I'm bleeding out for you (СИ)

====== Настоящее ======

Ночь заволокла все пространство, ее тягучая чернота буквально вбивалась в ноздри, заставляя задыхаться от жгучего неестественного холода поздней осени. Дни сменялись с какой-то решительной закономерностью, которую, к сожалению, не дано почувствовать и постичь таким слишком обычным людям, как жители Бейкон Хиллз. Вот, например, сегодня — да и в принципе уже второй день — на улице был страшный холод и дождь. Гроза редко освещала провинциальный городок, в котором никогда и ничего не случалось страшнее несчастных случаев. Но сейчас эта погода была под стать настроению одного слишком озабоченного и взволнованного юноши. Скотт Маккол бродил по гостиной, в которой был разожжен камин, тускло освещая комнату и выхватывая неверные очертания предметов. Было тихо, только часы монотонно тикали, а дождь за окном то усиливался, то затихал подобно морским волнам. Скотт ходил по комнате, потом садился, беря в руки уже надоевшую за много часов ежедневную газету. Он садился, расставляя ноги, облокачиваясь на них острыми локтями, разворачивал ее, встряхнув, а когда глаза привыкали к желтоватой бумаге, то принимался шарить по всему листу, выхватывая из контекста черные слова. Неожиданно за окном послышался стук и скрип, к которому юноша, несомненно, прислушался, медленно поднимаясь, вопреки неудержимому желанию вскочить словно пружина. За окном послышались голоса, скрип калитки, чуть торопливый стук каблуков, который, конечно же, тонул под прочим шумом. Скотт оказался перед дверью слишком быстро, потянув входную дверь за ручку и распахивая ее. Из его рта чуть-чуть не вырвался разочарованный вздох, но его плечи тяжело опустились вниз, а спина почти незаметно сгорбилась. На него смотрела красивая женщина. С ее зонта бежали струйки чистой воды, а простое платье было немного мокрым сверху и грязным от земли внизу, и юноше не очень хотелось думать о том, что творится под подолом с туфлями женщины. Ее большие теплые карие глаза смотрели почти печально, мягко и нежно, темные волосы выбивались из удобной прически, а от влажности еще больше завивались в кудри и пушились.

— Здравствуй, мам, — проговорил юноша, отступая в сторону и забирая у женщины ее рабочий чемоданчик, мокрый женский зонтик, а потом и перчатки. Осторожно убрав это все, он быстро зашел за спину женщины, чтобы помочь снять ее не застегнутое пальто. — На улице холодно, почему ты не застегиваешься? Ты же можешь простудиться.

 — В экипаже было довольно жарко, да и на улице я почти не находилась, — неестественно бодро отозвалась женщина, снимая обувь и надевая домашнюю. Она уже хотела пойти наверх, но остановилась, а потом, подойдя к сыну, заглянула ему в такие же карие глаза как у нее самой, а после погладила по щеке. — Скотт, дорогой, поспи немного!  — Мам, — юноша уклонился от ласки матери, одарив ее хмурым взглядом, не имея сил солгать ей о том, что он в порядке.  — Я знаю, дорогой, знаю, — выдохнула женщина, опуская глаза и собираясь пойти в свою комнату и переодеться во что-то более теплое и сухое. — Я приготовлю тебе чай с травами и ягодами, да и себе тоже.  — Ты лучшая мама на свете! — коротко улыбнулся Скотт, оставаясь один в холе, все еще держа в руках промокшее драповое пальто. Повесив его в шкаф для верхней одежды, он уже направился в гостиную, чтобы уже в тысячный раз за все это время наткнуться на одни и те же слова в этой надоевшей до смерти желтой газете. Но в дверь неожиданно что-то с грохотом уперлось, ручка задрыгалась, раскат грома словно парализовал юношу, который не успел присесть. Сердце Маккола пропустило несколько ударов, а руки и ноги моментально похолодели и не желали двигаться. Он уже больше суток ждет стука в эту долбаную дверь, а теперь, когда наконец-то слышит, то не может сдвинуться с места ни на один гребаный миллиметр. Но дверь вдруг неожиданно распахивается сама, а на пол, грязный и стонущий, заваливается тот, кого он так долго ждал, и из-за кого не спал целую ночь. Стайлз Стилински. Скотт в несколько широких прыжков оказался подле друга, который успел вскочить. Дар речи у Маккола резко пропал, глядя на юношу, который так бесцеремонно ввалился в его дом. Руки у Стайлза тряслись и плохо сгибались, губы посинели и чуть припухли, он поджимал правую ногу. Стилински был мокрым и грязным, от него пахло землей и кровью, которой оказались перепачканы хаотично подрагивающие и сжимающиеся пальцы, губы разбиты. Лицо его выражало крайнюю степень боли и ужаса, зрачка не было видно, глаза постоянно шарили в панике, рот то открывался, хватая больше воздуха, то закрывался, сжимаясь.  — Скотт, Скотт! — горячо зашептал он, содрогаясь. — Скотт, умоляю, прошу! Скотт… Пойдем со мной, где. Где твоя мама?!  — Дома, дома, Стайлз, что с тобой произошло? Ты ранен?! О Господи, ты умираешь?  — Не я, черт побери! Не я… Где… Мне нужно, пойдем, прошу, ты нужен мне, там… Господи! — закричал Стайлз, его неожиданно качнуло и Скотт понял, что у того начался приступ паники. Он схватил юношу за лицо обеими руками, чувствуя, какое у его друга мертвецки холодное лицо. Он заставил заглянуть Стилински в свои глаза, но тот еще что-то бессвязно выкрикивал и умолял его куда-то идти.  — Успокойся, пожалуйста, — достаточно громко выговорил Скотт. — Я возьму пальто, и мы пойдем куда нужно, только успокойся, ладно? Неожиданно Стайлз замер, расширяя глаза от ужаса. В открытую дверь ворвался далекий громкий вой. Скотт резко вздрогнул. В этом не то вопле, не то вое слышалось что-то страшное, умоляющее и болезненное. Вой оборвался на высокой ноте, а над городом словно повисла натянутая острая тишина. И Скотт, придя в себя от этого будоражащего беспокойство вопля, взглянул в окаменевшее лицо друга. Глаза Стайлза покраснели еще сильнее, изо рта вырвался короткий болезненный выдох, а слезы, неожиданно градом полившиеся из его больших карих глаз, залили все кисти Маккола, которыми он все еще удерживал лицо друга, скорченное в предсмертной гримасе. Друг оттолкнул его, выбегая под проливной дождь и направляясь в задний двор. Скотт выбежал почти следом, крича что-то этому дураку, пытаясь того вразумить или остановить. И он еле-еле успел отскочить в сторону, потому что мимо него на полном скаку пронеслась гнедая кобыла, а бледная фигура Стайлза казалась призраком, что перехватывает поводья, неровно управляя лошадью и заставляя ее нервничать и беситься.  — Стайлз! — Скотт был остановлен твердой рукой врача. Его мама выглядела обеспокоенной, но ничего не сказав, только подала взрослому сыну пальто. Тот благодарно кивнул и умчался в том же направлении, что и Стайлз — в конюшню. Пришлось взять коня постарше, того что остался, тревожно переминаясь с ноги на ногу. Скотт махом оседлал его, взлетел на коня и, натянув поводья, поспешил к шерифу, отцу Стайлза. Он быстро доехал до аккуратного дома, около которого теперь горел свет. Он барабанил в дверь как можно громче, но долго этого делать не пришлось, потому что она распахнулась слишком быстро. И сердце Скотта почти болезненно кольнуло, когда в глазах мистера Стилински всколыхнулось разочарование и какая-то пугливая надежда. Он словно бы постарел на несколько десятилетий. Но времени сейчас нельзя было терять. Юноша коротко обрисовал ситуацию и уже через несколько минут шериф, его помощник Перриш, а так же три собаки-ищейки, ну и, конечно же, Скотт неслись в направлении леса. Их лошади месили копытами грязь, а собаки быстро почуяли запах. Дождь уже не бил такими тугими струями, поэтому поиски — или погоня? — оказались весьма быстрыми и продуктивными. Скоро они выехали на небольшую поляну перед старым, наполовину сгоревшим поместьем. Здесь было темно, а выглянувшая луна только выхватывала страшные очертания сгоревшего дерева, которые тянули свои жуткие тени по остывшей земле. Около целого старого крыльца лежало тело. Шериф Стилински спрыгнул с коня, бегом направляясь к лежащему, поскальзываясь на мокрой траве и палых листьях. Он упал на колени рядом с телом своего сына, поднимая его и прижимая к себе, неосознанно раскачиваясь. Перриш и Маккол переглянулись. Скотта била крупная дрожь, а желание потерять сознание и не видеть этого кошмара стало непреодолимым. Но он вовремя почувствовал горячую ладонь, что крепко сжалась на его плече. Перриш всегда умел поддерживать, а руки его вечно оставались теплыми.  — Он жив! Жив, — неожиданно воскликнул Джон, истерично смеясь. — Мой сын жив!