Кровь и розы (ЛП)

я расправил плечи, подхватил сумку и вошел.

В баре было светло, но почти пусто. Несколько человек – мужчин

и женщин – ещё сидели там, похрапывая за столами или пьяно качая

головами. Кто-то нашел себе пару и теперь развлекался в уголке.

Одинокая девица за стойкой с усталым видом собирала пустые

бокалы и едва взглянула на меня. Я повидал немало таверн в час

закрытия, и эта ничем от них не отличалась, за исключением одного из

углов, где спиной к стене стояло кресло – так, чтобы весь зал был

виден с него, как на ладони.

Возле него был ошеломительный бардак: бутылки с длинными

горлышками и полупустые кружки группками стояли на столах,

некоторые из них упали и катались по полу в лужицах вытекших из них

напитков. Место отдавало дешевым вином и пивом. А в самом кресле

сидел Майкель, или кто-то очень на него похожий. Сказать точно было

сложно: он сидел глубоко в кресле, ссутулившись и опустив

подбородок так, что пряди закрывали лицо. Я бы решил, что он уснул,

но его пальцы в неровном ритме лениво стучали по подлокотнику.

Я подошел и остановился всего в паре шагов от него. В грязной с

дороги одежде и со всеми пожитками в сумке через плечо я

чувствовал себя деревенским бедняком, пришедшим просить

аудиенции у короля.

Окинув взглядом перевернутые скамьи и раскиданные вокруг

пустые тарелки, я повернулся к Майкелю и произнес:

— Так вот какова великая вампирская свита, которую до

беспамятства жаждет видеть весь Амстердам. Ты выглядишь как

пьяница.

Он медленно поднял голову и взглянул на меня сквозь

взъерошенную челку. В свете ламп его глаза казались черными.

— Сейчас ты очень далеко от дома.

Я сбросил сумку к ногам и смотрел на неё какое-то время,

ощущая тяжесть его взгляда.

— На днях я купил пончик у Герды и ел его в тени дерева, глядя,

как солнце рисует веснушки на тыльной стороне ладоней.

Он хранил молчание. Сердце у меня в груди колотилось, как

ненормальное.

— Почему ты рассказываешь мне это?

— Я не знаю, — прошептал я и поднял на него взгляд, чувствуя,

что могу взорваться в любой миг. — Не знаю. Разве что... — Он

подвинулся, усаживаясь ровнее, и, тряхнув головой, убрал волосы с

лица. У меня пропал голос.

Он выждал минуту, а когда я не продолжил, спросил, озадаченно

сдвинув брови:

— Ты проделал весь этот путь только чтобы рассказать мне о

своем завтраке?

Я глубоко вдохнул, собираясь с силами, чтобы дать волю всему,

что переполняло меня. Но меня отвлекло замеченное краем глаза

движение: к нам приближалась барменша. Нахмурившись и сжав губы,

она кинула на меня быстрый неодобрительный взгляд и встала перед

Майкелем, оперев поднос о бедро так, что рукав задрался вверх,

открывая ленту чистых белых бинтов вокруг запястий.

Я смотрел на них, не в состоянии оторвать взгляд. Пальцы сами

по себе потянулись к моим запястьям. Даже спустя столько времени

без повязок они казались беззащитными.

— Сэр? — Она присела в реверансе и восторженно взглянула на

него. — Близится рассвет. Желаете поужинать перед уходом?

— Что? — Я, обойдя кругом стол, воззрился на неё с

негодованием. — Ты ему для этого не нужна. Майкель... — Я

развернулся, чтобы видеть его.

Он поспешно перевел взгляд с барменши на меня, меняя

выражение лица на задумчивое. Откинувшись в кресле, он постучал

пальцами по своим губам, а потом опустил руку и склонил голову

набок.

— Но, Арьен, я должен есть. Уже почти неделя прошла. Или ты

накормишь меня вместо неё?

— Да, конечно. — Я сложил руки на груди. Поверить не могу, что

после всех раз, когда он нахально брал свое, не задумываясь о том,

что я мог передумать, он спрашивает разрешения сейчас, когда я стою

перед ним.

— Что ж, — он поднялся и приблизился ко мне с сардонической

улыбкой. — Тогда пойдем. У меня комната наверху.

Я последовал за ним по лестнице. Мои ладони скользили по

перилам, отполированным тысячами рук за многие годы. Я взглянул на

древесный рисунок под кончиками пальцев и внезапно с болью

вспомнил, как несметное количество раз поднимался наверх, как

сейчас, в Амстердаме, провожая клиентов к себе в комнату, в свою

постель. Всё это не имело особого смысла.

Для меня это не было ничем, кроме очередной месячной ренты и

ежедневной возможности поужинать. Ничем.

У меня по спине побежали мурашки. Не отрывая взгляда от

Майкеля, я крепче сжал руку на поручне. Значил ли я для него

больше, чем клиенты для меня? Он не обернулся, не улыбнулся и не

заговорил со мной. Судя по его отношению, я был не важнее

барменши, которую он звал к себе, чтобы покормиться.

Он отпер дверь и скрылся в комнате, так что мне оставалось

просто следовать за ним.

Я сделал шаг и замер на пороге. Он привел меня не в комнату, а в

целый номер: моему взору открылась гостиная с креслами,

диванчиками и маленьким обеденным столиком, а за открытой дверью

виднелась спальня. Голос Майкеля, слишком невнятный, чтобы я мог

разобрать его речь, уверенно доносился оттуда, пока я не осознал, что

он полагает, что я нахожусь рядом и слушаю его. Он ожидал, что я

последую за ним, как любой из его спутников.

Его односторонняя беседа резко оборвалась. Он вновь появился в

проеме спальни, глядя на меня с кривой улыбкой.

— Скажи на милость, что ты делаешь?

У меня внутри всё перевернулось. Я уставился на него, не в силах

двинуться с места. Был ли я для него всего лишь едой? Не думаю, что

смог бы это вынести. Как он может ничего не чувствовать, когда я стою

перед ним, разрываясь от боли? Я сжал ладони в кулаки и поднял

подбородок, встречаясь с ним взглядом.

— То, что ты сказал тогда ночью... Мне нужно знать... — Я

медленно глубоко вздохнул. — Я должен знать, говорил ли ты всерьез.

— Всерьез? — Его улыбка искривилась сильнее, превращаясь в

ту самую ухмылку, за которой он часто прятался от меня. Я

почувствовал, как по мне прошла волна облегчения оттого, что он без

моих объяснений понял, какую ночь и какие слова я имею в виду. —

Боже правый, ты за всеми своими клиентами так бегаешь, чтобы

расспросить о постельных разговорах? Чудо, что ты о таком помнишь.

— Конечно, помню. — Было невыносимо трудно дышать ровно и

говорить уверенно. — А ты нет?

Он улыбнулся ещё шире, глаза воодушевленно загорелись.

— Напомни мне.

Я потрясенно отшатнулся, словно он залепил мне пощечину. Он

стоял в центре комнаты, скрестив руки на груди, с пытливым

спокойным взглядом. Я столько недель мучился, не в состоянии

думать о ком-нибудь или чем-нибудь другом, а он... Он, очевидно, жил

дальше. Собрал группку почитателей, снял комнаты, подобающие

королю, нашел барменшу, которая рада предложить себя. Я не нужен

ему. Ему нет дела до меня, иначе мне не пришлось бы напоминать

ему, что именно он сказал той ночью.

Я пересек комнату и, устроившись на диванчике, закатал рукав.

Краем глаза я видел носы сапог Майкеля, но не мог поднять на него

взгляд. Я не выдержал бы насмешливой улыбки на его лице, когда

внутри меня всё бушевало от горя.

— Арьен, что ты делаешь?

Я протянул ему руку и, запустив пальцы в волосы, склонил голову,

чтобы ничего не видеть.

— Давай, пей. — Я отвернулся от него. — Это было ошибкой. Я не

должен был являться сюда. Пей, и мы сведем, наконец, счёты.

Он медленно подошел и встал передо мной. Я сжал пальцы в

кулак, пытаясь удержать руку. Он схватил меня за запястье, но не

укусил, тем самым заставив поднять на него взгляд.

— Вот к чему мы вернулись? К счетам и балансам? — Он, черт бы