Серьезный коп (СИ)

- Не делай такое лицо, - подушечки пальцев очерчивают подбородок, смотрю на него, затем внутрь него.

Это больно ощущать себя не Богом собственной вселенной. Понимать, что лишь движим кем-то сверху на арене большой игры. Что хуже: когда Боги наблюдают за тобой или когда не замечают вовсе? Мне даровали вожжи судьбы в человеческие руки, с жаждой упрекнуть в собственной никчёмности, невозможности, глупости. Даже найдя тебя, даже вытащив из пасти отравленного сумасшествием зверя, я ощущаю нестабильность нашего хрупкого «мы», нашего маленького, успокаивающе-тесного, одного на двоих водного мира с мириадами звёзд-синяков, парой янтарных светил, вокруг которых вращается планета со спутниками сомненья, преданности, принадлежности.

Я – старая, глупая планета, которая существовала вечность, не зная, вокруг чего вращается.

Наступила новая эра, начало нового конца для прозревшего.

- Ты такой красивый, - шаг через целый мир от одной стеклянной границы к другой, беру лицо в ладони. – Такой настоящий. – Нити моего мира так же глупы, как и я сам - находясь в вечной тьме, ища света, найдя его наконец, устремились, путаясь, к источнику, чтобы ослепнуть.

Закрываю глаза, зарываясь носом в мокрые волосы, обнимаю за талию, ближе. Ещё. Вот так.

- Теперь ты говоришь то, что думаешь, - ладонь скользит между лопаток, очерчивая позвонки. – Раньше постоянно лгал. Себе. Мне, - отрываю подбородок от его макушки, посмотрев в глаза.

- Ты тогда просто пришёл…

- Я знал куда идти, но не знал как, - наклоняется, выливает гель на руки, растирая в ладонях.

Под рёбрами тонкая линия и параллельная ей - зеркальная сестра; рядом алеет синяк, отражаясь в каплях воды - закрываю всё пеной, проводя ладонью по груди.

- Рана открылась.

Моргаю, выплывая из задумчивости. Перевожу взгляд на полоски пересечения ниток: тонкие ручейки, окрашенные в красный, мирно стекают к ногам.

Мальчишка поджимает губы, выключая воду. Вылезаю. Он следом. Облокачиваюсь на край раковины. Накрываю худые плечи полотенцем, промокая краями светло-рыжие волосы.

- Не нервничай. Не сахарный, не растаю, - мягко целую в губы, получив в ответ тёплую улыбку.

Уводит за собой в спальню. Впервые мне нравится неяркий свет лампы, криво падающий на юношу, отбрасывающий длинные тени, рисующий в парном танце с мимикой. Любуюсь задумчивостью в тонких чертах лица, плавными движениями поиска бинтов, словно тень скользит внутри тени.

Тепло, согревающее изящными пальцами ящики стола, дверцы шкафа, найдя искомое, опускается на мои плечи. Завожу руки за спину, упираясь ладонями на кровать, наблюдаю, как мальчишка одним бесшумным прыжком располагается на моих коленях.

- Больно? – в шёпоте нет нот жалости, сочувствия, сострадания. Только завуалированный, спрятанный вопрос и множество маленьких подвопросов, на которые в звучании голоса есть ответ. Поэтому вопросительное выходит утвердительным, настолько мягким, что, если бы слух имел физическую форму, в холода он скрылся бы в пледе из заботливого тона этого голоса.

Кладу ладонь на тонкое запястье, прекращая движения, делающие из меня мумию. Тим дёргается, выпадая из раздумий в своей голове, задумчиво изучает переплетение пальцев.

- Спроси, - касаюсь губами виска.

- Я знаю ответ, - улыбается, поднимая на меня взгляд.

- Он прозвучал только в твоей голове. Лично тебе ответа я не дал.

- Дал. В моей голове.

Спорить с твоей улыбкой и уверенностью в основах нашей реальности желания не возникает. Только целовать, убеждая в прочности твоих убеждений относительно нас.

Сонно мостишься на груди, тяжесть минувшего гасит янтарный свет, множество беспощадных к твоей вере мыслей.

Забираюсь в подушки и одеяла, ощущая, как и меня постигает спутник – Сон, обещающий мне покой и процветание в царстве Морфея. Сворачиваешься в клубок под боком, плотно прижимаясь ко мне спиной, позволяю сознанию уйти с достопочтимым спутником только после его клятвы. В твоих снах не будет кошмаров пережитого, страшного лица Гурмана и замахов в ударе когтистых лап, искажённых жаждой причинить извращённую боль; не будет могильника и чёрного цвета – подвал заполнял лишь он, даже сама суть Тьмы отказалась существовать в настолько гнилом месте. В твоих снах не будет сорванного голоса от криков или, скорее, терпеливого молчания, внутри которого сердце тонуло в океане страха и боли. Реальность Господина Морфия и все прочие существующие реалии имеют свойство совместимости и отражения. Опорой твоего настоящего являюсь я. Ни здесь, ни там не позволю пережить подобное.

Тело касается твоего.

Душа - души.

Шумеры были мудрее и старее нашего продвинутого технологией сознания. Основной опорой их убеждений являлось принятие всех бесконечностей настоящего в единое, где по ту сторону Сна две души, отбывающие через Границу обитания материального ложа, строили ячейку храма отдыха – дома Луны, куда приходили после дня, наполненного Солнцем, оставляя физические оболочки. Сон – есть лишь продолжение жизни, возможность хранить близких даже через единицу разных измерений, одним из которых является Смерть.

Пламя внутри тебя будет греть. Моё - бесконечно гореть.

Мы построим дом. Там будем вечность коротать.

Понятие быть рядом в созвездиях объяснять.

***

Нос щекочет запах резко изменившейся атмосферы, словно за ночь стены впитали в себя понимание сложности, многогранности произошедшего. Воздух, обновлённый свежеприготовленными блинами, будит рассказами о принятии Хрупкости. За компанию шепчутся потолок и предметы интерьера, ощущая на себе смену времён.

Тим мерно порхает у плиты в моей рубашке. Облокачиваюсь на косяк двери, наблюдая за мальчишкой. Сегодня впервые за долгое время выглянуло Солнце. Помещение кажется светлее, квартира – уютнее: переезд из одной вселенной в другую даровал Богу Ра плести лучами паутины света на стенах.

- Дрю?

Моргаю, перевожу взгляд с колорированных оттенками радуги облаков.

- Я задумался, - улыбаюсь, садясь за стол.

- Мир сегодня и вправду прекрасен.

- Я…

- Ешь, - кивает, не позволяя даже начать. Моё выражение лица сказало всё до того, как прозвучало слово.

Протягиваю руку, погладив ладонью вдоль скулы.

Ты же знаешь, за пределами нашего маленького мира творится ад. Я должен ехать в участок и оставить тебя ожидать. Снова. Ноша этого чувства не тяготит тебя?

Потираешься щекой о пальцы, уткнувшись носом в ладонь.

Меня могла бы раздирать нежность, но она приминает кошачьими лапками внутренние органы, сворачиваясь в клубочек на дне колодца души.

Скольжу рукой к шее, воротнику, ниже, сминаю ткань, притягивая к себе, наклоняюсь через стол, целую в губы, измазанные персиковым джемом и улыбкой.

***

Хрупкое счастье осталось на маленькой кухне сидеть на стуле и ловить солнечных зайчиков.

Я - в машину, сбрасываю остатки дурманящей пыльцы с плеч, готовясь встретить лицом к лицу хаос. Он застигает меня на ступеньках ветром, пинающим пустые пластиковые стаканчики.

Офис разнёс ураган из людей, объединённых скоростью; вынес на обозрение колонны документации. Из потаённых углов показались самые незаметные, интегрируя масть паники в решительные лица сильных.

Участок жужжит, разгребая себя из-под завалов жалоб, факсов от журналистов, вопящих дурниной телефонов.

Замираю в главных дверях, всматриваясь в каждое рабочее обеспокоенное лицо. Последовательно все пары глаз обращаются ко мне, жужжание по нисходящей смолкает - рождается тяжёлая тишина.

- Устроить пресс-конференцию через полчаса с журналистами в бывшем кабинете Ланеля. Отвечать на все телефонные звонки граждан и давать подробную и правдивую информацию на вопросы. Бумагами не заниматься. Офис в любом случае либо закроют, либо закроют. Других вариантов не вижу. Наш шеф оказался психбольным маньяком, и никто из нас, работая с ним бок о бок, за десять лет так этого и не понял. Ждём начальство из главного офиса соседнего города, курирующего наш район. Они уже оповещены?