I'm bleeding out for you (СИ)

- Скотт! Скотт! – зашептал юноша, обдавая друга запахами сырости и крови. – Скотт, умоляю тебя… Пойдем со мной, быстрее! Мне н-нужна… Мелисса…

- Мама дома, дома, Стайлз, что случилось? Где ты был? – Скотт осматривал его, а когда посмотрел на ногу, то Стайлз поджал ее, чтобы не слушать очередных вопросов. – Ты ранен? О Господи, ты умираешь?!

- Нет, черт побери! – завопил, срываясь, юноша. – Не я! Не я.. Где… Мне нужно, пойдем, мне нужны вы, там… Бог мой! – Стайлз ощутил прилив тошноты и головокружения. Ему было дурно, боль и страх смешались в нем и вызвали такую сильную панику. Это не был его обычный приступ, это был страх за жизнь другого человека, который сейчас где-то там, в грязи и холоде умирал, а возможно уже…

Неожиданно Стайлз замер, заставив друга, до этого что-то ему говорившего, замолчать. Теплые ладони Скотта, охватывающие его мертвенно-бледное лицо, дрожали мелкой дрожью. Он услышал долгий протяжный вой, дрожащие нотки мольбы и страдания, крик о помощи. Стайлз вздрогнул, осознав, что этот крик предназначен именно ему, для его ушей, для его сердца. Гул нарастал, даже Скотт забеспокоился, и тут же неожиданно, на высокой ноте оборвался. Стайлз судорожно вдохнул, лицо его исказила боль, слезу полились из глаз, а брови заломились в несчастной страдальческой гримасе и, оттолкнув Скотта, он бросился вон, игнорируя боль в ноге, в теле, в сердце. Он взлетел на лошадку Маккола и, сломав калитку, помчался прочь. Он гонит так, что слезы срываются и остаются где-то далеко позади. Подъехав к старому, разрушенному и покрытому снегом поместью, он видит одну единственную фигуру, лежащую около лестницы, что жмется к ступеням со столь несчастным видом, что Стайлз, ощутив затылком дыхание старухи, забыв обо всем, бежит к нему навстречу, лишь бы обогнать ее. Падает рядом, кусая губы до крови, лишь бы не закричать от боли.

Он дышит. Он все еще дышит!

- Эй, хмурая морда, – дрожит юноша. Замерзшими ободранными пальцами перебирая покрытые снегом волосы мужчины. Дерек смотрит на него, улыбается еще теплыми губами. Его тонкий ровный нос с шумом втягивает воздух, из-за чего крылья ноздрей тонко подрагивают, улавливая слишком острые отвратительные запахи. Пытаясь отыскать тот родной, за кучей этой помойки.

- Я обещал себе, что больше никто не погибнет по моей вине, – ухмыляется он. – Ты нашел меня тогда, около того забытого дерева. Нашел сейчас, найдешь и потом…

- Нет-нет-нет! Замолчи, – запричитал юноша, – я не хочу тебя слушать! Ты говоришь как умирающий, прекрати.

- Стилински, – гаркнул мужчина, а потом коротко цокнул, словно не так хотел произнести эту фамилию. – Скажи же, что любишь меня?

- Всем сердцем, идиот, – юноша склоняется и соприкасается с горячими губами Дерека своими ледяными и избитыми. Он выдыхает, чувствуя щеками, как пар изо рта ласкает их теплом. Дерек приоткрывает рот. Поцелуй у них мокрый, со вкусом соленой крови и слез. И самый горький, определенно. Стайлз отстраняется, сгибается над мужчиной и утыкается носом за ухо, чувствуя бешеный пульс сильного сердца, из его горла вырывается рыдание, которое он в секунду прерывает, глубоко втянув воздух носом. Снова ощущая этот запах дуба, тонкий аромат въевшегося одеколона и теплой осень, костра и шерсти. – Дерек, мне так больно… Не оставляй меня, чертов ты волчара!

- Если, – бодро начал Дерек и запнулся, коротко взглянул на юношу, и в его глазах Стайлз увидел ту осень, что была у них, казалось много лет назад. Брови мужчины дернулись к переносице, губы чуть-чуть растянулись в улыбке, а лучи от таких до недавнего времени одиноких и злых глаз расползлись, делая лицо Дерека светлее и моложе, каким он всегда и был – сильным, стройным, храбрым и самым добрым – молодым. Он приоткрыл губы, смотря своими невыносимо внимательными глазами, в обрамлении подрагивающих слипшихся от влаги черных ресниц, в самую душу Стайлза Стилински. – Мое морозное солнце…

И взгляд его заледенел, навечно вглядываясь в теплую осень глаз Стайлза.

Юноша замер, раскрыв глаза, он, не веря смотрел в ответ, не смея отвести взгляд хотя бы на секунду, запоминая все черточки, каждую морщинку и волосок, все еще перебирая короткие жесткие волосы. Воображая его голос, замерший навеки в горле, между ровных белых зубов, в груди, гудящей низким рычащим басом. Все еще думая, что эти темные брови вот-вот двинутся к переносице или взметнутся вверх в невероятном удивлении.

Стайлз чувствовал, как умирает, падая во тьму, как тело становится легким и все вокруг начинает таять от уходящего жара тел. Он ощущал муку и агонию, внутри него все разрывалось, стонало и стенало. Юноша, не в силах больше держать себя в руках, закрывает глаза и падает рядом, вжимаясь в тело своего навечно любимого хмурого человека, чувствуя только его запах, и единожды услышанный смех молодого Дерека Хейла звенит в большом холле сгоревшего поместья.

Стайлз должен остаться здесь.

Навсегда.