Лисы (ЛП)

У него на лице – лиловый синяк, полускрытый за волосами. От левой скулы и до уха. Хмурясь, я сжимаю в кармане блокнот. Тепло на коленях больше не замечаю.

– Что случилось? – Говоря, я удерживаю взгляд на столе, потом опять его поднимаю.

Мне даже не приходится объяснять, что я имею в виду. Мики смущенно притрагивается к щеке. Его плечи сникают, а вид внезапно становится изнуренным.

– Ничего особенного. – Перехватив мой взгляд, он вздыхает. – Просто опять упал в обморок.

В обморок или от удара чьего-нибудь кулака?

Я хмурюсь в стол. Впиваюсь ногтями в ладони, пытаясь обуздать мощные волны гнева, которые проносятся сквозь меня при мысли, что Мики кто-то ударил.

Стиснув зубы, я разворачиваю кулаки и хватаюсь за пустую чашку перед собой.

– Ты не можешь починить мой сотовый, да? – говорит он.

Он расправляет плечи, пытается напустить на себя небрежность, но мне ясно, что он расстроен. Его тонкие пальцы играют с солонкой и перечницей из белой керамики, которые стоят на середине стола. Он переворачивает одну, затем вторую, и на столе появляются две маленькие кучки белых и серых крупиц. Официантка из-за прилавка наблюдает за нами.

– Все нормально. Ты же не виноват.

Виноват. Еще как.

– Вот. – Он достает из своего потайного кармана мой сотовый и подталкивает его ко мне через стол. – Я правда больше не могу пользоваться твоим телефоном.

Я отодвигаю телефон обратно. Мне хочется, чтобы он перестал пытаться вернуть его.

– Я достану тебе другой.

– Другой телефон? – Брови Мики сходятся вместе. Волосы у него слегка грязные. Передо мной сейчас не тот сверкающий мальчик в клубной одежде, которого я встретил недавней ночью, и не вчерашний – яркий и улыбающийся. Странно, но сегодняшний Мики нравится мне больше всего. Не из-за синяка – мне больно видеть его синяк, – но потому, что сегодня он настоящий, не в отключке и ничего не прячет за маской. Он уставший и грустный немного, но в нем чувствуется искренность и тепло. Как на той фотографии, которую я не успел как следует разглядеть перед тем, как сломать его телефон, но каким-то образом успел ощутить, что почти разгадал, какой он на самом деле.

Мое сердце начинает биться быстрее, чем когда бы то ни было.

Я даже не представляю, что он должен сделать, чтобы перестать оказывать на меня этот эффект. Наверное, что-то невообразимо ужасное, потому что прямо сейчас оно ощущается, словно мы с ним обитаем в одном и том же пространстве, а я могу пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз испытывал это ощущение за всю свою жизнь.

– Серьезно, это моя проблема, а не твоя, – не уступает он.

– Возьми, – твердо говорю я. Мне приходит в голову безумная мысль. – Оставь его у себя. Я поудаляю все данные, и после он будет твой. – Я удерживаю зрительный контакт с ним, хоть это и творит с моими внутренностями странные вещи, а сердцебиение на секунду окончательно сходит с ума.

– Нет. Это нечестно. Мне нечем тебе заплатить. И дать взамен тоже нечего. Ну, кроме самого очевидного. – Он коротко улыбается грустной улыбкой. Я даже не уверен, шутит ли он.

– Бесплатно, – добавляю я торопливо.

– Но так вообще нечестно! – протестует он.

Я несогласен по причинам, которые он никогда не узнает.

– Тогда просто займи, – говорю. Навсегда.

– Мне все равно надо как-то отблагодарить тебя.

Он берет мой сотовый в руки, переворачивает его. Бережно гладит. Смотрит на него как на какую-то драгоценность, пока я наблюдаю за ним из-под волос. Сквозь мое тело струится электрический ток, то поднимаясь по позвоночнику, то опускаясь, от кончиков пальцев одной руки до другой, замкнутый круг без возможности разрядиться.

– Если я возьму его, то чем будешь пользоваться ты сам? – спрашивает он.

– У меня полно телефонов. – Которые не работают.

– Но это типа как главный твой сотовый.

Я пожимаю плечом. Я развил в себе способность наблюдать за людьми с опущенной головой, чтобы они не знали, что я наблюдаю за ними. Мики пожевывает губу. Я не уверен, поверил ли он в то, что у меня есть еще телефон, но знаю, что, если он не согласится забрать моего Франкенштейна, то ночью я буду обязан за ним присматривать. Внезапно от страха за него у меня внутри все сжимается. На улицах кружат акулы, охотятся на мальчиков вроде него. Я буду обязан проследить, чтобы его не снял никто подозрительный. А может, чтобы его вообще не снимали. Но ведь ему наверняка нужны деньги. Будь у него выбор, он вряд ли выходил бы на улицы.

Я закусываю изнутри свою щеку. Как я умудрился усложнить настолько простое дело, как замена расколотого экрана? Почему мои чувства стали такими сложными и запутанными? Я не хочу, чтобы хорошие вещи причиняли мне боль. Но мне больно.

– Обещай, что позволишь отблагодарить тебя.

У Мики такие ясные глаза. Я никогда еще не видел таких ясных синих глаз. Если бы его глаза были небом, я бы никогда и не взглянул на землю.

Обещай – эхом отражается в них. Я киваю. Потому что по-другому я не могу.

– Его скоро понадобится зарядить. – Он морщится, говоря это, словно признаваться в чем-то подобном неловко. И я улыбаюсь – он все-таки заберет его.

Однако легче мне не становится, ведь с улиц он не уйдет.

Я достаю из кармана зарядку, которую собирался отдать еще в прошлый раз, и протягиваю ему.

– Готов к любым неожиданностям, да?

Я кручу головой. Если бы.

Мики в задумчивости смотрит на телефон.

Сделав глубокий вдох, я отодвигаюсь из-за стола. Мне надо идти. Как бы мне ни нравилось это странное электрическое ощущение, я должен бежать, чтобы его разрядить.

Встречи с Мики непредсказуемы. Большинство людей, которые мне встречаются, ведут себя одинаково. Им некомфортно, и они торопятся скорее уйти. Дашиэль говорил, я сам не облегчаю им дело. Но Мики, похоже, не замечает, облегчаю я что-то для него или нет. Он словно видит меня иначе, чем остальные. И я в совершеннейшем ужасе – и потому, что рядом с ним мое сердце бьется быстрее, и из-за своего настойчивого желания всюду ходить за ним, чтобы знать, что он в безопасности. Я не хочу, чтобы мое сердце снова разбилось вдребезги, как стекло. Желание заботиться о нем слишком пугает. Оно отвлекает меня – от Дашиэля, от Кукольника, от всех прочих акул.

– Подожди, – быстро произносит Мики. Я слышу, как он сглатывает. Его глаза смотрят куда угодно, только не на меня – словно он нервничает. Я понятия не имею, из-за чего он может так нервничать. – Ты не мог бы показать мне, где находится вещевой пункт? – спрашивает он нерешительно. – Я… я бы хотел взять пальто.

На его лице столько неуверенности и вместе с тем столько надежды, что я, не раздумывая, киваю. Я чувствую себя слабым, словно он заколдовал меня и теперь я сделаю все, о чем он попросит. Лишь бы порадовать его. Или что-то вроде того. Иногда я чувствовал нечто похожее с Дашиэлем – когда хотел сделать его счастливым или просто желал ему счастья.

Я так сильно его любил.

Вещевой пункт в приюте – это место, которое я избегаю больше всего.

Я знаю, где-то рядом наверняка есть и другие места, но мы с Дашиэлем ходили в пункт сбора вещей на Норт-стрит. Он открыт только по вторникам и четвергам, но одежда там самая лучшая. Чистая и не кишащая вшами, как в некоторых других местах, о которых я слышал.

Мне больно вспоминать, как Дашиэль вечно смешил меня, примеряя самую странную одежду, которая попадалась нам под руку. Платья, сшитые из толстых занавесок в цветочек, с так и не отпоротой шторной лентой. Малиновые бархатные клеши с серебряными колокольчиками. Плохо связанные свитера с самыми разнообразными узорами от бесформенных зверушек до надписей с грамматическими ошибками. Разномастные ботинки. Дашиэль примерял все подряд – в основном, чтобы повеселить меня и всех, кто был рядом. Это было нашей секретной миссией. Чем-то, что мы никогда с ним не обсуждали.

Я снова сажусь и, сгорбившись, закрываю глаза. Забыв, где нахожусь, я пытаюсь свернуться вокруг своего сердца клубком.