Лекарство от здоровья (ЛП)

— Перестань, — сказал Зеллер. — У тебя нет никакого оправдания для этого, если только ты не нашел в его желудке пять золотых колец.

— У меня праздничное настроение, — отозвался Прайс.

— Еще только ноябрь!

— День Благодарения — тоже праздник.

— Который ты проводишь перед телевизором с едой и бутылкой джина.

— Так говоришь, будто это плохо. Я приглашал тебя в прошлом году.

Зеллер вздохнул. — Да. Надо было согласиться.

— У него там что, двенадцать почек? — с порога спросила Беверли, только-только ворвавшись в лабораторию.

— Вообще-то только одна, — ответил Прайс. — В его медкарте есть что-то об этом? Вторую удалили? В документах такой беспорядок.

— Нет, не удаляли. Ему вырезали только гланды, остальное должно было быть на месте.

— Тогда ее либо убийца забрал — а это отходит от стиля первого убийства — либо что тогда? Собака? Насколько туго был завязан мешок? — спросил Зеллер.

— Вполне могла быть собака. Вообще не был завязан, даже не завернут до конца.

— Ее забрал убийца, — возразил Уилл.

— Да брось, ты не можешь быть так уверен в этом, — сказал Зеллер.

— Да брось, голодная собака, которая съедает только одну почку и ничего больше?

— Он прав, — поддержала Уилла Беверли.

Зеллер стянул перчатки и скрестил руки на груди. — Так что, снова Потрошитель? Мне казалось, ты утверждал, что это не он.

— Первое убийство совершил не он.

— О, так у нас есть еще один убийца, которому нравится хоронить трупы своих жертв под половицами и осыпать их цветами?

Уилл проигнорировал его и начал рассматривать выставленные на столе фрагменты тела. Отрезанные конечности лежали рядом с полностью выпотрошенным туловищем. Прайс разложил внутренние органы справа от тела.

— Кто это был? — спросил Грэм.

— Роберт Тайлер, тридцать один год, бухгалтер, — ответила Беверли, протягивая ему папку с делом.

Уилл начал копаться в карманах, ища очки. Второй рукой он потянулся за папкой. В итоге он уронил папку, свои очки и отсканированную копию рисунка на пол. Он успел поднять папку и очки, но распечатку с рисунком схватила Беверли.

— Что это? — спросила она. — Это для дела?

Уилл отрицательно потряс головой, уже открыв папку и глядя в нее. Что-то было не так.

— Как насчет первого парня? Что мы знаем о нем? — попытался он сменить тему.

— Откуда это? — в ответ ткнула его пальцем Беверли.

— Не знаю. Нашел.

— Что, вот прямо на улице?

— В чехле от телескопа.

— Если это — карта сокровищ, то я хочу ее себе, — заявил Прайс.

— Тут надписи на латыни, — сказал Уилл.

Этот самый Роберт Тайлер, тридцатиоднолетний бухгалтер, похоже, был тем еще ублюдком. У него было две бывших жены и трое детей, на содержание которых он почти не выплачивал алиментов. Десять лет назад его подозревали в проведении махинаций с ценными бумагами на основе конфиденциальной информации и неподобающем использовании клиентских счетов, но официального обвинения предъявлено ему не было.

Уилл оторвался от папки, чтобы попросить материалы по первой жертве. Прайс, Зеллер, Беверли — все они склонились над ксерокопией рисунка. Прайс закрепил его на столе и теперь всматривался в него через большое увеличительное стекло с подсветкой, которое он обычно использовал для изучения отпечатков пальцев. Уилл нахмурился, глядя на них.

— Я почти на сто процентов уверен, что это никакая не карта сокровищ, — заверил он их.

— Это только если ты, в отличие от меня, не считаешь кости сокровищем, — возразил Прайс. — Здесь, мне кажется, говорится о склепе в Париже. Может быть, там что-то есть под церковью. А может, и нет, — он прищурился, глядя на бумагу. — Зависит от того, что это за слово. Как думаешь, что это за слово? — они с Зеллером толкались, пытаясь одновременно посмотреть в лупу.

— Там написано, что вам всем пора возвращаться к работе? — сказал Джек, стоя в дверях лаборатории.

— Да как ты только догадался? — ухмыльнулась ему Беверли.

Она вернула ксерокопию Уиллу. Он вновь сложил ее и спрятал во внутренний карман пиджака, надеясь, что там она на этот раз и останется. Джек принес сведения о первой жертве. Его звали Сэмюэль Китс. Двадцать шесть лет, художник-оформитель, а также официант на полставки в ресторанчике неподалеку от его дома.

— Он встретил первую жертву в ресторане, — сказал Уилл. — Он ел там. Возможно, до сих пор туда ходит. Второй был убит где-то в другом месте, его перевезли на место преступления и сделали там эту инсталляцию.

— Выходит, над вторым он постарался больше, — отметил Зеллер.

— Может быть.

Джек посмотрел на обоих. — Я бы хотел услышать что-то более конкретное. Один убийца? Или их все-таки двое?

— Убийца в красном, убийца в синем, — шепнул Прайс себе под нос.

— У этого — маленький автомобиль, а у второго — маленький…

— Да что с вами такое сегодня? — возмутился Джек. — Идите. Пошли отсюда. Съешьте что-нибудь, прогуляйтесь. Возвращайтесь через полчаса и будьте готовы наконец-то нормально приступить к работе.

Все ушли. Уилл оставил папки с делами Беверли, но подробности убийств преследовали его весь остаток дня.

*

Ганнибал дал курьеру чаевые и отнес вещи из химчистки в спальню. Он убрал пластиковую упаковку и разложил все на кровати. Большая часть одежды была для Уилла, хоть и не вся.

Посреди костюмов и тщательно отглаженных рубашек лежало его собственное пальто, то самое, которое он бросил прямо в раскисшую жижу мокрого снега, к ногам Уилла. Но Уилл его почти сразу поднял, так что грязь не успела впитаться глубоко. Ганнибал мог просто позволить ей высохнуть, а затем счистить щеткой для одежды — результат был бы тем же, что и от химчистки.

Но он тогда не хотел даже видеть злосчастную вещь у себя дома. И до сих пор не хотел. Пальто было материальным напоминанием о его потере контроля, жемчужиной в длинной череде плохо сформулированных слов и неуместных поступков. Нет, дело было не в том, что в присутствии Уилла он не мог себя контролировать. Все было гораздо хуже. Уилл вызывал в нем желание отбросить, словно оковы, и здравый смысл, и дисциплину.

Он бросил к ногам Уилла гораздо больше, чем пальто, и Уилл это понял. Рано или поздно он поймет все.

Взяв пальто, он свернул его, отнес в гараж и там выбросил в контейнер для мусора. Аккуратно закрыв крышку, он поднялся обратно. Он заставил себя забыть этот инцидент и вернулся к своей комнате и текущему моменту.

Он купил тот лиловый костюм, который Уилл все время отбраковывал, утверждая, что ему некуда будет такой надеть, если вдруг они только не соберутся на чтение стихов или вечеринку в саду. Ганнибал думал, что, может быть, Уиллу будет легче приспособиться к ношению подобных вещей в стране, где его никто не знает. Он был вполне склонен, даже почти что рад пробовать что-то новое, пока это не затрагивало его профессиональную деятельность. Ганнибалу это было даже на руку. Раз Уилл так остро разделяет работу и личную жизнь, и первое для него — просто мучение, то Ганнибалу всего-то и нужно, что сделать второе настолько приятным, насколько это в его силах. Уиллу будет все сложнее и сложнее возвращаться. Он захочет остаться. И Ганнибал хотел, чтобы он остался.

Он опустил взгляд и обнаружил, что его руки крепко сжали бледно-лавандовую рубашку, заставляя морщиниться только что отглаженную ткань. Ганнибал разложил ее на кровати, чтобы она вновь разгладилась.

Он купил Уиллу сумку из темно-коричневой кожи и такой же чемодан для одежды, и то, и другое — с выполненными из золота инициалами Уилла на внутренней стороне ручек. Ганнибал методично складывал рубашки, носки и нижнее белье. Ему было интересно, что из личных вещей Уилл возьмет с собой. Возьмет ли он свой телескоп.

Визитка Марка Карсона лежала на комоде Лектера. Он еще не добавил ее в свою картотеку. Ганнибал считал, что это было бы неуместно. Это поставило бы его на тот же уровень, что и остальных животных оттуда, тогда как в сознании Ганнибала он стоял особняком, словно огражденный пламенем.