F65.5: Гематофилия (СИ)

Достаю бритву, вглядываясь в испуганные глаза. Это так мило, сексуально, возбуждающе. Ровно до тех пор, пока он не начинает отбиваться, неловко взмахивая руками.

Полковник, в пару шагов преодолевая разделяющее нас расстояние, просто засовывает ему ствол с глушителем в глотку и жестко шипит:

- Утихни.

- Ты даешь ему ложную надежду, любовь моя, – отталкиваю его руку с пистолетом.

- Не называй меня так, это чудовищно пошло.

- Ты прав, – натягиваю тонкие перчатки – если уж полковник их положил в мой саквояж, значит стоит надеть, - а это по-твоему не пошло?

- А рассекать с руками по локоть в крови и по полтора часа отмывать ладони? Это нормально?

- Мы не говорим о нормальности. Я говорю, что это пошло выглядит.

- А мне нравится, - он наконец-то убирает пистолет во внутренний карман куртки. – Развлекайся, шеф.

- Нет.

- Что? – нервно вскидывает голову.

- Не называй меня шефом, не сегодня.

- Хорошо, Джим. Развлекайся.

- Стой, стой, стой. Я хочу, чтоб ты был рядом. Совсем рядом.

Страдальчески морщится, бедный, брезгливый тигренок. Но, раз уж решил меня развлекать, придется пересиливать себя. Садится на пол, так, чтобы видеть меня, но не лежащего на диване юношу.

Мальчик плачет, обреченно и беззвучно. Белесые ресницы слиплись от слез, соленый ручеек тянется от уголков глаз к вискам.

- Что еще ты ему дал?

- Немного успокоительного, чтоб не реагировал слишком остро.

- Успокоительного? – смеюсь. – Немного?

- Ты чудовище, Джим, - он довольно морщит нос.

- Мне кажется, или тебе это нравится?

Молчит.

- Ну скажи, - надавливая плашмя бритвой на подбородок снизу, вынуждаю его поднять голову, столкнуться со мной взглядом.

- Ты выглядишь намного лучше.

- И на том спасибо, но… Ладно. Это все не твой конек. Смотри, - вытягиваю руку мальчика так, чтобы она была видна снайперу.

- Не хочу. – Отворачивается.

Мальчик открывает и закрывает рот, неритмично изгибаясь подо мной. Это приятно. Аккуратно разрезаю тонкую ткань футболки, обнажая молочно-белую кожу груди с выступающими нежно-розовыми крупными сосками.

- Ох, ты невозможен… - я даже не знаю к кому обращаюсь, обхватывая один губами.

Отрываюсь, делаю первый надрез, чуть ниже ключиц, длинный и тонкий, и режу я очень медленно, наблюдая, как сталь окрашивается алым.

- Это очень красиво…

- Раньше ты не разговаривал, – полковник любезно придерживает юношу, давя рукой на горло.

- Я хочу поделиться с тобой.

Вижу, как уголки его губ почти непроизвольно дергаются вверх, он сдерживается, но через несколько секунд все-таки широко улыбается, скаля зубы.

Давлю на бритву, загоняя лезвие глубже под кожу, наподобие той булавки, что до сих пор красуется у снайпера в виске.

Дрожь.

Кровь.

Мышцы сокращаются, агонизируя от боли.

- Джим…

Вздрагиваю от неожиданного прикосновения к плечам, фокусирую взгляд на еле подрагивающем теле подо мной. Плоть изрезана, испещрена сетью мелких, местами глубоких, порезов. На губах мальчишки кровь – он умирает. Кажется я глубоковато загнал скальпель в грудь.

- Я… Я не помню, как я все это делал.

- Успокойся, Джим.

Ладонь ложится на грудь, аккуратно расстегивая пуговицы, полковник настойчиво стаскивает с меня рубашку. По лицу мальчишки текут слезы, а по коже растекаются кровавые узоры.

Чувствую настойчивые прикосновения губ к плечам.

- Ты собираешься поиметь меня прямо на умирающем мальчике?

- Нет, нет, Джим, я не такой извращенец.

Он тяжело дышит, сжимая мои бедра, целуя шею; я чувствую спиной жар его тела.

- Идем…

- Подожди, я закончу.

Разрез на горле – как последняя милость, как подарок измученному телу. Я всегда заканчиваю им: не только потому, что это действительно самое красивое зрелище, какое только может довестись увидеть, но и потому, что в этот момент можно почувствовать себя неким ангелом, избавляющим тело от боли. И от жизни. Жить, это ведь очень больно.

Снайпер, терпеливо дождавшись, пока я отведу взгляд от замершего хрупкого тела, упорно тянет меня за собой, уворачиваясь от моих рук.

- Перчатки сними.

Чертыхаясь, стягиваю одну за другой.

Комната напротив встречает нас мягкой полутьмой, нежной, как прикосновение шелковой ленты, ложащейся на мои глаза. Я замираю, напрягшись.

- Ты же не боишься меня, Джим?

Нет, не боюсь, малыш. Заставляю себя расслабиться, хотя это нелегко: чувствуется мне – я сегодня ничего не буду контролировать. Ладно, ладно.

- Не бойся, - чувствую на губах его дыхание – с легким ароматом виски и едва заметным – сигарет. Тянусь к нему, делая шаг вперед. Сильные руки придерживают за талию, от них исходит тепло, которое я чувствую даже через рубашку.

- Ты так хочешь меня… - я не спрашиваю, я утверждаю.

- Тебе это льстит?

- С чего бы… Ты не такая уж важная персона.

Вскрикиваю – неожиданно зубы смыкаются на коже под ребрами.

- Поговори мне еще.

Ощущаю влажный жар его рта – даже не заметил, когда он успел стянуть с меня одежду. Пальцы непроизвольно вцепляются в светлые волосы, направляя его голову в нужном мне ритме.

Это шикарно: ничего не видеть – только чувствовать, чувствовать очень остро любое нежное, самое легкое прикосновение.

Властно, может слишком грубо, а может так, как нужно – не знаю, сминать кожу; приоткрывать рот, тихо вскрикивая, скрещивать ноги где-то на уровне гибкой жилистой поясницы. Я чувствую, как двигаются мышцы под загорелой, немного обветренной кожей; натыкаясь пальцами на вырезанные на груди буквы, испытываю необъяснимое, глубокое удовлетворение.

Я чувствую. Живу. Мне нравится.

Под спиной, плотный шелк покрывала быстро становится влажным от пота, воздух в комнате – жарким и спертым; истома, накрывающая все мое существо – горячая, чуть липкая волна; губы, прижимающиеся к тонкой коже на горле оставят, отстранившись, шикарный расцветистый засос – Себастьян не протестует, кажется, а может и не думает об этом, хрипло вышёптывая мое имя, вбиваясь в меня короткими, быстрыми и, будто бы неритмичными толчками. Но нет, я – чувствую ритм, не сразу, через несколько секунд и даже не я, а мое тело, самостоятельно, не спрашивая у мозга разрешения, изгибается в такт, а губы приоткрываются в очередном стоне.

На мгновение будто представляю картину со стороны – мне нравится вид двух переплетенных тел.

Он одевает меня. Никто и никогда не одевал меня после секса, это так странно – лениво изгибаюсь, помогая.

- Мне нравится…

- Что? – длинные пальцы ловко управляются с маленькими пуговицами, а разгоряченное тело прижимается ко мне.

- То, что ты делаешь. Это странно. Мне нравится.

Довольно кивает.

- Ты умный, Бас. Ну, или догадливый.

- А ты язва. Сейчас за задницу укушу.

Смеюсь – задница-то моя в безопасности, прокусить плотную джинсовую ткань даже этому тигру не под силу.

Наблюдаю, как снайпер с привычной небрежностью накидывает футболку, застегивает ремень на слегка потертых джинсах.

- Мне надо больше внимания уделять твоему гардеробу.

Киллер насмешливо поднимает брови.

- Я серьезно. Что ты написал на том листке?

Непонимающе смотрит, ничего не говоря.

- На том, на котором я написал, что ты самонадеянная сволочь.

- Свои предположения, - вздыхает. – На счет твоей реакции на мое отсутствие. Но, поскольку ты сумел превзойти все мои ожидания – все это бессмысленно. Предупреждая твой следующий вопрос скажу, что винтовку я забрал исключительно потому, что так было удобнее за тобой наблюдать.

- Ты за мной следил? – подпускаю нотку возмущения в голос.

- Я обещал, что тебя никто не убьет. Вот и все.

- Вот и все… - тихо повторяю.

- Что такое, Джим?

Поднимаюсь, поправляя ворот рубашки.

- Я, в общем-то, собирался тебя уволить.