Лисы (ЛП)

Растрескавшаяся бетонная дорожка доводит нас до двери. Донна молчит, я тем более. Перед тем, как взяться за ручку, Винни поворачивается ко мне и, улыбнувшись грустно и коротко, наклоняется, чтобы шепнуть:

– Не давай ей звонить в полицию. Тот парень был моим сутенером. После сегодняшнего я с этим завязываю.

Она прижимает к моим губам холодный надушенный палец, и я почти ощущаю его химический запах на вкус. Я жалею, что не запомнил побольше подробностей о машине – я знаю, Винни вряд ли ответит, если я стану ее расспрашивать. Дашиэль говорил, сутенеры разбираются только со своими делами и ни во что больше не ввязываются. У него самого сутенера не было, хоть многие из них и обхаживали его.

– Иногда я удивляюсь, почему мне вообще не похер, – бормочет Донна, когда мы отходим. – Эту чертову идиотку абсолютно устраивает то, что с ней обращаются, как с дерьмом. Просто бесит.

Я пожимаю плечом. Спорить не хочется. Сам я понимаю, почему Винни не хочет идти в полицию, потому что Дашиэль избегал полиции по той же самой причине – там с тобой обращаются, как с преступником, из-за того, чем ты занимаешься. Дашиэль говорил, они заставляют тебя чувствовать себя нечеловеком, и подспудно ты начинаешь бояться, что они правы: что ты и впрямь не более, чем кусок мяса, потому что продаешь свое тело за деньги.

– А если он и был тем самым психом? Что, если он был убийцей, а она, черт бы ее побрал, не захотела идти в полицию? Разве это не делает ее ответственной за следующего, кого он убьет? Почему она не захотела остановить его?

Мысленно я прошу ее замолчать. Думаю, она хочет, чтобы ее проводили до дома, однако быть участником этого разговора я не хочу.

Я держу рот на замке.

– Извини, – говорит Донна спустя какое-то время.

Она плотнее запахивает свой плащ. Поднимается ветер, и ее черные волосы разлетаются в разные стороны. Без капюшона с моими было бы то же самое. Я думаю, она просто потрясена, вот и сердится.

Туман над парком превращается в дождь. Я начинаю беспокоиться. Если снова промокнуть, то у меня закончатся запасы сухой одежды. Мне правда очень нужно пальто – но я не уверен, готов ли показаться в одиночку в том единственном известном мне месте, где его можно взять.

Донна начинает немного прихрамывать.

– Погоди секунду, – просит она. – Ноги натерла.

Я встаю под поскрипывающий навес продуктового магазина и жду, когда она наденет свои туфли обратно.

Пока мы идем, я чувствую, что ей хочется взяться за руки. Дашиэль взял бы ее за руку. Но со мной она просто подходит поближе, и наши руки изредка задевают друг друга. Это ничего. Некоторые ее подруги пялятся на меня, Донна же – никогда. С нею мне никогда не бывает неловко. Она никогда – даже неумышленно – не задает неудобных вопросов. Которые давили бы на меня, как недавно вопросы Винни.

– От тебя так приятно пахнет, – мягко произносит она спустя несколько минут тишины. – Дашиэль говорил, что от тебя всегда пахнет цветами.

Я краснею, чего она, к счастью, не видит. Мне он об этом наблюдении не говорил.

– Это так мило. – Она улыбается.

От Дашиэля всегда пахло ванилью и карамелью. Из-за крема для тела, которым он пользовался. Иногда меня тянет купить себе тюбик такого же крема, чтобы вспоминать его запах, но, наверное, тогда я стану грустить еще больше. Здравомыслящая моя сторона считает, что вдобавок это ненормально немного – так отчаянно цепляться за то, чего уже нет. Как и мечтать о том, чтобы имя Дашиэля высветилось на экране моего телефона. Только это больше не мой телефон. Я отдал его Мики.

Но как бы я ни прислушивался к здравому смыслу, перестать мечтать я не могу.

***

Мы доходим до ее дома. Вместе с еще четырьмя девчонками Донна снимает здесь двухкомнатную квартиру на седьмом этаже.

– Спасибо, что проводил. Знаешь, сейчас никому не хочется ходить в одиночку, – шепчет она.

Я киваю… я знаю.

– Зайди, – просит она.

Я молча отказываюсь. Меня ждут дела. Акулы, на которых нужно охотиться, и своя постель, до которой еще нужно дойти.

– Пожалуйста. Ненадолго. – Говоря, она на меня не смотрит.

Я жую губу в замешательстве от того, что она попросила меня целых два раза.

– Зачем? – сам собой выскакивает вопрос.

Какое-то время Донна не отвечает. Стоит, разглаживая потертый пластиковый рукав своего плаща. Она, оказывается, тоже грызет ногти – как Мики.

– Зайди, пока дождь, и я тебе расскажу.

Она тянет меня за руку, и я вслед за ней захожу в подъезд.

Мы проходим через слишком ярко освещенный холл. Останавливаемся под лестницей, вне обзора камеры наблюдения.

Там она сбрасывает туфли. Они знали лучшие времена, и я, кажется, догадываюсь, почему она вечно снимает их и носит в руках – не хочет, чтобы они совсем развалились. Они такие маленькие и изящные, что у меня в моих тяжелых ботинках поджимаются пальцы ног.

– Я знаю, мы с тобой не знакомы близко, – напряженно шепчет она. Глядит на меня, потом опускает взгляд. Где-то над нами хлопает дверь. – Но ты был его лучшим другом. И по-настоящему был ему дорог. Знаешь, что он делал, когда ему становилось плохо? – У меня сжимается горло. Я закрываю глаза. – Звонил тебе. Или шел с тобой повидаться. Ты был ему нужен. Он дружил много с кем, и со мной в том числе, но к тебе у него было нечто особенное. Я не стану предполагать, что именно, но, черт, точно что-то огромное. И это только правильно, что рядом с тобой тоже должен быть кто-то. Он бы сам этого хотел. Это больно, знаю, но я хочу, чтоб ты знал: ты не обязан проходить через все это в одиночку.

Я закрываю лицо руками и отворачиваюсь. Отступаю подальше в тень. Здесь слишком светло.

Донна, наверное, понимает, что я плачу. Но перестать я не могу.

– Мне так жаль… – Она притрагивается к моему плечу, но нерешительно, словно хочет просто, чтобы я знал: она здесь, рядом со мной. И я понимаю. Я понимаю: если что, она рядом.

Глава 12

Слишком близко

На следующий день я вновь прихожу в кафе и снова раньше двенадцати.

– Вот. Можешь забрать свою личинку инопланетянина. – Мики здоровается со мной сбившейся набок улыбкой и выкладывает на стол бутылку с горячей водой.

Это почти невероятно, до чего я рад его видеть. Я не знаю, как у меня получается со всеми этими эмоциями внутри не чувствовать себя так, словно меня раздирает война. С Мики я становлюсь максимально далек от этого ощущения.

Он садится. Он снова одет не по погоде, но сегодня по крайней мере надел вместо тонких леггинсов джинсы и даже свитер – хлопковый, темно-синий, – пусть и холодный на вид.

Мое сердце бьется так быстро, что я представляю, будто у меня в груди – дикий зверь, вырывающийся из клетки.

Сегодня я переиграл Микину суперспособность. Я увидел, как он заходит, но, пока он шел до стола, притворялся, будто не знаю, что он пришел. Мою кожу, точно электрический ток, пронизывают искорки предвкушения.

Я кошусь на часы. Мики замечает это и усмехается. Если он подмигнет мне, то у меня наверняка остановится сердце. Смутившись, я думаю о том, знает ли он, как мое тело реагирует на него. Что, если я, сам того не подозревая, излучаю какие-то сигналы? Я отчаянно пытаюсь собраться, чтобы не выдать себя.

Прикоснувшись к бутылке, я ощущаю ее тепло. Мой палец вибрирует, пока движется по причудливым узорам ее ребристого пластикового бока. Я убираю ее со стола на колени. И понимаю, что зря. Бутылка почти горячая, и от тепла, просачивающегося под кожу, мои дурацкие гормоны воспламеняются. Это приятно, слишком приятно, и я успеваю подумать всего одно слово – О, – а после мой мозг отключается, и я, глядя на припухшие Микины губы, твердею.

– Спасибо. Она сегодня все утро согревала меня в постели, – произносит Мики.

Я вижу, что, разговаривая, он словно старается открывать рот по минимуму. А потом понимаю, из-за чего.