Это было у моря (СИ)

Больше же всего Сансу пугали те мысли, что посетили ее в душе, пока она мылась вчера перед сном. Мысли о правдивости того, что она сказала Сандору о своих чувствах. Было мучительно больно даже на секунду задумываться об этом — допуская лишь перед самой собой, что это могло быть неправдой — минутным порывом, вызванным затопившей ее жалостью и желанием как-то его утешить после ее истерики и его исповеди. Когда эти мысли заползали в залитую кромешным сумбуром голову Сансы — она гнала их прочь, потому что страшилась, что они правдивы, и негодовала на себя за то, что усомнилась в первом своем чувстве, и ужасалась тому, что предала его и Сандора даже этой одной мыслью — и не нужно будет никаких слов — он все равно узнает. Потому что грани сотрутся. Рано или поздно, да — и что тогда она сможет предъявить? Сочувствие? Дружбу? Жалость?

Теперь весь этот клубок был не распутан — разрублен, ей же самой. Не надо было терзаться, укорять себя. Все эти мелочи уже не имели значения. Любовь, не любовь — какая разница? Все равно, что было — того уж не вернешь. Сама же это сказала — и в кои-то веки почувствовала, что права.

Беда была в другом — когда Санса на берегу кидала свои гневные обвинения, она даже в самом процессе понимала, что, несмотря на справедливость ее негодования и очевидную надобность высказаться и расставить флажки, все, что она говорила было чудовищно несправедливым, нечестным. Она била по живому и понимала — человек, что стоял там, перед ней, любит ее на самом деле — а она, осознавая это, все равно продолжала истязание, позабыв о своих спрятанных глубоко под всем этим показушным возмущением сомнениях, собственной двуличности… Одно было неизменно — как и вчера, так и сейчас все эти мысли вызывали в душе Сансы жгучий стыд и невыносимую, заставляющую почти складываться пополам боль. Хотя бы теперь ей не надо ни перед кем давать отчет — только перед самой собой.

Санса добрела до гостиницы — в сапогах хлюпало, из носа уже начинало течь. Что же ждет ее в номере? Пугала сама перспектива представить себе расклад сегодняшнего вечера. Она прошла сквозь странно молчаливые сегодня двери — «да, их же чинили», — машинально подумала Санса. Нащупала на шее ключ, что повесила сегодня с утра на цепочку.

От мысли об утренних моментах у Сансы засосало под ложечкой так, что впору было опять заплакать. Прошло. Оставь. Ты сама этого хотела. Желала этого подспудно — потому что нет ее, никакой любви. Как ночной ветерок — подул — запутался в волосах — затуманил голову горьким запахом дальних огней, усталых звезд и призрачных надежд — и полетел себе дальше. Ты проснулась и поняла, что это был лишь сон. Потому тебе понадобились доказательства. Руки на плечах, что держат так больно, на грани обморока и забытья. Зацелованные до трещин губы. Все это отвлекало от мыслей. От тех, страшных, правдивых своей горечью самопризнаний — что все ложь. Она придумала обман, и сама в него поверила. Почти до конца. Почти. И вот случай спас их обоих — так что остаётся только ликовать… Почему же она тогда не радуется?

Санса открыла дверь, напряженная, как натянутая струна. Включила свет — было еще не поздно, но из-за дождя казалось, что уже наступил вечер, и что даже ночь не за горами.

В комнате был идеальный порядок. Ее вещи были все на месте. Белые розы поменяли на чайные. Все окурки, грязные бокалы были убраны. В комнате пахло освежителем воздуха и чуть слабее — хлором из уборных.

Никаких намеков на присутствие в комнате кого-то другого. Вещи Клигана исчезли. Словно не только эти выдуманные чувства — а и сам вчерашний вечер Сансе лишь приснился. Право, а может оно так и есть?

Санса подошла к окну. Вышла на балкон. Небо сияло бледной желтизной, прямо как эти новые розы. У горизонта лениво плыли вылетевшие из чьей-то гигантской подушки три облачка-перышка. Санса подняла голову — прямо над ней едва видным кристаллом зажглась первая робкая звезда. Она села. Хотелось просто сидеть — и смотреть на небо, очистившись от ненужных лживых страстей, терзаний, мыслей. В конце концов, зачем ей это? Она еще пока ребенок. Даже шестнадцати нет. Санса рассеянно облокотилась на столик. Под локтем что-то зашуршало, зацепившись краешком за ткань не высохшей еще рубашки. Она еще не увидела, что там, но ей и не надо было туда смотреть — она уже знала.

«Прости. Уверен, что так будет лучше. Заниматься выясняловкой — еще глупее, чем не говорить ничего. После всего, что сегодня произошло, думаю, смысла в моем тут пребывании нет никакого. Ты — отличная ученица. И сделала свой выбор. Желаю тебе всего наилучшего на избранном пути».

Без подписи.

Санса забрала листок, зашла в комнату, закрыла балкон. Пора лечь спать. Не раздеваясь, она упала на кровать, кое-как стащила сапоги, сбросила мокрые носки и влажные еще бриджи. Спихнула на пол все подушечки, которыми была засыпана кровать. Под подушечками обнаружилась рубашка, в которой Санса проспала всю предыдущую ночь. Она все еще пахла — им…

Санса заснула уже после полуночи, когда луна — полная, с тройным гало вокруг — осветила комнату, не прикрытую занавеской. Подушка, сорочка Сандора — все было насквозь промокшим от ее неиссякаемых слез. Казалось, этот поток должен был когда-то кончиться — но даже во сне Пташка продолжала всхлипывать — и все шла, шла, утопая босыми ногами в белом песке — а лес впереди нее отступал все дальше — пока не скрылся полностью в неразличимой сумрачной дали. Вокруг был лишь мерцающий в странном свете неизвестных звезд песок и серое, спокойное, бескрайнее в своей безмятежности море…

========== II ==========

Санса II

Санса спустилась на лифте в холл. Идти на завтрак было, пожалуй, рановато. Но лучше рано, чем поздно, тем паче ей, несмотря на плохо проведенную ночь, страшно хотелось есть. Который день из-за этих переживаний она то и дело пропускает какой-нибудь прием пищи. Худеть ей было, в общем-то, некуда — и так-то смотреть не на что. Так что, проснувшись в полседьмого от мигрени, вызванной то ли ночными слезами, то ли голодом, она твердо решила съесть таблетку из тех, что ей прописал врач Серсеи — авось, голова пройдет — и пойти в буфет. Глупо было бы сидеть в номере и рыдать неизвестно о чем. Сегодня был новый день — такой же отвратительно длинный, как и другие, а из-за ее раннего пробуждения он растягивался еще на пару мучительных часов. Ну что сидеть без толку?

Буфет был закрыт. Сонный администратор за стойкой сообщил ей, что завтрак подадут через полчаса. Санса пожала плечами и вышла в непривычно тихую дверь. День, вроде как, должен быть солнечным — небо было слегка подернуто прозрачной белой дымкой, но у горизонта было ясно, и солнце все лезло вверх, лениво кидая на воду розовый отблеск от не расправившихся хорошенько лучей. Вчера, впрочем, день тоже начинался так же хорошо — а как закончился?

Санса зябко поежилась — она была в джинсовых шортах и клетчатой рубашке, завязанной на талии — рукам было нормально, а ноги уже покрылись гусиной кожей. Не зная, куда отправиться, решила пойти на волнорез. Он давно ее привлекал — так почему бы не глянуть? Ходить туда, где она была за последние дни, Сансе совершенно не хотелось — после полубессонной ночи, полной белого песка дюн, слез и леденящего одиночества растравлять себя еще больше она избегала.

Маленькие шаги. Новые места. Иные ощущения. После завтрака надо было кровь из носу позвонить маме и осторожно у нее спросить, что это за дела с замужеством. После вчерашнего Санса решила, что хватит с нее гневных обвинений — толку от этого никакого — а неприятностей, меж тем, нисколько не уменьшилось.

Она еще не прошла и половины дороги к волнорезу, как ее окликнул знакомый пронзительный хриплый голос

— Эй, милочка, куда ты так рано? Следуешь моему примеру?