Серьезный коп (СИ)

- Под тобой. Буквально. Этажом ниже. В комфортабельном подвале без света в компании крыс, - знакомая прохладная сталь касается скулы, царапая. – Долго думал трахнуть его сразу или подождать моего драгоценного зрителя, который сможет оценить моё великое творение, так долго находящееся в разработке и наконец вошедшее в действие. – Рыкнув, наваливаюсь на ублюдка. Мощный удар в челюсть даёт обратный отток адреналину. Нос хрустнул. Морщусь, тут же получая удар ногой в живот. Ланель хватает ружьё, тут же упирая его мне в щеку.

- Ах ты жалкий, никчёмный… - злобное шипение брызжет ядовитой слюной во все стороны.

Опрометчиво было кинуть нож на пол, скорее хватаясь за двустволку.

Разворачиваюсь на полу, снося замахом ног Гурмана, кидаюсь к ножу, отпихнув ружьё в сторону, верёвка поддаётся туго, пугаясь бешеного взывания к Всевышним Силам, больше похожего на молитву Сатане. Узлы рвутся, Ланель хватает ружьё. Выстрел с расстояния в метр - падаю, в полёте успев метнуть нож. Шкура медведя, расстилающая передо мной и за моей спиной, ловит ещё одно тело.

От страха и ударившей в кровь огромной дозы адреналина боли не чувствуется. Поднимаюсь, придерживаясь за край стола. Кровь заливает мех на полу, трогаю раны – выходные отверстия есть, пули прошли насквозь. Хорошо. Если всё ещё стою на ногах – органы не задеты. Вероятно, за моими плечами чьи-то весьма немалые крылья закрывают меня от смерти.

Рву рубашку, крепко завязывая под ранами ткань. Наклоняюсь к Ланелю, щупая пульс. Забираю ружьё, проверяя наличие патронов.

Осматриваю помещение – Ренар где-то здесь и наверняка слышал выстрелы. Вряд ли это единственное огнестрельное оружие в охотничьем доме.

Подняв третью шкуру, нахожу искомое кольцо, тяну, открывая крышку ящика Пандоры. Из него вырываются кладбищенские демоны-хранители, за ними - трупный запах из разложений невинности и страха человеческих душ. Начинает мутить от осознания, в какой компании Хрупкость коротал прошедшее время. Будет чудом, если он не расстался с рассудком.

Спускаюсь по ступеням прогнившей насквозь лестницы, нахожу свисающую полоску лампы, дёргаю. Характерный щелчок и грязно-жёлтый свет освещает подвал: низкая, продолговатая вручную выкопанная яма.

Шумно сглатываю, подобрав с полки у лестницы фонарь. Включаю, с затаённым страхом заглядывая в первый тёмный угол. Ещё раз осматриваю всё помещение: деревянные балки, подпирающие пол первого этажа.

Взгляд натыкается на странного вида вертикальный брус, немного расходящийся внизу в ширину и резко сужающейся до нормального размера балки. О, Силы небесные, это же плечи. Кидаюсь в два прыжка, залетаю за балку, опускаюсь на колени. Дрожащими пальцами щупаю пульс на бледной шее, светящейся в этой тьме намного ярче тусклого света лампы и откатившегося фонаря. Мерный пульс.

Ласково провожу ладонью по щеке, смотрю до рези в глазах на острое лицо, замурованное в страхе, грязи и крови. Аккуратно приподнимаю футболку. Обилие ссадин, гематом, кровоподтёков, темнеющих засохшей кровью, вызывают приступ вины, с которым невозможно бороться или хотя бы дышать, только задыхаться и позволять рвать себя изнутри. Разодрав, когтистый зверь вины возвращает контроль руке - дрогнув, она выпускает край футболки, а я поднимаю взгляд к лицу искалеченной нежности.

Задерживаю мгновение в тишине. Оно растягивается моим пристальным, удерживающим взглядом. Я держу Хрупкость в этой секунде, растягиваю её как можно дольше, ведь в следующую он может исчезнуть. Горло колет страх, забирается на гланды, заставляя сипло хрипеть, спускается на лёгкие – и кислород выходит вон, словно обиженная барышня с бала. Пир кончился, уважаемые асы и ваны. Я – главный вор, укравший угощение со стола Матери Огня. Теперь мне с ним пировать до тех пор, пока сознание не перестанет трепыхаться в черепной коробке. Мягко провожу кончиками пальцев по волосам, убираю прядь со лба, приближаюсь вплотную, почти касаясь кончиками ресниц его кожи. Неужели земная тварь, из кости сумасшествия и исковерканности, могла отобрать единственное настоящее, что я имею в своей реальности?

Веки приподнимаются, сквозь щели бледно светит янтарь. Смотрю в затуманенные ожиданием и скрытым страхом глаза. Он ждал. Кивает, словно прочитав мои мысли, садится ровнее, наклоняясь ко мне, хмурится, касаясь пальцами моего лица, убеждаясь в отсутствии галлюцинаций, отпускает выдержку на волю, падая в изгиб моей шеи. Не жалуется. Не хрипит. Не стонет. Не дёргает пережитое в душе. Да и душа не дёргается. Спокойная, свернулась клубочком на моей груди, пригревшись в спасении впервые, во второй раз с гордостью знания ждала, храня это чувство долгие годы; пригодившись, оно действует автоматически в режиме ожидания. Теперь я пришёл навсегда. Навечно.

Провожу тыльной стороной ладони по щеке, Тим поднимает голову, встретившись с моими губами в поцелуе обещания.

Сверху донёсся грохот падающей двери. Крики полицейских заполнили пространство, вниз со светодиодными дубинами слетается стая мужчин в форме.

- Дрю! – Гарен падает на колени рядом с нами, я качаю головой. Просто машу ей, чтобы он не делал такое обеспокоенное, пугающее лицо.

Уходя вслед за Ренаром из кабинета, я кинул на стол Гарена записку с россыпью неразборчивых слов, что успел написать на ходу: «Едь за машиной с отрядом».

Тим отстраняется, обернувшись через плечо, садится полубоком, словно закрывая меня собой. Мужчина озадаченно окидывает взглядом парня: - Идти сам можешь?

Хрупкость поднимается, держать за балку, поднимаюсь следом, придерживая его за талию сзади.

- Дрю, ты ранен! – очевидные высказывания - конёк нашего полицейского участка.

- Успокойся. Пуля прошла насквозь. Вроде ничего не задето. До машины доберусь.

Юноша делает шаг назад, прижимаясь ко мне спиной.

- Всё в порядке, - обеспокоенность рябит, словно оголённый провод. Касаюсь его голыми руками, незаметно пробегаюсь кончиками пальцев вдоль затылка, гася взрыв паники.

***

Розалин слишком ворчлива для женщины. Такими брюзгами бывают лишь видавшие виды доисторические монументы египетских сфинксов, оживающих в свете полной луны.

Вздыхаю, стоически выслушивая порцию изысканных ругательств, пока в кабинет не заходит уставшая медсестра, посмотрев через плечо врача, окидывает меня сочувствующим взглядом, кашляет так громко, как может - Роза фыркает, не сочтя нужным обернуться и прервать заштопывание моей раны.

- Сэр, молодой человек, которого привезли с вами, отказывается от осмотра, - изгибаю удивлённо бровь, на что девушка продолжает: - Бригада по приезду осмотрела его, я лично убедилась в отсутствии каких-либо серьёзных повреждений, но… вы же понимаете, он провёл около суток у маньяка - нужно убедиться, что тот его не насиловал, - юной особе столь простая истина, нередко произносимая в пределах больницы, работающей с полицейскими управлениями, далась очень нелегко, с горячим чувством, растерянностью, жалостью к мальчишке, ровеснику, непониманием его спокойствия и рассудительности после пережитого. Наверняка, она рыдала, а он успокаивал, убеждая, что жизнь прекрасна. Усмехаюсь, наблюдая за девчушкой.

- Его не касались, - несмотря на убедительные речи Гурмана об ожидании меня к акту для зрителей восемнадцать плюс, пока я не увидел Хрупкость, причин верить маньяку не было. Его лицо и тело кричало бы об изнасиловании, но надрывалась только душа.

Клянусь стае в белых халатах соблюдать постельный режим, клянусь, пятясь скорее назад, чтобы с губ не слетело ещё невыполнимых обещаний.

Тим рядом, рассеянный, уставший, с глубокими кругами под глазами и печатью пережитого на лице.

Выходим из машины, вверх по лестнице. Наконец за закрытой дверью. Вдвоём.

Скрывается в проёме ванной, за шумом воды. Водное представление. Я приглашён.

Раздеваюсь на ходу, захожу внутрь душевой кабинки. Оборачивается. Смотрит. Столько доверия, открытости, искренности. Касаюсь взглядом шеи, ключиц. Многочисленные капли, скользят вниз, стремясь пройти полный путь от макушки до пят, подчёркивая отметины пальцев на запястьях, россыпь синяков на теле.