Отступления и наказания (СИ)

А ещё этот настырный рыжий пацан, так действовавший на нервы первое время, неунывающий после всех перипетий, выпавших на его голову, заражал Макса своим неизлечимым оптимизмом и подстёгивал к решительным действиям.

Они проводили вместе всё свободное от работы Олега время. После упорных занятий Олег помогал Максу принять душ в специально оборудованной под коляску ванной комнате, совмещенной с уборной. Эта перестройка вылилась Софье в копеечку, но зато Макс мог въезжать в душевую и обходиться при купании и справлении необходимых нужд своими силами, без чьей либо помощи, но с Олегом было веселее. И не так стрёмно, как с матерью.

А после душа, уже в кровати Олег делал Максу массаж ног, и хоть они и были нечувствительны к прикосновениям, сам процесс стал приятным ритуалом перед сном.

Чем больше выползал из своей скорлупы Максим, тем сложнее и сложнее становилось Олегу скрывать от него усиливавшееся влечение. Его тянуло к Максу, и уже не как к симпатичному парню, которому просто очень хотелось помочь, а как к мужчине. Приходилось стоически бороться с регулярно возникающим стояком, чтобы позорно не спалиться во время массажа или вечернего душа. Олег боялся, что Макс снова закроется на все замки и выкинет его из своей жизни, поскольку то, что испытывал к Олегу максимум — это чувство благодарности и зачатки зарождающейся дружбы.

А вот сердце Макса совершенно точно принадлежало другому. Это Олег узнал абсолютно случайно.

Однажды он подобрал возле мусорной корзины в комнате Макса измятый тетрадный листок, и, машинально взглянув на него, был поражён и ужасно смущён одновременно. Просто он сунул свой дурацкий рыжий нос в слишком интимное, слишком личное… Это было обидно, больно и страшно… Это было… как оторванная часть тела, которую нельзя пачкать грязными руками, но абсолютно необходимо сохранить.

Нервно-размашистый почерк с уходящими кверху, исчёрканными шариковой ручкой строчками. Короткие и рваные фразы. Обрывки мыслей, чувств…

Это была частичка души Макса.

мимо — тысячи комет,

ты — нет.

и в бессоннице ночей —

не ты.

я — вопросы, ты всегда —

ответ.

и вопросы на ответ

просты.

слёзы тоннами дождей.

ничей…

кто-то сможет без тебя.

не я.

отпусти за край морей,

убей…

ты вселенная.

ничья…

моя!

И почему-то Олег сразу понял, что это не художественный вымысел, не проба пера начинающего поэта, а это и есть та самая причина, по которой Макс так долго не хотел делать даже попыток начать жить заново.

Олег аккуратно разровнял листок и унёс его с собой.

***

В свой очередной выходной Софья уже с самого утра начала заводиться. Ей не дали выспаться! Ну что за жесть. В открытое окно было прекрасно слышно, что под подъезд подрулил грузовик. Шумные грузчики начали разгружать какую-то мебель, переругиваясь между собой. Накрыв голову подушкой и пытаясь снова заснуть, Софья услышала сигнал ещё одной машины. Грёбаный третий этаж! Слышимость стопроцентная.

Выбравшись из кровати, Соня подошла к окну и увидела, что сигналит газелька службы доставки из магазина техники, пытаясь подъехать поближе к подъездной двери. Тоже сюда, что ли? Какой-то мелкий мужичок, руководя процессом, начал громко объяснять, что, куда и в какой последовательности нужно заносить. Потом какофония звуков и хлопанье дверей раздалось в квартире снизу.

— Ёжкин кот! Неужто Родик прибыл? Не дал поспать, гад! Вот и ещё одно преступление в твою копилку, Раскольников!

Упомянутый Родик звонил в её дверь уже буквально через пару часов.

— Впускайте новосёла, хозяева! Я не с пустыми руками. Будем мой переезд отмечать. Давай, Мармеладова, тащи посуду! — шумел Михайлов, не обращая внимания на то, что рыжик на раскладушке еле-еле продрал один сонный глаз и таращится на него, как на снежного человека, Сонечка открывшая дверь, почти неглиже, а её сын вообще, может, ещё и спит. Дверь в его комнату была плотно закрыта.

— Ты спятил, Михайлов! Девять утра. Какая посуда? Люди спят ещё.

— Люди работают давно, это вы, сони, бока плющите. Ну не дуйся, Мармеладова, я тебе должок привёз. Вот, — он вытащил из пакета бутылку явно не дешевого вина, — и ещё много чего. Ну давай, Сонь, посидим, отметим. Положено так. И сына тащи, хорош спать уже.

— Ещё чего! Не буду я Макса дёргать ради твоей прихоти.

Неожиданно дверь из комнаты сына открылась и Макс, полностью одетый и ни разу не сонный, выехал на коляске в коридор.

— Слава Богу, в этом доме есть хоть один жаворонок! — обрадовался Михайлов. — Ты ведь Максим, верно? Родион. Очень приятно познакомиться.

— Ну, пока того же вам сказать не могу, — внимательно разглядывая незваного гостя заявил Макс и двинулся в сторону кухни.

— Язва у тебя сынок, Мармеладова, — хмыкнул ему вслед Родик, но настроение у него от прохладного приёма отнюдь не испортилось.

— Ладно, идёмте все на кухню, — смирилась Сонечка, — И я тебя последний раз культурно предупреждаю: не зови меня так!

Услышав окончание фразы матери, Макс удивился. Родион и Сонечка Мармеладова? Забавно. У этих двоих есть общее прошлое? Ещё интереснее. Допроса с пристрастием теперь матери не избежать. Факт!

***

Новоселье, организованное незваным татарином в чужой квартире, прошло неожиданно весело. Все вместе накромсали салатик и бутерброды из продуктов, принесённых Родионом с собой, разложили готовые нарезки и свежевымытые фрукты по тарелкам, расставили всё на небольшом кухонном столике, предназначенном, в принципе, на двоих и с трудом разместились вокруг. Михайлов открыл бутылку вина и разлил его по обычным стаканам, заменившим отсутствующие в доме винные бокалы. Все дружно выпили. Потом с неприкрытым удовольствием приступили к необычному праздничному завтраку.

Некоторое время все болтали ни о чём, задавали вопросы, рассказывали о себе и смеялись над анекдотами Родиона, который знал их несметное количество.

— Хорошее вино, — тихо произнёс Олег, наклонившись к уху Максима, — дорогое. У меня мама всегда такое покупала. А я пробовал втихую, чтоб родители не запалили.

— А ну-ка не шептаться, — шикнула на мальчиков Соня, — вы тут не одни.

— Да ладно, Сонь, чего ты? У молодых свои секреты.

***

За весёлой болтовнёй Максим и не заметил, как застаревшая ноющая тяжесть в области сердца немного отступила, стала слегка прозрачнее, чуть-чуть легче, терпимее.

Когда какое-то время назад мать притащила в их дом незнакомого мальчишку, Макс был на грани. Он чувствовал себя как перекаченный воздушный шар. Ещё один выдох, вздох и произойдёт взрыв. Его переполняли мысли и нерастраченные чувства. Чувства к Стефану, мысли о нём же, обида, что струсил, предал, не нашёл, не помог, не спас. Макс понимал, конечно, что все его претензии — чушь собачья. Не мог Стефан знать, что случилось, не мог. Скорее всего, просто не решился сломать всю свою жизнь.

Но что делать, если глупое сердце и молодое требующее любви тело не могли смириться, забыть. И порой накатывала такая дикая тоска, так нужно было сжать своего мужчину руками крепко, задушить в объятиях, сказать все слова, которые жгли изнутри, не находя выхода. И тогда Макс хватался за ручку и писал, писал, сквозь жгучие слёзы изливал на бумагу то, что так хотелось сказать.

Они тогда, полгода назад, переписывались со Стефаном некоторое время. Они оба так хотели и так боялись усиливающихся чувств, понимали, что придётся что-то ломать, но справиться со своей страстью не смогли. И однажды их всё-таки кинуло в объятия друг к другу, кинуло непреодолимо, до дрожи в кончиках пальцев, до крика, до сорванного голоса, до крови в закушенных губах, до отметин на покрытых испариной телах, до рези в глазах от несдерживаемых слёз удовольствия. После этой ночи Макс написал Стефану всего одно сообщение. Всего одно. В нём он осмелился сказать о том, что чувствовал. В этом сообщении было всё. Вся изнанка. Вся суть. Макс хотел, чтобы огонь их встречи снова обжёг Стефана, когда он прочтёт эти строки…