Две души Арчи Кремера (СИ)

Когда Арчи было плохо – тогда все усложнялось. Воистину, отрицательных эмоций существует на порядок больше. С чисто физиологическими реакциями Арт справлялся без проблем, при этом не рисковал полностью останавливать взрывную выработку гормонов или нейтрализовать уже выработанные, блокировать возбуждение, а всего лишь сглаживал их – в конце концов, эти реакции вырабатывались в миллиардах организмов за миллионы лет, были критически важны и в качестве сигнализаторов, и Арчи был с ним согласен. Но и проявлять их как-то тоже не позволял. Он предпочитал сохранять хладнокровие и невозмутимость – и внешнюю тоже; поэтому отрицательные эмоции переживались им куда более смазанно. Это было где-то даже скучно: ни тебе стресса, ни страданий, ни катарсиса – ни-че-го. С другой стороны, это позволяло прагматично и эффективно разбираться с любой ситуацией.

И конечно же это не проходило мимо Пифия.

– Тебе не скучно живется? – интересовался он.

– У меня достаточно развлечений помимо этих трагедий, спасибо, – спокойно отвечал Арчи. – Кстати, как ведет себя человек, когда его озадачивают таким вопросом? М, Пифий, тебе не скучно живется?

– С тобой соскучишься, – хмыкал Пифий.

Арчи пожимал плечами – осознанный, им желаемый жест, а не псевдорефлекторная реакция Арта, говоривший: ну вот видишь.

И в сложных ситуациях Арт осторожно обращался к Арчи: что делать будем – изображать гнев? Злиться? Что-то еще? Арчи предпочитал «что-то еще». Он не позволял себе думать, насколько связана его безэмоциональность с той странной ситуацией, в которой он существовал, старался не замечать безразличия ко многим вещам, прохладности, с которой относился ко всему, что происходило с ним и вокруг него. Разумом-то он понимал: то и то плохо, то и то следует поправить, там – помочь, там – настоять на своем, а переживать не получалось. С моральной точки зрения все было неплохо – Арчи отлично понимал, что есть хорошо, что плохо, и Арт – тоже. Чувствовать при этом что-то яркое, выразительное не всегда получалось: и изначально, и благодаря осторожным коррекциям Арта. Для Пифия эта выдержанность Арчи не была незаметна, он неоднократно заводил разговор на эту тему. Арчи был не против. Нейровизуализация показывала: мозг Арчи функционирует в сложных, критических ситуациях вполне нормально, и в рациональной, волевой, аналитической частях, и в эмоциональной тоже; диагностика Арта подтверждала это, и тем не менее внешне это не отражалось – Арчи предпочитал обходиться каменной миной, Арт не осмеливался самовольничать.

– Хотя я должен признать, что протоколы Арта отличаются очень тонкой детализацией, – говорил Пифий. – Причем его оценка ситуации опирается не только на рациональные, но и на этические критерии. Удивительно, просто поразительно, насколько он сближается с человеком.

И Арчи снова пожимал плечами: и что удивительного?

Этические критерии и искин – несочетаемые в принципе вещи. Алгоритмы разума, рассудка еще можно было как-то уловить, а этика – вещь эфемерная, хотя профессиональные философы с этим не согласились бы – тут же предложили формулы, задачи, что угодно. Но то, что человеком было бы воспринято как убедительное, для искина оставалось бы набором абстрактных понятий, не подчиняющимся структурным требованиям – иначе говоря, информационным мусором. Любая этическая категория опирается на усвоенные знания, опыт, как личный, так и общественный – чего искин был лишен по определению; даже если определить, какие базовые знания необходимы для относительно удобного существования, этих знаний будет критически мало для принятия сугубо этических решений. У Арта же был бонус – Арчи. Тот случай, когда искин паразитировал на эмоциональном «Я» человека, пусть это и звучит преотвратно. Но Арчи охотно делился своими соображениями с Артом, немало времени проводил, разбирая самые разные случаи, с Артом ли, с Артом и Пифием – и это приносило плоды. Пифий восхищался способностью Арта улавливать нюансы абстрактных понятий, категорически заявлял, что уровень развития искина соответствует годам семи-восьми человека, но без неизбежных осложнений вроде стремления прихвастнуть, пофантазировать, солгать, покрасоваться. Милая такая, прехорошенькая конвенциональная этика неспособного лгать, предавать и стремиться в центр внимания ребенка. Арчи совсем мало времени был знаком с ней, хотя чуть ли не у ее истоков стоял, следил за зарождением; он не против был обсудить ее с Пифием, даже соглашался поделиться ей с учеными. Его занимало и то, что сам он тоже недалеко от Арта отошел, во многих вещах оставаясь ребенком, переживая детские еще чувства, пусть и способен был на чисто человеческий рост – а Арт так и тянулся за ним, а самостоятельно расти был не в состоянии. Арчи оказывался способным оценить, почему какие-то ситуации вызывают душевные переживания; затем он примерял их на себя, равнодушно пожимал плечами – ну да, драматично, и что? Арт нуждался в пояснениях, в детальном разборе, что именно и как влияет на оценку ситуации с этой треклятой этической точки зрения, тихо негодовал, что оценки практически схожих ситуаций почти никогда не совпадают, потому что один-единственный фактор может повлиять на решение; и только Арчи знал, сколько времени такие анализы занимали. Пифий – предполагал, по некоторым фразам улавливал; после длительных обсуждений с Арчи и анализа протоколов Арта это выливалось в относительно стройную схему обучения киберорганизма, а Арчи даже к похвалам оставался равнодушным. И в щекотливых ситуациях он мог знать, что да как да почему, но чувствовать не получалось. А с другой стороны – пусть лучше так, чем стресс или шок.

Иными словами, с Артом было удобно сосуществовать, особенно когда знаешь, что никто не следит за мыслями, не ковыряется в мозгах, не нарушает то маленькое и беззащитное уединение, которое только и было у Арчи.

И в отпуск он отправлялся, зная, что он в кои-то веки проведет его наедине с собой: ничего из него не просочится в центр, ничего не попадет в цепкие руки этих уродов.

Арчи не очень хорошо представлял, как именно он структурирует свое время. Дурацкая привычка: жить по расписанию. Ему сколько угодно могли говорить о свободе и прочем, но Арчи последовательно попадал одно за одним в места, где именно структура и ценилась. То центр, где на его счет были заготовлены пятидесяти– и десятилетний планы, годовые, месячные и ежедневные; затем все эти бесконечные части и базы, где Арчи снова попадал в сетку расписания, и это в довесок к собственным заданиям, которыми его исправно снабжали в центре. Вне этих жестких структур он проводил слишком мало времени, чтобы уметь не цепляться за планы. И перед тем как выехать, Арчи представлял себе: он будет ничего-не-делать, что бы это ни значило. Хотя домик уже снял, карту изучил, прочими деталями озаботился. И вот он приехал, оставил позади забытый Богом и человечеством городок, в котором продолжали существовать и плодиться Кровняки, вычеркнул его из своей жизни, – и кажется, есть план: ничего-не-делать, отдыхать. А как?

Маленькими шажками, как еще. Любой план состоял из пунктов количеством больше одного, соответственно пункт один – доехать, заселиться, оглядеться, перевести дух, прогуляться. Отчего бы нет?

Это был самый простой пункт плана, как оказалось. Приехать, вселиться, выйти из домика, осмотреться, заметив скамейку, усесться на нее. Поднять голову к небу. Попытаться – по дурацкой привычке – проанализировать свое состояние; по дурацкой привычке постараться сделать это мыслеобразами, чтобы не разбудить Арта. Тот, казалось, дремал где-то рядом с периферией сознания, готовый в любой момент проснуться и с искренним энтузиазмом спросить: что-нибудь нужно делать?

Как оказалось, Арчи совершенно не умел быть один. Все в центре знали, что Арчи в отпуске, устроили по этому поводу вечеринку, пожелали ему самых разных всякостей, самое главное – как следует отдохнуть и набраться сил перед невероятным – полетом на Марс и несколькими годами там, под завязку загруженными самыми разными заданиями центра, и это при том, что Арчи ехал туда не баклуши бить, а работать; но центр остался позади, и даже, кажется, вымер в той его части, которая обслуживала Арчи. Пифий так точно умотал в такой же отпуск, но в куда более экзотическом месте – на каком-то супер-пупер-курорте.