Всерьез (ЛП)

Он бы охеренно выглядел привязанным за руки, за ноги к краям такой кровати.

И уж эту-то фантазию я могу вообразить во всех деталях.

Не уверен насчет технических моментов, но, думаю, тут можно скрутить человека во всякие интересные позы. Под человеком я Лори имею в виду. Ноги подняты и широко раздвинуты, руки над головой. Открытый, беспомощный и немного униженный. И он так заводит, так заводит. Я точно знаю, как бы он смотрел: нахмуренный, и готовый на все, и смущенный, и возбужденный.

И мой. А я — его, за то, что разрешает мне с собой такое сделать.

Господи, каково это вообще — когда тебе настолько доверяют и настолько тебя хотят, что отбрасывают страх, стыд и комплексы? Все то, что вроде как важно. Частицы нас, которые мы должны защищать и беречь.

Я иногда задаюсь вопросом, что говорит обо мне это желание найти человека, который вот так ради меня все отбросит. Но потом думаю — да какая разница — желание оно и есть желание. Тогда либо все, что мы хотим — странное, либо ничего. Если только речь не о, ну… чем-то типа авокадо. Вот чего вообще не понимаю, так это авокадо. Мякоть у него аж в рот не лезет, а уж на вкус это как жевать изнутри чью-то мошонку. Кому такое вообще, на хрен, захочется?

Через пару минут я осторожно выбираюсь из-под его рук и сползаю с кровати. Бедный мужик, наверное, совсем измотался — даже не шелохнулся после всего этого. Только охеренно умилительно простонал, почти что всхлипнул. Просто так, конечно, но я притворяюсь, что это из-за меня. Из-за того, что меня рядом больше нет.

Слоняться по его дому с болтом, трепыхающимся на ветру, как-то неудобно, так что я оборачиваюсь вчерашним полотенцем и спускаюсь на кухню. Мои шмотки распушились лишнего в сушилке, но так нормальные, и я одеваюсь. А потом какую только странную хрень внезапно для самого себя не начинаю делать.

Я раздвигаю для него все шторы. Поднимаю «Таймс» с коврика у двери. Сегодня воскресенье, так что почту не принесли. А потом я снова оказываюсь на кухне и заглядываю в холодильник. Вообще, наполнение ничего так, надо сказать — такое несколько анонимное «от сервиса по доставке еды из супермаркета».

По идее, надо бы собираться. Уходить по-тихому, чтобы ему не пришлось, проснувшись, спрашивать себя, чем он думал, когда вчера привел меня домой и разрешил остаться на ночь.

Но потом я вспоминаю, как он спит без задних ног наверху, и как обнимал меня всю ночь. Как вытирал полотенцем, так осторожно и нежно, смотрел на меня, словно на очень дорогого человека, и спрашивал про бензо-что-то там. Как я реально почувствовал его заботу. Ну, и как возбудился тоже. И теперь мне хотелось что-то сделать для него взамен.

В мире не так много вещей, в которых я точно знаю, что спец, но завтрак сготовить могу. У меня, по-моему, и изначально были к этому задатки, но полгода в «Сальном Джо» закалили Тоби Финча до самурая яичницы с беконом.

Пипец как офигенно, да? О таком, блин, будущем родители мечтают для своих отпрысков. Табиточка станет доктором. Рори будет баллотироваться на премьера. Криспин изгоняет остриц из сомалийских сирот. А Тоби — ну, Тоби ничего так орудует сковородкой.

Но слушайте, я хотя бы на что-то гожусь. А одно время думал, что в принципе ни на что. И вообще, мне всегда хотелось поиграться с АГой.

Я хочу пофорсить и приготовить ему настоящий стопроцентный английский завтрак, но из того, что у него есть на кухне, получится где-то процентов на семьдесят пять, не больше, а делать кое-как я не люблю, поэтому будет болтунья.

Какое-то время я обнюхиваю плиту как покупатель-задрот: открываю все дверцы, заглядываю внутрь, пытаюсь понять, что делает та или эта хрень, пока не определяю, которая из них, скорее всего, обжарочная печь. Нахожу решетку для гриля, раскладываю на ней полоски бекона и засовываю все это внутрь, повыше к теплоэлементу. Потом я обнаруживаю такую типа металлическую ракетку для бадминтона, которая раскладывается на две, и либо это припасено для каких-то извращений за пределами моих самых разнузданных фантазий, либо в ней поджаривают тосты, так что я ставлю ее нагреваться на конфорку.

И тут на меня нападает страх облажаться. Потому что яичница это… целое такое искусство. Чайная церемония в кулинарии. С виду все просто, а на деле есть куча тонкостей и вариаций. Волшебно.

У меня уже дошло до того, что все постоянные посетители в «Джо» просто говорят: «Как я люблю, Тоби, ты же знаешь» — и я действительно знаю. У меня реально в голове двадцать разных рецептов болтуньи. Не слишком так повод гордиться для человека, который должен был стать адвокатом, но чем богаты. А яичных дел мастер — это все же лучше, чем ничего, правда?

Но загвоздка в том, что я не знаю, какую яичницу любит Лори. И это проблема, ведь мне хочется сделать ему самую охерительную яичницу, что он когда-либо пробовал или даже представлял на вкус. Какая ему больше нравится: традиционная или по-американски? Комочки большие или маленькие? Соленая-перченая заранее или потом? Кремовая или масляная?

Боже мой, у меня сейчас мозг вскипит.

В итоге я жарю так, как больше всего люблю сам. Точнее, обычно для себя-то я не выпендриваюсь, но для него делаю, как если бы хотел сводить себя в первоклассный ресторан. Звучит странно, но смысл понятен, да?

Я разбиваю яйца в сковородку, добавляю чуток сливочного масла и приправ — у него даже соль морская есть и все дела — и на десять секунд оставляю их в печи. Отсюда, в общем, есть два варианта — мешать до опупения или бить себя по рукам и выжидать.

Я бью себя по рукам и отвлекаюсь на то, чтобы поставить на плиту чайник. А потом опять вынимаю сковородку и нежненько складываю яичницу пополам. Немного странно, что она не на конфорке, где можно было бы на нее поглядывать, и я нервничаю, что сейчас все испортится на фиг. Но потом я ловлю волну. Ну да, это всего лишь яичница, а не кордон блё, но для меня в готовке есть что-то правильное. Ты одновременно спокоен и сосредоточен. И в итоге получаешь что-то, что можно пощупать, чем можно порадовать другого человека.

Когда я в следующий раз проверяю АГу, яйца почти готовы, все такие золотистые и бархатные. Вмешиваю в них сметану и свежепорезанное орегано и выкладываю на тарелку поверх поджаренных в клеточку тостов вместе с горкой масла и беконом-гриль. И, конечно, пробую чуть-чуть из остатков на сковороде, чтобы убедиться, что я ему тут не говно на палочке подавать собрался, но нет — хорошая. Вкусная. Кремовая такая, но не чересчур, воздушная и аппетитная. Вот, мне еще и это в готовке нравится: всегда знаешь, когда получилось.

Я не нахожу ничего типа подноса, но умудряюсь подняться наверх с газетой, тарелкой и чашкой чая в руках. Он до сих пор спит сном праведника, свернувшись в месте, где я лежал, возможно, в тепле, которое от меня осталось. Сгружаю все на прикроватный столик и сажусь рядом с ним на край матраса. Я никогда не пытался кого-то будить, ну, романтически. Понятия не имею, как это делается.

— Э… с добрым утром… Привет.

Нда, так, пожалуй, и дремлющую мышь не поднимешь.

Я нагибаюсь, чтобы потрясти его за плечо, и это кажется до ужаса интимным прикосновением — когда другой человек вроде как беззащитный и спит, а ты — нет.

— Лори?

Если я надеялся быть понежнее, то мне двойка. Он подрывается и за миллисекунду переходит от бессознательного состояния к лихорадочному. А на лице отражаются эмоции, как в волшебном зеркале: удивление, непонимание, потеря, осознание. В середине есть момент, когда меня будто бы рады видеть, но он проходит так же быстро, как и остальные. В итоге передо мной снова Лоренс Дэлзил, и он сухо и обреченно произносит:

— Доброе утро, Тоби.

— Ку-ку, — лыблюсь я в ответ, потому что идиот, не знали? — Я тебе завтрак приготовил.

Сперва он опять весь в недоумении, а потом с опаской, что меня совершенно не вдохновляет, произносит:

— Ну что ты, не стоило.

— Не бойся, не отравишься.

— Извини, я не имел в виду… — Он еще пытается толком проснуться.