Отступления и наказания (СИ)

========== Часть 1 ==========

«Встреча одноклассников» удалась на славу. Под «встречей» старые школьные приятели Родик Михайлов, Славик Смирнов и братья Жоховы, Стас и Павел, подразумевали свои ежемесячные посиделки в каком-нибудь злачном месте на предмет выпить и пообщаться. Они были друзьями ещё с начальной школы. Сейчас им было по сорок — самый критический возраст для мужчин. У каждого куча своих проблем и такие разные жизни, но эти посиделки оставались некой постоянной величиной. Как регулярный поход к психотерапевту. Мозги, если что, прочищались на раз.

Родион только что расстался со своей девушкой. Красивой, надо сказать, девушкой. Умной. Но не срослось.

Сам он был неплох собой, старался поддерживать фигуру, ходил в качалку и был вполне доволен своей внешностью. Да и, вообще, своей жизнью, материальным положением и успешной карьерой в целом.

Девушке было двадцать пять, и, вполне резонно, она хотела домик побольше, машинку покрасивше, шмотки помоднее. И желательно детей и замуж. Вполне обычные женские мечты. Да вот только Родик этого всего не хотел. Или не только этого хотел. Или не с этим человеком. Вообще-то, он сам не знал, чего именно он хотел. Вот всё было, а драйва какого-то, высоты, к которой бы хотелось стремиться, которую хотелось бы достичь любым путём — этого не было.

Поэтому сегодня на повестке дня была его личная жизнь, плюс, Жоховы проставлялись за днюху. Одну на двоих.

Более разных близнецов ещё надо было поискать. В детстве их мало кто мог отличить. Но теперь всё изменилось. Павел был старше на несколько минут, широк в плечах, имел короткую стильную стрижку и предпочитал классический деловой стиль в одежде. Рядом с ним субтильный Стасик, вечно сидевший на каких-то новомодных диетах, одевающийся в яркие цвета и драные джинсы и потрясающий своей шикарной светлой гривой, свежим маникюром и кольцами пирсинга над правой бровью выглядел лет на десять младше брата.

Славик Смирнов… был просто Славиком Смирновым. Не было в нём ничего особенного. Он никогда не менялся. Всегда был прост и постоянен. Только волос на голове со времён школы поубавилось.

Клуб, в котором они зависали сегодня, был новым. Посетители пока присматривались, и заведение, стараясь не упасть в грязь лицом, держало высокий уровень кухни и развлечений.

Друзья уже были изрядно навеселе.

— Ох, да найдите вы мне уже бабу, что ли, хорошую. Что ж я вечно в какое-то дерьмо вляпываюсь!

— У-у-у… — в унисон прогундосили приятели, — наш Родя в депрессии! Нашего Родю надо пожалеть-приласкать!

— А кто это нашего мальчика обидел? А-та-та! Надо Нонне Викторовне сказать, она-то быстро с гадкими людишками разберётся!

Все весело заржали, а Михайлов только беззлобно выругался:

— Пошли вы, придурки!

Славик Смирнов, скосив пьяные глаза к переносице и поправив пальцем воображаемые очки, придавая себе умный вид, произнёс:

— А давайте уточним. Какие параметры ты хотел бы видеть в искомой модели?

— Ой, да закройся уже, умник! — Родион хлопнул очередную рюмку водки и засобирался на выход.

— Нет, ты подожди, — братья Жоховы схватили его под локти и усадили обратно за стол, — Славик ведь прав, хоть и бухой в хламину.

Славик при этом икнул и, подняв кверху указательный палец, многозначительно кивнул лысоватой головой.

— От того, что именно ты хочешь получить, и должны зависеть твои поиски, — начал свою привычную проповедь Жохов старший, — вот ты жалуешься, что бабам от тебя только бабло и нужно. А где ты этих самых баб находишь? Правильно. На приёмах, в ресторанах, в клубах. Так они туда изначально приходят, чтобы подороже себя продать, Родик. Что купил, то и хавай. А вот если тебе нужны три классических немецких К…

— Киндерр, к-кюхе, кирхе*, — снова встрял, грассируя заплетающимся языком, уже почти заикающийся Смирнов.

— Вот-вот. Дети, кухня, ну ты понял. Так вот это совсем из другой оперы. Такие женщины по клубам не ходят, Родя. Им некогда. Они дома борщ варят.

— Угу, — Михайлов снова налил и выпил в одно лицо, — как будто сейчас кто-то умеет борщ варить…

— Умеют, Родик, умеют. Просто до сих пор ты женщин для другого выбирал. Моя Лизка не только борщ, она всю поваренную книгу изобразит влёгкую.

— Знаешь, ну ты, давай, не ровняй хрен с картошкой. Твоя Лизка деревенская. Там все это умеют.

Жохов моментально завёлся:

— Может, Лизка и картошка, но не тебе, хрен с понтами, её судить. Ни одна из твоих шмар длинноногих из-под тебя дерьмо выгребать не станет, случись что! А меня, когда я после аварии под себя ходил и мычал как даун, кто вытащил? Никак не Анжела моя, которую я по заграницам катал и брюлики дарил, а Лизка. А что фигура уже не та, так красота в глазах смотрящего. Я её ни на какую модель не променяю, потому что смотрю на дочек своих, а вижу её — молодую, стройную, какой она у меня всегда в голове остаётся.

— Паш, ну чего ты разошёлся? — Родион легонько ткнул Жохова кулаком под ребро, — я ж ничего, я не про Лизку вообще, просто поговорка такая. Я, может, наоборот, тебе завидую. И жену я твою люблю, и дочек твоих.

Жохов-младший, откинувшись на стуле и картинно тряхнув шикарной светлой шевелюрой, мечтательно прикрыл глаза и протянул:

— А, между прочим, мой Масик так борщ варит, м-м-м-м… закачаешься!

— Заткнись уже, Стасик, со своим Масиком! — одновременно заорали на мужчину приятели, — чокнулся под сраку лет! Всю жизнь баб ебал, а тут на тебе — любо-овь у него образовалась!

В это время вокруг раздались аплодисменты, и на небольшую сцену с установленным на ней пилоном вышел молодой парень в красных штанах-султанках и с голым торсом. Под музыку сделал первые па, поиграл мышцами и красиво, на зрителя, распустил свои, стянутые до этого в хвост, длинные чёрные волосы.

— Но хоро-о-ш-ш, чёрт! — улыбнулся, глядя на парня на сцене, оживившийся Смирнов.

— Тьфу, и этот туда же! — заржали друзья, — уймись, а то всё Лерке доложим, и она тебя, гомика, от тела отлучит!

— Вот-вот! — Жохов-младший не отрывал глаз от выступления своего Масика, но нить беседы не терял, — челюсть подбери, Славик. Занят он! За-а-а-нят!

— Ой, да кому он нужен, твой Масик! — Михайлов потянулся за бутылкой и разлил водку по рюмкам.

— Не скажи, Михайлов. Много кому, — не сводил влюблённых глаз со сцены Стасик Жохов, — а ты ищи, Родик, ищи. И тебе когда-нибудь повезёт.

* Kinder, Küche, Kirche (киндер, кюхе, кирхе) с нем. — «дети, кухня, церковь», или 3 K, — немецкое устойчивое выражение, описывающее основные представления о социальной роли женщины в германской консервативной системе ценностей.

***

Было одиннадцать часов вечера, и смена Сонечки Евсеевой подходила к концу. Жутко болела спина и ныли набегавшиеся за день ноги. Через пятнадцать минут их гипермаркет закрывался, но последние посетители всё ещё болтались по залу, как говно в проруби, по обыкновению ничего не покупая, а просто действуя персоналу на нервы.

Вцепившись в рохлю* из последних сил, Сонечка повезла тяжеленный поддон с лишним товаром на склад. Кое-как припарковавшись и бросив рохлю там же, где остановилась, Соня присела на коробку перевести дух и закрыла на некоторое время глаза, наслаждаясь тишиной после шумного торгового зала.

Пара минут отдыха — это непередаваемое удовольствие.

Из дальнего угла склада раздался какой-то шорох. Странно. Вроде, нет никого. Может мышь? Фи-и! Гадость какая. Софья встала, чтобы уже уйти наконец домой, как вдруг снова услышала звук. На этот раз не показалось, это точно. Любопытство пересилило усталость, и Софья решила посмотреть, что там. Подкралась тихонько и обомлела. Забившись в самый угол, между коробками сидел парнишка. Продавец соседнего отдела, Олег, новенький. И двух недель ещё не работает.

Мальчик с самого первого дня вызывал у Софьи какие-то материнские чувства. Ей было сорок, её собственный сын Максим был немного постарше паренька. Сонечка слишком рано его родила, и сейчас Максу было уже двадцать два.