Забота и контроль (СИ)

В жизни совместить нетрадиционную ориентацию, увлечение БДСМ, властный характер и стремление держать всё под контролем оказалось не так просто. Точнее, непросто для кого-то еще, кроме самого мистера Фергюссона. Поэтому он был холост во всех смыслах этого слова. И как мужчина-гей, и как доминант. Наладить отношения без Темы не получалось: а найти кого-то, кто будет нормально воспринимать нечастые походы своей половинки в «особый» клуб, оказалось невозможно. Выбрать же кого-то из тематических в качестве постоянного партнера тоже оказалось не под силу, потому что многие симпатичные молодые люди, которые полностью устраивали мистера Фергюссона будучи связанными и на коленях, поднявшись в полный рост, становились абсолютно невыносимы. Попытки привить кому-то из ванильных партнеров элементы тематического поведения так же обернулись провалом.

В связи со всем этим мистер Фергюссон махнул рукой на любые попытки наладить личную жизнь и был довольно частым посетителем тематических клубов Кардиффа. Так было даже удобнее. С годами человек становится менее гибким, и желание подстроиться под кого-то еще ради мифического единения душ уменьшается прямо пропорционально количеству прибывающих свечей на торте в честь дня рождения.

И только одно неизменно выбивало мистера Фергюссона из колеи. Точнее, только один человек. Чертов Шон Бреннан, чтоб ему…

На работе мистер Фергюссон, как и всегда, появился одним из первых. Часы показывали без двадцати восемь, а он уже наливал себе в чашку ароматный чай, заваренный собственноручно. Не ждать же прихода секретаря ради этого? Его кабинет и комната, в которой сидели менеджеры, были разделены между собой символической стеклянной перегородкой. Если закрыть дверь, то помещение становилось звуконепроницаемым, а если мистеру Фергюссону требовалась конфиденциальность, то всегда можно было использовать жалюзи. Но обычно дверь в кабинет оставалась открытой, а жалюзи поднятыми: Харрис Фергюссон любил быть в курсе всего, что происходило в его конторе, да и работники меньше расхолаживались под присмотром внимательного и строгого начальника.

Утро в офисе было чем-то похоже на утро муравейника: трудолюбивые муравьишки заполняли помещение, потягивались, наливали себе чай или кофе и приступали к своим обязанностям. Кто-то из женщин наводил марафет. Харрис не приветствовал подобную фамильярность, но официально не запрещал, чтобы не сеять недовольство среди сотрудниц. Достаточно было намекнуть верной мисс Дороти, приятной, типично английской пожилой леди, работавшей еще с его отцом, что молодому поколению требуется поставить мозги на место. И она, со свойственными ей тактом и настойчивостью, доведет до сведения нужного лица, что макияжем стоит заниматься дома.

В восемь десять в офис влетел Шон Бреннан. Его появление не могло остаться незамеченным хотя бы потому, что он сбил стоящую на полу подставку для зонтиков, сделанную из цельного куска дерева и весившую, по прикидкам мистера Фергюссона, не менее тридцати килограмм. Но мистеру Бреннану всё было нипочем: он вбежал в помещение, бедром зацепил подставку и, даже не задержавшись на секунду, рванул к своему рабочему месту. Подставка покачнулась на одном боку, на секунду зависла и рухнула вниз с тяжелым глухим звуком, зонтики вылетели, а она, не остановившись, прокатилась вслед за Шоном еще пять футов.

- Дубина стоеросовая, - пробормотала мисс Дороти. Не то чтобы пробормотала, раз уж Харрис, сидевший в своем кабинете, смог её хорошо расслышать, но всё же сделала вид, что говорит себе под нос.

Шон удивленно обернулся, всплеснул руками, бросился подбирать зонтики и пытаться запихнуть их обратно, но пока подставка лежала на боку, получалось это у него плохо, тогда он, не долго думая, взял тяжеленную кадку на руки и отнес на то место, где она стояла, и уже потом вернул зонты на место.

Мистер Фергюссон шумно выдохнул, у него спина начинала болеть при одной мысли поднять что-то столь тяжелое без дополнительного разогрева, а этот малый даже не крякнул. Офис оживился, кто-то приветствовал Шона, кто-то ругал за невнимательность, кто-то просто что-то бурчал. Шон вернулся к своему столу, включил компьютер, потом метнулся к вешалке, водрузил на свободное место свою куртку и шарф и, только сев за стол, осмелился взглянуть в сторону кабинета босса.

Харрис очень хорошо знал это взгляд - Шон Бреннан каждый раз смотрел так, когда опаздывал. Так, как будто он надеялся, что мистер Фергюссон еще не пришел и не узнает о его вопиющем нарушении распорядка трудового дня. Но, разумеется, Харрис Фергюссон был на месте и многозначительно показал своему нерадивому работнику на часы.

В офисе существовали строгие правила, Харрис не считал нужным штрафовать своих сотрудников за опоздания, вместо этого действовал принцип “один к десяти” - за одну минуту опоздания работник должен был задержаться на десять в конце рабочего дня. Шон Бреннан опоздал на десять, что в его случае это означало уход с рабочего места не в пять, а в шесть сорок.

Шон сразу погрустнел, ссутулил плечи и уткнулся в экран компьютера. Как будто это что-то меняло! Он завозился за столом, начал перекладывать какие-то бумажки. Смотреть на это было выше сил мистера Фергюссона, поэтому он откинул голову на спинку кресла и ненадолго прикрыл глаза. Ну что за наказание?

Мысль о наказании привела его в еще более дурное расположение духа. Не далее, чем в субботу один из его лучших сабов, бывший к тому же вполне приличным в общении человеком, сообщил ему о том, что встретил любовь всей своей жизни и больше не будет появляться в клубе или проводить индивидуальные сессии с Харрисом. И мало того – этой любовью оказалась женщина, к тому же ванильная. Любовь поистине зла. Мистер Фергюссон был уверен, что не пройдет и года, как парень вернется к Теме, в клуб и к гомосексуальным предпочтениям, но до той поры нужно было снова озаботиться поиском сабмиссива. Как будто они под ногами валяются пачками, подбирай любого!

Харрису нравились мужественные партнеры. Хлюпики и откровенно женственные сабы вызывали в нем желание приласкать и пожалеть, погладить по голове, укутать потеплее, а не отшлепать до красноты и не держать на пике удовольствия, не давая кончить часами. В его понимании мужчина должен был быть мужчиной, равным партнером. Партнером, подчиняющимся не потому что он слабее или беззащитнее, а по собственной воле, демонстрируя уверенность в своем доминанте и полное ему доверие. Иначе, зачем это всё?

Он открыл глаза, золотистый затылок Шона Бреннана тут же попал в поле его зрения. Кажется, Шон пытался что-то достать из ящика своего стола, достал, но выронил и наклонился, чтобы подобрать. Харрис Фергюссон сглотнул моментально набежавшую в рот слюну. Мешковатые штаны Шона, которые явно были ему велики минимум на размер, так плотно и туго обтянули его задницу, что совершенно не оставили простора для воображения. И, надо сказать, эта задница была более чем живописна: округлая, упругая на вид, хорошей формы и подходящего размера. Если бы мистер Фергюссон встретил в соответствующем клубе саба с таким «тылом», то обязательно попытался бы завязать с ним знакомство просто потому, что в душе он был ценителем прекрасного, а такой зад выглядел самим совершенством.

Харрис задумался, что бы он мог сделать с этой задницей, в какой красивый цвет раскрасить, как насладиться жаром горящей кожи. Он почти вживую увидел две обнаженные ягодицы, переходящие в мускулистые бедра, покрытые золотистыми волосками. Кожа белая, на такой всегда особенно четко проступают следы от ладони, наливаясь краснотой.