Ошибка природы (СИ)

Кевин аккуратно сложил комбинезон на постели и зашел в санитарный уголок. Душ во всех камерах был без перегородки, и кто угодно мог зайти и посмотреть, как он моется. Но после того, как его гоняли по всей тюрьме практически голым, Кевину было уже все равно. Он залез под едва теплые слабые струи и принялся с остервенением смывать с себя грязь, кровь, пот и похоть прошедших суток. И не противно же Людвигу было к нему прикасаться.

Кевин снова заплакал, закидывая голову. Почему в душе всегда вспоминается самое худшее?

Он вытерся серым тощим полотенцем, натянул комбинезон и забрался под одеяло.

В тот их раз… когда они сексом занимались, Людвиг говорил, что любит его. Кевин тогда не поверил, пропустил мимо ушей, думая, что ради траха альфа и не такое скажет. Но может быть, Людвиг на самом деле любит? Иначе бы не обнимал его — голого, грязного и опозоренного — так тепло и ласково. Не спасал бы от страшных обвинений в терроризме, наверняка идя на должностное преступление. И не предлагал бы стать его омегой.

Кевин съежился, накрываясь колючим одеялом с головой. Кажется, раньше он боялся, что, став омегой, не захочет заниматься наукой? А вдруг все будет гораздо хуже, и он станет таким же, как Марио и его дружки? Омеги же все психованные, как и альфы, сколько раз Кевин видел, как они лаются и изводят друг друга. Просто раньше он не знал, что ярость омег так же опасна, как и гнев альф. Он жмурился, пытаясь заснуть, но вместо этого вспоминал облизывающего кровь омегу-убийцу; стучащего по столу Людвига; орущего на него следователя-альфу; снова Людвига, на весь дом выясняющего отношения со своим омегой; Марио, крутящего в руках тяжелую цепь; своего бывшего любовника-альфу, запирающего его в шкафу; пьяных бешеных омег… Убитого альфу, не испугавшегося толпы пьяных молодчиков только потому, что они омеги. Во всех книгах пишут, что альфы с омегами — и есть полноценно развитые, самодостаточные личности, но если это и так, то Кевин не хотел развиваться таким образом.

У двери что-то загрохотало, и Кевин подскочил. Но это был всего лишь ужин — разваренные макароны и подгорелая котлета с несвежим огурцом. Кевин старательно запихал в себя все. Он не ел с самого ареста, но голода почему-то не чувствовал, только легкую тошноту и головокружение.

Он снова завернулся в одеяло и представил, что Людвиг обнимает его и гладит. И говорит так искренне: “Ты же мне веришь?” Ведь он не может обмануть Кевина и затянуть его в какие-нибудь комитетские игры? Зачем им Кевин, он ведь и правда ничего не знает и никого не сможет сдать.

— Людвиг, — прошептал Кевин, вспомнил почему-то порванного бету, бывшего любовника Людвига, и, в последний раз всхлипнув, заснул.

На следующий день он проснулся поздно — солнце за решетчатым окном стояло уже высоко, а у двери стыл жидкий чай и сох кусок черного хлеба с селедкой. Кевин осторожно стряхнул селедку и сжевал хлеб, запивая чаем.

Сегодня вечером его здесь уже не будет. Что его ждет в комитетской клинике?

Целый день он ходил по камере, думал об убитом альфе, о Людвиге, оказавшемся комитетчиком, о Марио, оказавшемся боевиком Уго Леманом. О том, сообщили ли об его аресте на работу, и сможет ли он работать во время омега-терапии. Людвиг всегда с таким интересом слушал о его исследованиях, может, он проникнется и выпишет ему какое-нибудь разрешение…

Вечером его отвели на встречу с адвокатом — красивым альфой с волчьим взглядом. Чем-то он напоминал Людвига.

— Мне удалось договориться о залоге, — радостно оскалился тот, когда Кевин, почти не читая, подписал множество разнообразных бумаг.

— Это значит, меня выпустят? — спросил Кевин.

— Да, все складывается очень для вас удачно. Возможно, ваше дело вообще удастся закрыть за недостатком доказательств, — кивнул адвокат. — Отправитесь на терапию без всякой стражи, как уважаемый член общества. Это же такое безобразие — кинуть в тюрьму столь умного и достойного бету, к тому же готовящегося стать омегой. И всего лишь за неудачную любовь.

— Да, это правда, — прошептал Кевин с надеждой. Ведь все на самом деле было так, как хорошо, что Людвиг поверил и рассказал эту правду адвокату.

А еще ему передали пакет одежды, в которую Кевин переоделся уже на проходной. Причем, полицейские с ухмылками велели ему переодеваться прямо при них, но, увидев вынырнувшего откуда-то адвоката, поспешно отвели в отдельную комнату и оставили одного.

Одежда была собственная Кевина, только полупрозрачная рубашка осталась от Марио… Уго Лемана. И Кевин подумал, что пакет собрал, наверное, омега-папа. Интересно, встретит ли тот его из тюрьмы? И будет ли там Людвиг?

— Кевин! — омега-папа подошел к нему на выходе и на мгновение обнял за плечи, целуя в щеку. — Как я рад, что все это недоразумение разрешилось. Поехали немедленно домой.

Кевин вцепился в его руку, и папа ласково ему улыбнулся.

— К сожалению, сейчас надо ехать в клинику, господа, — сказал им адвокат. — Необходимо медицинское освидетельствование для иска. Да и с омега-терапией шутить нельзя.

— Да, конечно, — закивал папа, — с этим шутить нельзя.

— Какого иска? — спросил Кевин.

— Иска федеральному управлению полиции за физические и психологические пытки при допросах и содержании под стражей, — сказал адвокат сурово. — Того самого иска, заявление на который вы подписали час назад.

Кевин вжал голову в плечи, а его папа ахнул:

— Тебя пытали, дорогой? Это просто неслыханно.

— Не сильно, — пробормотал Кевин.

— Возмутительное нарушение всех человеческих прав, — сказал адвокат с каким-то даже удовольствием.

В машине Кевин прижался к плечу омега-папы, и тот снова его обнял:

— Поздравляю дорогой, ты определенно идешь к успеху. Такой импозантный альфа и разрешение на омега-терапию. Я и не надеялся на подобное.

— Ты встречался с Людвигом? — слегка покраснел Кевин.

— О, да, он очень… впечатляет, — тихо засмеялся омега-папа, поглаживая Кевина по плечу. — Я уверен, ты будешь с ним счастлив.

— Он красивый, да? — спросил Кевин с гордостью. Недавно пережитые ужасы отступили и побледнели рядом с омега-папой и его вечным трепом об “этих сногсшибательных альфах”.

— Красивый? — приподнял бровь омега-папа. — Кевин, дорогой, когда ты раскроешь весь свой омега-потенциал, ты поймешь, насколько поверхностно и сухо это слово по отношению к такому…

— Сногсшибательному альфе, — вставил Кевин с улыбкой.

— Все слова похожи на мертвую шелуху, когда не знаешь, о чем говоришь, — покачал головой омега-папа. — Но скоро ты узнаешь, дорогой, и я безмерно счастлив этому.

Кевин вздохнул, опуская голову:

— Ты правда так хочешь, чтобы я стал омегой? Наверное, ты всегда хотел омегу после Алана и Рика…

Алан и Рик, оба альфы, были старшими братьями Кевина.

— Я всегда любил тебя больше твоих братьев, — покачал головой омега-папа. — С самого детства ты был таким нежным, умным и красивым. И каждый раз мое сердце разрывалось при мысли о том, что тебе суждено было родиться бетой. Это так же больно, как иметь слепого ребенка. Ты играешь с ним и любишь его, но знаешь, что он никогда не увидит твое лицо и улыбку. Никогда не погонится за красивой бабочкой и не захлопает в ладошки при виде радуги. Ты любишь его и не знаешь, полюбит ли твоего бедняжку в жизни еще хоть кто-нибудь. А потом ты узнаешь, что его можно вылечить. И он спрашивает тебя — “ты правда этого хочешь?” Что я могу ответить? Кевин, я хочу этого больше всего в жизни.