Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)

Гарри допивал второй бокал крепкого эля, закусывал солёными орешками и крекерами, покачивал ногой в такт ненавязчивой джазовой импровизации и думал, что… хорошо было бы погулять с блондинчиком-мотыльком в парке, а лучше в горах, показать ему поля цветущего вереска, поводить по окрестностям Хогвартса. Мальчику, наверняка, понравилось бы, написал бы новые стихи. Он же в своей Дании и вереска-то не видел — считай, жизнь прожил зря. Или посидеть со «Сражающимся лебедем» у костерка на пёстрой прибрежной гальке хмурого холодного моря, а, может быть, ласкового, тёплого…

Он посмотрел на неспешно набегающие волны, поднял пару светлых камушков, запустил подальше в воду. Те плюхнулись почти без брызг. Небо светло-серое, а на горизонте сизая дымка — скоро придёт шторм, возможно, к ночи. Гарри поднялся на песчаный откос, прошёл выше по холму. Осень? Трава пожухлая, и чем дальше Гарри шёл, тем она становилась суше, безжизненнее, потом под ногами появились выгоревшие проплешины. С холма сорвалась стая птиц. Кажется, чайки, они, лишь взлетев, сразу поднялись очень высоко, маяча тёмными точками в поднебесье. Воздух вокруг, над головой заколыхался, Гарри почувствовал быстрые, отрывистые касания крыльев, многих крыльев. Он принялся вертеться, пытаясь защититься от непонятной угрозы волшебной палочкой, но никаких пернатых близко не видел, только чувствовал их. Невидимки, что ли? Гарри сделал несколько шагов вперёд и оступился, запутавшись в высокой траве. Сухостой, местами ему по плечи, покачивался на ветру, рассыпая дымку мельчайших семян, только изредка в этом светло-буром море почти умершей травы мелькали зелёные стебли, жёсткие, толстые, и какие-то тоненькие едва живые прутики. Гарри, продвигаясь вперёд, помогал себе руками — с трудом разводил заросли, закрывал лицо от жёстких листьев и колючих колосьев.

Оглянувшись на шелест невидимых крыльев, он заметил в траве знакомую фигуру. Слишком хорошо знакомую. Драко Малфой стоял посередине поля и держал в руках громоздкую книгу. Шевелил губами. Читал вслух или что-то говорил Поттеру, не отрывая глаз от пожелтевших страниц? Выглядел Драко примерно так, как Гарри запомнил его в школе: чёрная, идеально выглаженная дорогая мантия с эмблемой Слизерина, аккуратно повязанный галстук, зализанные длинные пряди волос; бледный с едва заметным румянцем, спокойный и почти величественный. Не подойти. Ни тогда, ни сейчас. И даже представить трудно, что сердце этого Серебряного принца волнует хоть что-то, не относящееся непосредственно к интересам Малфоев, к преумножению славы и богатства древнего чистокровного рода. Гарри напряжённо прислушался, стараясь расслышать, что там говорит слизеринец, хотел помахать ему рукой, окликнуть. Но передумал. Шум ветра, шорох травы, шелест крыльев над головой и слабенький морской прибой за спиной — этих звуков было вполне достаточно.

Гарри развернулся и пошёл обратно к морю, снова сначала по выжженной, а затем по изумрудно-зелёной траве, по россыпи мелкой гальки. Голос волн, спокойный и чуть ленивый, зазвучал громче, по морской глади побежали пенные барашки. Гарри шёл по самой кромке воды к высокому утёсу, рядом кто-то что-то увлечённо рассказывал. Приятный, будоражащий голос, неуловимо знакомый. Почему Гарри не поворачивал голову, чтобы посмотреть на своего собеседника? Потому что не мог оторвать взгляда от его босых ног, переступавших в накатывающих волнах. Подвёрнутые до колен, но всё равно промокшие штаны, тонкие щиколотки, крепкие икры, выступающие острые косточки. Вот его спутник споткнулся на подводном камне, охнул от боли, поджал ногу, но тут же звонко рассмеялся, шутливо ударил по руке Гарри, попытавшегося его поддержать. Поттер поднял взгляд, но мир вокруг сильно закачался, только заливистый голос, как страховочный канат, не дал ему потерять равновесие и упасть. Земля под ногами, и море, и небо — всё заходило ходуном.

— Мистер, эй! Господин! Вам пора! — Кто-то тормошил его. — Мы закрываемся, музыкантам надо отдохнуть. И гости почти все разошлись. Проснитесь, уважаемый, дома спать лучше. Вот ваш счёт. Будем рады снова видеть вас, а сейчас идите домой.

Гарри смог разлепить глаза и сфокусировать взгляд. Он положил на стол деньги, с трудом, не чуя ног, поднялся, встряхнулся. Сон не отпускал, топил с головой в своих зыбких тёплых водах, пленил тело неподъёмными оковами, тащился тяжёлым грузом за уходящим из паба припозднившимся посетителем.

Скоро утро. Июньские ночи короткие, небо почти не бывает тёмным и звёздным. Гарри поёжился от прохлады и так смог неплохо сосредоточиться на аппарации. Уже почти улетая в поток трансгрессии, он почувствовал порыв невесть откуда взявшегося ветра, прямо ему в лицо бросившего какой-то плотный листок. На глянцевой колдографии, вероятно, оторвавшейся от близстоящей тумбы-афиши, смеялся Сольвай Сванхиль, Скорпиус Гиперион Малфой. Гарри упустил, не смог сразу подхватить листок, ветер поймал свою добычу и понёс по лондонской улице, над автомобилями, между редкими деревьями, в рваных клочьях тумана, за поворот, а дальше, наверняка, к Темзе…

Дома, едва добравшись до постели, Гарри собирался сразу уснуть. Наконец-то, растянуться под мягким одеялом и ни о чём не думать, просто отключиться. Выбросить всё из головы.

Сыновья мирно спали, Кричер неохотно в двух словах отчитался перед хозяином за прошедший день, Гарри только отмахнулся. Мысленно подвёл итог этого длинного сумбурного дня: «Так… скандалил, напился, подслушивал, читал чужие дневники... украденные... браво, аврор! Не аврор, а сталкер, блин. Исследователь неизвестного, опасного, рисковый парень, лихой следопыт. Ага… наследил знатно, можно и на боковую». Уже раздевшись, он увидел на кровати дневник Сольвая-Скорпиуса. Взял тетрадку, раскрыл на первой попавшейся странице и прочитал с удивлением, пытаясь вспомнить что-то неуловимое… Вспомнить или понять…

Хочу опять проснуться для любви,

Как Афродита возродиться в пене,

Брести пустынным пляжем, говорить,

Переступая ракушки и тени.

Не пафосно, всё проще — пляж пустой,

Уходит в море узкою полоской.

А море — в серой дымке, как зимой,

Пейзаж знакомый вроде, но неброский.

И рядом человек идет со мной.

Не слышно слов, лишь ветра отголоски,

Как крики чаек в дали голубой.

Прибой волной смывает и уносит

Босых ступней портреты на песке.

А солнце тени под ноги бросает,

Ковыль на дюне светлый шелк качает,

Лишь черный силуэт застыл в тоске...

*

Ночь. Летняя, городская, лондонская. Темнота никогда не чувствует себя здесь хозяйкой, всё время прячется по углам, таится по подворотням, ныряет в колодцы, укрывается за оградами и под припаркованными автомобилями. Темнота в лондонскую ночь — роскошь, только на окраинах или в старинных магических кварталах ею можно, если не насладиться вдоволь, то хотя бы попробовать, почувствовать её томительный и тревожный вкус. Но Сольвай не жалел об отсутствии темноты. Он стоял перед окном, прижавшись голым животом к мягкому тюлю, который смял в объёмный узел, и глубоко вдыхал тёплый воздух ночного города, мягко струящийся в открытую фрамугу, ласково касающийся его спутанных влажных волос, обнажённой груди, ещё не остывших щёк. Да, неплохо с парнями покувыркались. Он не особо жаловал коллективные занятия сексом, но на этот раз их тройничок вышел сам собою, по общему желанию, можно сказать, что это Сай сам сначала распалил Джимми, а потом случайно взглядом пригласил Андриса. Случайно — не случайно, а всё вышло отлично, так что жалеть не о чем. Холодное Сердце — это даже здорово. Наверное, ему так легко и приятно со Свечкой и Китом именно потому, что нет любви. Нет, и быть не может. Папочка постарался, да и ладно. Зато им легко и нескучно втроём, причём, иногда буквально втроём, они друг другу доверяют, относятся с пониманием, терпят, что-то прощают, знают, кому, что и как нравится, в общем, совершенный союз, да ещё и физически почти идеально подходят друг другу. Например, Джимми о-о-очень терпелив, хоть и резковат, держится чуть ли не часами, и всегда сверху, ну… разве, если только Сольвай не поуговаривает хорошенько; а с Андрисом можно расслабиться, то есть вообще всё можно, и он почти не чувствует боли, в экстазе забывает про неё, и стимуляторами не пользуется, и он очень нежный и неугомонный… Союз без комплексов, без ложного стыда, без никому не нужных сложностей. Приятный секс, относительная верность, никаких взаимных претензий. Вроде бы у Джимми и Андриса отношения… серьёзные, но… его, Сая, они не прогоняют, парой себя не объявляют, то ругаются, то мирятся, это всех устраивает — вот и славно…