Парни с планами (СИ)

— Нас атакуют, Роджерс, — вдруг орет за дверью Старк. — Я сдам Годзиллу без сомнений.

Эль выпрямляется, неловко поправляя пояс джинсов, сжимает губы, и на ее пальцах начинают пульсировать легкие голубоватые искры.

— Ну если вас совсем не интересуют жизни нападающих… — тянет она, а из ее носа показывается крупная капля крови. — Мне не жаль, Старк, вовсе не жаль. Не будь тебя, мой сын остался бы жив, а дочь не стала бы закрываться таким щитом, сквозь который не могу пробиться даже я. Неужели у тебя нет дел поважнее? Например, найти того, кто превратил твою жизнь в ад? Не могу толком разобрать — что-то со смертью матери. Увы, в ближайшие дни тебя будет терзать мигрень.

— Это не правительство, — тяжело дышит динамик, — хуй его знает, кто такие, Роджерс. Больше смахивают на андроидов. Забирай сучку, я же знал, что ты захочешь пополнить свой зоопарк. Личный привет королю Т’Чалле, как-нибудь наведаюсь в гости, мне понравилась местная кухня, только кофе паршивый.

Металлическая дверь распахивается, и стены подземного этажа дрожат от лязга и рокота. Гул нарастает, и Стив почему-то вспоминает первый в его жизни ночной налет, когда от взрывов разом заложило уши, нос и гортань, а в голове ухало так, словно кто-то стучал бейсбольной битой по пустой кастрюле. И Баки с Дернье, невозмутимо резавшихся в «железку», время от времени отряхивая землю с плеч и потрепанной колоды.

Сомнительно, что Башню пытаются поливать ковровой бомбардировкой, да и укрытие в подвале идеально на этот случай, но все же Стив успевает оттолкнуть слегка обескураженную Эль в дальний угол прежде, чем стену проламывает нос готового ко взлету джета.

— Доверьтесь мне, мэм, — протягивает Стив руку. — Доверьтесь нам. Иначе…

Та вытирает кровь с лица и вкладывает в его ладонь перепачканные пальцы.

Едва они набирают высоту, снося оставшиеся целыми перекрытия подземных этажей, Стив видит, как Старк без шлема, но в какой-то новой модификации брони, жестикулирует, стоя на развалинах и увещевая шестерых вооруженных людей в пятнистой неуставной форме и масках.

— Ваканда — прекрасное место, — говорит Стив. — Надеюсь, что меня все еще там ждут.

Глаза Эль пусты и задумчивы, словно она перебирает в уме карту мира, не в силах сообразить, что за страну он ей назвал.

========== 6 ==========

— Много еще у тебя опасных друзей? — спрашивает Т’Чалла, с интересом наблюдая, как вентиляторы продолжают нагнетать теплый воздух в криокамеру и ресницы Баки становятся влажными за покрытым каплями стеклом. — Не то чтобы проблема, просто хочется знать, к чему быть готовым.

Стив делает вид, что не слышит вопроса, но видит, как король Ваканды кивает и хмурит брови, принимая молчание за ответ. От нетерпения Стив мог бы проломить металл дверцы даже не кулаком — всего лишь одним пальцем — и сейчас больше всего на свете хотел бы, чтобы Баки вывалился из криокамеры не в руки врачей, а ему на плечо.

— Хэй, Стив, — едва ворочает языком тот и ловит расфокусированным мутным взглядом его встревоженное лицо. — Пока мне не хочется тебя придушить, воспользуемся моментом?

И тут же теряет сознание, тяжело опуская голову на грудь и обмякая в чужих руках.

Толпа врачей что-то делает с безжизненным телом — вертят, как вздумается, рвут на груди футболку, доктор Тэсс лающим голосом отдает команды, яркие белые лампы слепят глаза, и на Стива ровным счетом никто не обращает внимания. Он приткнулся в углу, и все, что может видеть — свисающая с блестящего стола темная прядь, тяжелая, непослушная, слегка завивающаяся на конце, тусклая, словно все еще покрытая изморозью.

Никогда еще он так отчетливо не ощущал, что его — его собственное — сердце взлетает и падает там, на кривых линиях монитора. Он кладет руку себе на грудь, слегка сжимая ладонь, специально ускоряя ритм, словно умоляя второе сердце стучать в такт, — биться, биться, пульсировать, рваться через ребра, ломая грудную клетку, выплескивать наружу длинные, заполняющие комнату волны, стучать, работать, оживать, — потому что это то, чего стоит Баки Барнс, что бы сам о себе ни вообразил. Потому что это невыносимо — потерять еще раз и вот так тривиально и глупо, спрятанного от взгляда суетливой толпой врачей, среди мирного, стерильного, пищащего приборами, пахнущего лекарствами, звякающего стеклом и шуршащего пластиком. Стив бы и сам не захотел — так. Первым бы попросил застрелить себя раньше, словно подранка в стае.

Кончики пальцев жжет, а ему и вправду кажется, что он держит в ладони свое сердце, гадая: позволить ли ему биться дальше или раздавить, как перезревший фрукт. Все зависит от сердца Баки.

Всегда зависело.

1936

Баки вваливается в квартиру поздней ночью. Он не столько пьян — видал Стив перебравших и похуже — сколько невероятно зол.

— Блядь, — выплевывает Баки, швыряя о стенку связку ключей: его дом, квартира Стива, шкафчик с одеждой на работе; и полы его пиджака метут доски, когда он медленно оседает по стене прямо у порога.

— Ты потерял шляпу, — растерянно бормочет Стив.

— Да к дьяволу…

Баки злится, и это знакомо. Не частый случай, но Стив знает это выражение лица, когда верхняя губа приподнимается в животном оскале и левая рука сама сжимается в кулак. Только в глазах у него не ярость, а странная растерянность, словно он заплутал в тумане и не смог найти дорогу к дому.

— Ты здесь, Баки, ты со мной, — шепчет Стив, говорит Стив, кричит Стив, тянет, умоляет, уговаривает, поднимает с пола, где вечно дует по ногам. — Все хорошо, ты со мной.

А Баки разжимает его ладони. Отцепляет пальцы, хватающие за воротник, отводит руки и смотрит мимо лица — на носки своих перепачканных ботинок.

— Не спрашивай, — просит он. — Просто молчи, ладно?

Стив тащит с его плеч пиджак, потому что твердо уверен — где-то под ним спрятана кровоточащая рана. Но рубашка Баки девственно бела, и только узел галстука съехал набок да из челки выбиваются пряди.

— Стив, Стив, Стиви, — пьяно и безумно шепчет он. — Будь я проклят, если когда-нибудь…

— Все же придется рассказать, — твердым голосом перебивает его Стив. — Даже если убил кого-то, вместе подумаем, что делать дальше.

— Что?! Нет! — Баки кричит так, что его точно слышит миссис Родригес из квартиры напротив и семья Хаммерсмитов за стеной слева, которым вставать к смене в три утра.

— Лучше бы убил, — выдыхает он и тянет ладонь Стива к щеке. Вжимается, словно в подушку, качает головой, баюкая собственную внутреннюю боль, смотрит тяжело и печально. — Наверное, лучше бы себя убил.

— Прах тебя побери, Баки! — Стиву уже все равно, когда прозвенит будильник у Хаммерсмитов. — Что случилось?!

— Выпить есть? — интересуется тот, а после принюхивается и фыркает в стакан с мутноватым самогоном, одним глотком опрокидывая в себя горькую жидкость.— Я был в «Страусе», — говорит он на выдохе. — Я не способен сотворить с тобой такое.

Стив удивлен. Стив шокирован. Стив подносит к губам горлышко бутылки и судорожно отхлебывает. Стив точно не понимает, что имеет в виду этот непостижимый, меняющийся как полоса прибоя или весенний ветер Баки Барнс.

А тот отбирает у него бутылку, вновь пьет и шепчет что-то уж совсем невозможное и фантастическое. Такое, от чего Стиву хочется немедленно ущипнуть себя или принять холодный душ.

— Ты не поверишь, если я скажу, как давно хочу тебя. Жить не могу, сдерживаться сил нет, чтобы не прикоснуться, не прижать крепче. Брежу твоими глазами, как в лихорадке. Не только глазами… И ты можешь отпираться, говорить, что я все придумал и что мне следует завести постоянную подружку, но… гребаный боже, Стиви, я же знаю тебя тысячу лет. У тебя голос садится и хрипит, когда я делаю вот так…

Баки, словно в задумчивости, подносит палец ко рту, оттягивает нижнюю губу и после подушечкой ведет едва заметный влажный след по подбородку:

— И провалиться мне в самый ад, если вру, ты шепчешь «Баки» во сне и сжимаешь свои соски, и так разводишь колени, что только от этого я готов измазать все простыни.