нитка слюны, которую он оборвал, проведя языком по верхней губе.

Ло крайне редко говорил ему, о чём на самом деле думает, наблюдая за ним в подобных сценах, потому что ассоциации характеризуют этого эгоистичного подонка противоположно его амплуа. Но сейчас тот случай, когда можно и нужно говорить открыто, поэтому он прижимает пальцы к его губам:

— У тебя красивая улыбка.

Тот неловко поджимает губы в смехе и, ведя ребром ладони вдоль спины, роняет лоб на матрац. Ло обвивает его голову рукой и припадает губами к уху, а внутрь него проникает средний палец, и вместо подготовленных слов из уст вырывается похабный стон. Он движется в нём, постепенно лишая самообладания, но озвучить те слова хочется слишком сильно, поэтому после череды бесстыдных вздохов Ло всё-таки выхватывает возможность говорить.

— Голос возле… — сорвался в стон из-за второго протолкнутого пальца и крепко вдавился губами в висок, — уха в трепет…

Решил, что этого для полноты понимания будет достаточно. К тому же говорить, если бы и получалось, то вообще не хочется, когда о зад отбивают ритм острые костяшки согнутых пальцев, а те, которые выпрямлены, достают до той заветной точки глубоко внутри, из-за которой контроль над телом мимолётно теряется.

Жар, поселившийся в левой части лица, уже захватывал его полностью. Губы пылают и где-то глубоко под кожей чешутся, отчего жизненно необходимы поцелуи. Ло осыпает ими щеку, потянувшуюся в улыбке складками морщин, и за волосы требовательно поворачивает лицо к себе. Необходимо целоваться, пока это возможно и доступно, и наваждение чуть отступает, когда ему, наконец, попадается верхняя губа.

Он запрокидывает голову, подставляя подбородок под перебирающий бородку язык, и перекатывает затылок на ладони любовника, чтобы точно так же обласкали и щеку. Кожу приятно холодит из-за лёгкой плёнки слюны, а поцелуи перетекают на шею. На натянувшуюся жилу ложится настолько влажный след, что кажется, будто слюна вот-вот соберётся в ленивую каплю и побежит вниз.

Но на постели оказывается сам Ло, между ног которого уселся его возлюбленный, чья большая рука, слегка придавливая грудь, ласковыми поглаживаниями спускается ниже по телу, бросая этим в дрожь. Колени расползаются шире сами по себе, и приходится, следуя за этим порывом, перебирать стопами по простыне. Обе ладони Дофламинго одновременно прихватывают бёдра и гладят их, сбивая мысли в кучу, чтобы из неё можно было выхватить самую главную. Бездумно Ло следует своими руками к его и накрывает их, когда движения не дают дышать спокойно.

Он в такой ситуации сказал бы «возьми меня», ведь это растравливает секс-хищника в возлюбленном, но это опять же не совсем то, что бьётся в сознании. Открыв и вновь прикрыв рот в некоторой нерешительности, Ло всё же произносит те слова, от которых сердце на секунду замирает:

— Иди ко мне.

Слова, которые обычно говорят ему, вогнали Дофламинго в замешательство, а бесстыдный мальчишка настойчиво берёт его за руки и тянет вниз — к себе. Словно набирая скорость, которую никто и не пытается ограничивать, Ло прихватывает пальцами немного покалывающий щетиной подбородок и опускает лицо, с которого слетела личина радостного циника. Мужчина склоняется над ним на локтях, и губы приникают к губам, позволяя целовать их.

— Доффи… — душит страх перед откровениями, которые он годами хранил в душе. — Будь… — остановился, смотря в глаза и вспомнив, что это прощание, и закусил губу. — Я хочу тебя.

Взяв голову в обе ладони, импульсивный диктатор впивается в губы и полностью заполняет его небольшой рот языком. В жадном, требовательном поцелуе невозможно сглотнуть. Горячее сбитое дыхание расползается по коже, а двух или трёхдневная щетина щекочет, вынуждая возбуждённо ёрзать под массивной тушей, которая опускается ниже и ещё шире разводит его ноги. Тонкие, хрупкие пальцы рассекают тускло сверкающие в полумраке светлые волосы, и Ло сковывает его голову в своих объятьях.

Дофламинго отпускает истерзанные и чешущиеся губы, когда слюна уже бесстыдно хлюпает между языками. Приподнимается над ним, покровительственно закрывая весь обзор широкими плечами, словно бы Ло должен смотреть лишь на него, и ласково поглаживает большими пальцами виски. И его мальчик, шумно сглотнув, внимательно смотрит на сосредоточенное в новых раздумьях лицо умелого интригана.

Карий глаз, перенявший сейчас у ночи её основной цвет, заново изучает давно изученное им лицо, отчего Ло становится неловко, словно взгляд проникает под кожу. Пользуясь затянувшимся моментом, в котором рельеф пресса давит на налитый член, а грудь едва ощутимо опускается при вдохе, хозяин каюты делает то же, что и гость, но осязательно. Проводит ладонями под обоими ушами, поддев мочки с одинокими золотыми кольцами. Большими пальцами гладит скулы, расправляя морщинки, а после спускает прикосновения по щекам на губы, сложенные в прямую линию задумчивости.