Ошибка природы (СИ)

Кевин отвернулся, сердито раздувая ноздри. Психолог был совершенно седым уже альфой, и запах его был похож на позднюю-позднюю осень. Или на мореный дуб.

— Я хочу побыть один, не нужны мне эти ваши!..

— Вы совершенно замерзли, — покачал головой психолог и накинул на плечи Кевина свой пиджак. — Если заболеете, то придется делать перерыв в терапии.

— К черту терапию, — сказал Кевин и неожиданно всхлипнул. — Я не хочу быть омегой, не хочу!

— Наконец-то вы это признали, — усмехнулся психолог. — Какой прогресс, Кевин.

Кевин изумленно обернулся к нему:

— Я только сейчас не захотел, что вы несе… говорите.

— А разве вы не боялись омег после убийства? — наклонил голову психолог.

— Те омеги были психи, экстремисты, — нахмурился Кевин и сердито покосился на психолога. — Ну, да, боялся, я же сам вам рассказывал об этом.

— А почему же согласились тогда на терапию?

— Ну… меня же из-под следствия из-за этого вытащили…

— А потом? Когда ваше дело закрыли благодаря встречному иску вашего адвоката? — поднял брови психолог. — И из-за отсутствия доказательств? Вы ведь невиновны пред лицом закона, и ничто не вынуждает вас скрываться здесь. Зачем же вы пришли?

— Людвиг. Он хотел меня своим омегой. Отстаньте уже от меня, пожалуйста, я же сказал, что хочу быть один, — пробормотал Кевин.

— Как вы думаете, можно ли настоящего омегу, такого, например, как ваш отец, заставить делать то, что он не хочет? Каким-либо образом, кроме грубого принуждения.

— Замолчите, это он вас послал, да!? — закричал Кевин, из глаз его снова брызнули слезы.

Психолог встал:

— Вы знаете, что такое быть полноценной и самостоятельной личностью, Кевин?

— Вы сто раз это мне уже говорили, — отвернулся Кевин, кусая губы. Словно какой-то бес толкал его дерзить и грубить, и он не удержался, добавив противным дразнящим тоном: — Любить себя, осознавать свои приоритеты, ни от кого не зависеть во мнении, бла-бла-бла.

— Что ж, — засмеялся психолог, — вы делаете первые шаги на этом пути. Осознали наконец свои желания и отделили их от желаний вашей авторитетной персоны. И, кажется, прямо сейчас свергаете ваши детские авторитеты с пьедесталов своей души. Поздравляю вас, Кевин, вы в начале пути, чтобы стать настоящим омегой — гордым и независимым. И я рад за вашу свободу, ведь даже если вы прервете сейчас терапию, вы будете помнить о ней и знать, каково это — знать свои желания и чувства других людей.

Психолог ушел, а Кевин остался сидеть на крыше, кутаясь в его теплый пиджак. Он смотрел на птиц, вспоминая о своем альфа-отце. О братьях и об омега-отце, каким тот был давным-давно, в детстве Кевина. И о Людвиге. Столько лет Людвиг был ему просто хорошим знакомым. А потом стал любимым, самым главным в жизни человеком. Но все это время Кевин не видел его настоящего. И не увидел бы, если б не начал превращаться в омегу.

***

Людвиг разгладил ладонью рекламный буклет. Песчаный пляж и синее море, уютный отель для семейного отдыха — Кевину должно понравиться. Его обещали отпустить из клиники на четыре дня, небольшой перерыв в омега-терапии, и Людвиг взял несколько отгулов, чтобы съездить куда-нибудь вдвоем. И сейчас ждал Кевина в холле, специально не стал подниматься — хотел устроить сюрприз.

Около лифта вертелось несколько бет из другой группы, уже почти омег. Они возбужденной стайкой передвигали тяжелые горшки с кактусами, а один из этих бет-омежек с круглым пузом стоял поодаль.

Неужели такое возможно во время омега-терапии? Вдруг и Кевин забеременеет, будет носить их малыша, маленького беточку-деточку, станет круглый и беспомощный. Людвиг незаметно вытер вспотевшие руки о штаны, представив Кевина с животом.

Меж тем пузатый бета запустил руки себе под халат и достал футбольный мяч. А потом встал раком в импровизированные ворота — между двух здоровенных кактусов, задницей к своим товарищам, и те принялись по очереди кидать в него мячом. Людвиг так увлекся этим зрелищем, что чуть не пропустил появление Кевина, тот пытался незаметно подкрасться со спины.

— Угадай, — Кевин закрыл ему глаза руками.

— Кевин, — Людвиг чувствовал, как запах Кевина мягко обволакивает его, вызывая в теле привычную теплую волну.

В последнее время тот взял моду ходить в одном халате и без трусов, это так заводило. А еще Кевин стал пахнуть чуть иначе — более терпко, но без омежьей навязчивой сладости. Уже не бесплотный ангел, но еще не омега… ребенок. Кевин пахнет ребенком, понял Людвиг и ужаснулся своим мыслям — получается, его возбуждал этот детский запах.

— Засмотрелся на омежий футбол? — хихикнул Кевин и прижался к нему сзади, потираясь стояком о задницу. Нет, никакой это не ребенок — взрослый беточка во время омега-терапии.

— Это же не футбол, а игра в соску. Но ты, надеюсь, в нее не играешь?

— Я пока не проигрывал, — уклончиво ответил Кевин. — Меня отпускают домой на четыре дня.

Людвиг обнял его и закружил, приподнимая над полом. Тут же послышались хлопки и свист — играющие в футбол беты обратили на них внимание. Кто-то громко сказал: “Смотрите, влюбленные голубки”.

— Мы едем на море. Хочешь, Кевин?

— Сначала домой.

— Хорошо, — согласился Людвиг. — Заедем сначала домой.

Кевин ушел переодеться, а Людвиг остался в холле — ждать его. Беты-футболисты вознамерились посадить проигравшего на кактус, и Людвигу стало интересно — как далеко они могут зайти в своем желании причинять боль другим. К сожалению, их разогнал профессор Мерн, вышедший из лифта.

— Аксель, — Людвиг пожал его руку, приветствуя. — Извини, не было времени подняться к тебе, мы с Кевином уезжаем.

— И куда же?

— На море.

— Твоему бете нельзя простужаться, — Аксель растянул губы в своей обычной улыбке — сухой и бесцветной. — У него сейчас идет мощная перестройка организма.

— Уже тепло, почти лето, — Людвиг улыбнулся в ответ. — И я его согрею.

— Да, кстати, — Аксель поднял вверх палец. — Состояние его таково, что иногда может казаться, будто бы у него начинается течка. Ты раньше видел течных омег?

— Не только видел, — заржал Людвиг.

— У Кевина Дорта могут появиться схожие симптомы, но учти — это не будет течкой.

— Я знаю про смазку.

Аксель вздохнул:

— Никакой сцепки, иначе травмируешь его.

Людвиг отвез Кевина домой, как и обещал, а сам поднялся к себе, сварил кофе и включил телевизор. Кевин сказал, ему нужна пара часов, чтобы собрать вещи.

Собственная квартира казалась чужой — он почти не появлялся здесь последние три месяца — мотался между работой и клиникой. Где же Кевин… Может, спуститься к нему и напугать, изобразив экстремиста? Или поиграть в изнасилование, без боли, конечно же, но со всяким там “на колени, сучка, открывай рот и соси”. Вряд ли Кевин позволит сделать с собой такое, еще и обидится.

Людвиг решил отвлечься криминальной хроникой, как раз шел ежевечерний выпуск. Черный пластиковый мешок, возникший на экране, был, очевидно, с омежьим телом. Почему-то по телевизору никогда не показывали мертвых омег или бет без этих мешков, а вот застреленных, раздавленных автомобилями или упавших с высоты альф — сколько угодно. Оторванные конечности, мозги на асфальте… Людвиг находил это несправедливым.

“Застрелен при попытке побега известный член неонацистской группировки, Уго Леман…”

Людвиг отхлебнул ароматный кофе и сделал погромче. Вот это новости. Неужели федералы решили больше не церемониться с доставшим их Уго Леманом, или тот и вправду хотел бежать из Центральной тюрьмы?