Просто ещё одна история (СИ)

Слушаю, совершенно не представляя, куда вывезет нас кривая волоховских фантазий. А он всё больше распаляется.

- Власть над другим человеком - самое желанное, самое вожделенное в этом мире. Из-за этого совершались подвиги и подлости, затевались войны и приносились в жертву целые народы. А знаете, какая форма власти самая восхитительная, пьянящая? Сексуальная. Да-да, голубчик, это именно так!

Что-то не нравится мне его монолог. Что-то в этом явно не так. А Волохов продолжает, и глаза его сияют странным блеском.

- Почему, как вы думаете, победители всегда насилуют побеждённых? Причём заметьте - речь часто идёт не только о женщинах. Почему среди представителей уголовной среды, в этом показательном срезе общества, нет ничего ужасней, чем быть “опущенным”? Почему во все времена совершенно разным было наказание для тех содомитов, которых мы бы сейчас назвали активными, и тех, кто был пассивным? Да потому, что это самое естественное, самое первичное проявление власти одного человека над другим. И тот, кто, так сказать, “сверху” - представитель высшей касты, касты властителей.

Он молчит, словно давая мне возможность проникнуться идеей выплеснутых на меня откровений, а потом спрашивает совершенно неожиданно:

- Вы вообще как относитесь к сексу с мужчиной? Только честно?

Честно - у меня язык к гортани прилипает. Разговор всё больше настораживает. От дурных предчувствий начинает покалывать в кончиках пальцев. Он что - клеит меня? Или ещё чего похуже?

- Я как-то никогда не задумывался над этим, Олег Витальевич. Применительно к себе, - самое интересное, что это практически правда. - Я как-то больше по женщинам.

- Да-да! Понимаю! - он встаёт, обходит стол и наклоняется ко мне, уперевшись ладонями в подлокотники кресла, в котором я сижу. - Но всё-таки? Если бы было нужно?

От него пахнет одеколоном и мятным освежителем рта. Полезет целоваться - шею сверну. Но Волохов резко выпрямляется, смотрит выжидающе и оценивающе.

- Так как? При каких обстоятельствах вы бы согласились это сделать? Не пассивно, разумеется.

Интуиция с логикой ошарашивают догадками, в которые я не хочу верить.

- Сомневаюсь, Олег Витальевич, что у меня это могло бы получиться… - начинаю отмазываться, но Волохов машет пренебрежительно:

- Да бросьте, Матвей! Я же психолог, и довольно наблюдательный человек к тому же. Неужели вы могли подумать, что ваш интерес к нашему пациенту мог остаться незамеченным?

Застываю в кресле, оглушённый его словами. И что теперь? Волохов продолжает:

- Не беспокойтесь, в данном случае это не проблема, а скорее её решение. Фёдор говорил вам, каким именно образом проходит лечение у тех пациентов, которые не проявляют желания к изменениям на начальных этапах?

- Да, что-то такое…

- Понимаете, мы два месяца пытались сломить сопротивление у нашего пациента, - он не называет Макса по имени, словно это и не человек вовсе, - но из-за того, что он довольно закрыт для внешнего воздействия, наши попытки не увенчались успехом. Рано или поздно он, конечно, сломается, но будет очень неприятно, если его физиология не выдержит раньше, чем его психика. Знаете, я не большой специалист в сфере допросов и тому подобного. Заполучить профессионала в этой области - дело вообще нереальное, они все работают на военных. Мои же ребята - настоящие коновалы, между нами говоря. Им намного проще угробить человека, чем добиться от него нужной реакции. А вот с вашей помощью это вполне реально. И можно обойтись без особого членовредительства. Просто небольшое насилие, поданное, как большое предательство. Что скажете?

Мысли мечутся, как загнанные куры. Вот она, волоховская ловушка. Только попались в неё сразу два зверя.

Весь мой план летит к чертям, вместе с так и не завербованным Толиком и маленьким коттеджем где-то на краю земли. Я прекрасно понимаю, что мне предлагает Волохов. И прекрасно понимаю, что не могу не согласиться на это. Иначе меня не только от Макса отлучат, но и из центра вышвырнут. И не факт, что подобру-поздорову. Напичкают чем-то, чтобы память отшибло, а может и вместе с головой отшибут. И что тогда будет с Максом? Федя правильно говорил: я на это подписался. Отступать некуда.

Доктор принимает моё молчание за колебания и уточняет:

- Знаете, вам ведь даже не обязательно самому это делать. Можно подключить Егора. Он в этом деле неподражаем - грубый и жестокий. Главное, чтобы вы там присутствовали. Ну, не знаю - придержите подопытного или что-то в этом духе. Чтобы он почувствовал ваше предательство непосредственно. Знаете, как сжигание мостов. Выбивание почвы из-под ног.

Он так и говорит - “подопытного”. Ссука!

- Я понял, понял! Нет, не нужно никого, я сам… - единственное, что мне остаётся - это попасть к Максу в палату. Это хоть какой-то шанс. Хотя - шанс на что? Сдохнуть вместе?

- Вот и замечательно! - улыбается Волохов. - Идёмте?

- Вот так, сразу?

- А зачем откладывать? Пациент сейчас в очень подходящем состоянии: ещё достаточно слаб и уязвим, но не настолько, чтобы не выдержать подобного переживания. Его сознание спутано, а привязанность к вам - явно патологическая. Не мог же он настолько быстро довериться незнакомому человеку? А значит он проецирует в вас образ кого-то другого. И ваше предательство - это ещё предательство и того, важного для него человека. Такой момент грех упускать! Или вам нужно настроиться? Может, виагру?

В задницу себе её засунь, тварь!

Мотаю головой, отказываясь. Выбираюсь из кресла и на ватных ногах бреду за этим сатиром кучерявым. Бесконечно долго - или слишком быстро? - мы добираемся до палаты, доктор отпирает дверь и пропускает меня вперёд. Разумеется, он заходит за мной следом. Разве такое можно пропустить?

В голове - звенящая пустота и какие-то идиотские вспышки. Всё вокруг становится нереальным, расплывается, качается, распадаясь в стерильном свете операционной лампы, которую запрещено выключать даже ночью.

Всё, что происходит дальше - пьяный кошмар.

Волохов приближается к максовой кровати, манит меня за собой, и я подхожу, словно загипнотизированный.

- Ну? - доктор стягивает плед, и Макс тут же просыпается, резко садиться, сонно всматриваясь в мою застывшую каменным изваянием фигуру. Переводит взгляд на Волохова, и я слышу, как замирает его дыхание. В глазах - понимание и паника. Что-то подобное с ним тут уже происходило?

Волохов ворчит:

- Я так и знал…

В палату входит Егор.

- Я же вам говорил, Олег Витальевич? Кишка у него тонка. Всё как обычно?

Он тянет Макса к себе. Тот отчаянно сопротивляется, но сил у него немного, и скоро Егору удаётся перевернуть его на живот. Санитар наваливается всем своим весом на бьющееся под ним тело, достаёт из кармана брюк пластиковую стяжку почему-то яркого малинового цвета. Связывает Максу руки за спиной.

- Матвей! - это даже не крик - вздох приглушённый. Но я отмираю.

Знаете, что чувствует машина для убийств?

Егор летит через комнату, сбивая всё, что попадается на пути. Я прыгаю следом. Сдерживаемое последние два месяца желание свернуть кому-то шею вырывается наружу. Поднимаю Егора, как тряпичную куклу, и швыряю на пол со всей дури. Дури много! Луплю ногой в живот, ещё раз, он уворачивается, прыжком вскакивает на ноги, подныривает под мой кулак и бьёт в область печени. Удар ощутимый, но сейчас во мне вместо крови - один адреналин. Куски можно отрывать - не почувствую. Обхватываю его руками, снова швыряю, валюсь сверху. Трещат рёбра и синтетическая ткань форменной рубашки. Упираюсь предплечьем противнику в шею, душу. Он хрипит, пытается сбросить мою руку.

Со стороны кровати - какая-то возня. Поднимаю глаза - этот кучерявый извращенец вместо того, чтобы бежать за помощью, лапает Макса, даже не глядя на нас. Совсем крышу снесло? Экстрима захотелось?

В это время Егору удаётся меня немного оттолкнуть, он судорожно цепляется пальцами за привинченную к полу ножку стола, подтягивается, стараясь выползти из-под меня. Привстаю, беру его за грудки и двигаю кулаком в челюсть. Хруст ломающихся костей, Егор отключается, заливая линолеум кровью изо рта.